Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века - Реньё Люсьен (версия книг .TXT) 📗

Историю исследований этого памятника в XX веке, пожалуй, можно начать с фундаментальной работы В. Буссета [1576], но нам необходимо помнить и еще одно имя — русского филолога–классика П. В. Никитина, который, занимаясь латинскими переводами апофтегм, высказал немало интересных предположений по их текстологии [1577]. Благодаря усилиям М. Шэна и русской исследовательницы А. И. Еланской издана коптская редакция апофтегм, разрозненная по музейным и библиотечным хранилищам Неаполя, Вены, Лондона, Парижа, Венеции и Москвы. Сирийский корпус стал нам лучше известен благодаря публикациям Р. Драге, арабский — Ж. — М. Соже, эфиопский — В. Арраса, славянский — В. С. Преображенского, Н. Ван–Вийка, П. Каральдо и В. Р. Федера. Грузинский корпус апофтегм опубликован М. Двали. К сожалению, мало исследован армянский корпус апофтегм, впервые изданный в Венеции еще в середине XIX века. Но зато, по счастью, завершена работа над критическим изданием греческой систематической коллекции, работу над которым начал Ж. — Кл. Гй. В 1955 году в Journal Asiatique появилась публикация Э. Беневисте христианских текстов на согдийском языке, в числе которых оказался и фрагмент из апофтегм, что значительно расширило наши представления о географии их распространения: если не считать христианских общин Индии и Китая, то можно смело сказать, что изречения отцов достигли самых дальних пределов христианского мира. Как видно даже из данного краткого списка, работа над изучением этого поистине бесценного памятника раннего монашества стала, без преувеличения, международным научным «проектом», объединившим усилия очень разных ученых.

Но что же теперь нам известно о дате возникновения этого текста, времени и месте составления его основных редакций, возможных этапах его распространения? Увы, пока немногое. Известный французский исследователь Эмиль Амелино более столетия назад предположил, что апофтегмы впервые были записаны по–коптски, то есть на родном языке большинства египетских монахов. Однако на сегодняшний день эта гипотеза не получила поддержки. Большинство ученых склонились к тому, что письменная фиксация изречений египетских старцев произошла все же по–гречески, поскольку именно греческий корпус апофтегм наиболее полный и наиболее систематизированный.

Именно он и стал, прямо или косвенно, основой для всех остальных переводов. Безусловно, значительная часть рассказов восходит к подвижникам IV века, но окончательная редакция основных типов греческого корпуса, как предполагается, оформилась в Палестине в 480–490–х годах, куда в конце IV века была вынуждена бежать часть египетских отшельников из?за смут, возникших в монашеской среде Нижнего Египта. Распространение апофтегм в другие районы христианского мира видится теперь так: сначала возникли латинские и сирийские переводы апофтегм, затем появились грузинские и армянские версии, после них — арабские, эфиопские и, наконец, славянские.

Вторая особенность апофтегм заключается в том, что они в равной степени ценны как для реконструкции монашеского быта, так и для понимания монашеского идеала и аскетических практик, связанных с ним. Этими двумя обстоятельствами обусловлена история их изучения. Апофтегмы привлекают как источник по социальной организации монахов Нижнего Египта, их быта, контактов с миром, отношений монахов и клира, на их основе пытаются подробно реконструировать отношения между старцем и его учеником. Но в то же время появляются монографии, которые анализируют на материале апофтегм «сидение» монаха в келье или его сокрушение о грехах («плач») как особые практики монашеской аскезы, особые экзистенциалы монашеской жизни. Наконец, такой, казалось бы, на первый взгляд простой вопрос, как отношение монахов к Священному Писанию — так, как он представлен в апофтегмах, — может вывести исследователя на столь интересную тему, как соотношение устной и письменной культур в монашеской среде. Ведь когда монахи просят Антония Великого сказать им слово, а тот отвечает: «Вы слышали Писание. Чего же вам еще?» — монахи повторно формулируют свою просьбу к нему таю «Мы хотим услышать и от тебя, авва». Значит, здесь важна не сама буква, а слово из священной книги, ставшее частью духовного опыта подвижника. Но и само это слово есть не что?то, свободно изливающееся в мир, а то, что открывается немногим после настойчивого вопрошания…

Но нам пора снова вернуться к главному герою нашего рассказа. Помимо публикации французского перевода апофтегм, другим несомненным успехом отца Люсьена стала его книга о повседневности египетских отшельников IV века. Именно эта работа, написанная им по заказу известного французского издательства «Ашетт» и увидевшая свет в 1990 году, теперь предлагается русскому читателю. Отец Люсьен уже во введении четко определяет границы своего повествования. Речь будет идти об «отцах пустыни», то есть о наиболее известных отшельниках Нижнего Египта, чьи изречения и стали основой для Apophthegmata Patrum. Всех других монашеских объединений Египта IV века он касается лишь бегло и, как правило, в сравнительном аспекте [1578].

Интересно отметить, что, возможно, первый опыт подобного очерка был предпринят в России более ста лет назад, то есть в то время, когда никто еще, как кажется, не говорил о повседневности как о самостоятельном направлении исторических исследований. Мы имеем в виду работу профессора Московской духовной академии П. С. Казанского «Общий очерк жизни иноков египетских в IV и V веках», изданную в 1871 году [1579]. Несмотря на то, что и отец Люсьен, и профессор Казанский во многом используют одни и те же письменные источники, а последний даже старается охватить в своей работе всех египетских монахов — от отшельников до киновитов, — хорошо видно, как по прошествии более ста лет изменились — и вширь, и вглубь — наши взгляды на монашескую повседневность. Помимо письменных источников отец Люсьен привлекает данные археологии, добившейся за последние полвека, без преувеличения, значительных успехов в реконструкции материальной культуры египетских монахов в раннем Средневековье, а также сравнительный этнографический материал, добытый им из различных публикаций или же собранный на основе личных наблюдений. Помимо таких «стандартных» разделов о повседневности, как «жилище», «одежда», «пища», «занятия», «встреча гостей», «болезнь и смерть», у отца Люсьена мы видим очерки о женщинах и отроках в пустыне, ангелах и бесах, чудесах, животных, живущих рядом с монахами и т. д. Отдельное внимание уделено пребыванию отшельника в своей келье как несомненно важному экзистенциалу монашеского бытия, — о чем мы уже говорили, — совмещающему в себе как внешнюю аскезу, так и вид духовной практики. Оно, как убедительно показывает отец Люсьен на страницах своей книги, — одновременно и некий монашеский императив и характерная черта повседневности отшельника. Отец Люсьен также немало внимания уделяет «внутренней аскезе» отшельников. Он хорошо понимает сложность такой работы, ибо, как справедливо пишет, отшельники «прятали, как могли, от посторонних глаз все свои внешние правила жизни. И можно себе представить, насколько более ревностно охраняли они свою внутреннюю жизнь!» Поэтому отец Люсьен старается реконструировать их внутреннюю жизнь очень бережно и точно, не привнося туда по возможности ничего своего. Наконец, не стоит говорить о том, что более чем за сто лет со времени публикации работы профессора П. Казанского исследования текстов по раннему египетскому монашеству значительно продвинулись и позволили ученым увидеть изначальный мир отцов пустыни более «объемно».

О том, насколько оправдан сравнительный метод в реконструкции внешних форм жизни в таких традиционных обществах, как египетское, может наглядно свидетельствовать один забавный случай. Как?то раз итальянский исследователь пожаловался на нерациональные расходы американской экспедиции, производившей раскопки одного городка птолемеевского времени. «Вы, — говорил он, — раскопали кожаный намордник для вола. Возможно, вы потратили на это тридцать долларов. Но я мог бы купить вам новый, точно такой же, в любой деревенской лавке и потратить на это тридцать центов!» Можно привести и другие примеры. В деревнях фаюмского оазиса до сих пор можно встретить голубятни из ила, которые выглядят точно так же, как во времена Птолемеев или фараонов. В том же Фаюме еще в XX столетии можно было купить угольные чернила, идентичные по изготовлению тем, что делались в стародавние времена, — из сажи и воды [1580]. Наконец, и сам отец Люсьен приводит удачное сравнение: Макарий Александрийский, согласно Палладию, в молодости торговал лакомствами. Без сомнения, такими же сладостями, сушеными фруктами, печеньем, разного рода пирожными и по сей день торгуют на улицах Каира или Александрии. В данном случае верен тезис о том, что при известных изменениях в мировоззрении бытовые навыки иногда меняются мало. Что ж, тем лучше для исследователей быта!