Портрет семьи (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Кира! Прости меня, дорогая Кира, я люблю тебя. Безумно! Навсегда, впервые, до смерти! Кира, это эмоции, вернее, рефлексы. Так было всегда! Прости меня! В самые тяжелые минуты жизни — идиотский рефлекс, идиотский смех! Когда мама умерла… на поминках, напился, услышал дурацкое замечание и хохотал как ненормальный! Еще раньше, в начальной школе. Меня учительница считала нахалом, рано развившимся. Потому что я смеялся, когда она меня ругала. А я боялся ее до смерти! Кира! Какое счастье, что я нашел тебя!
У меня что-то случилось с понятийным аппаратом. Я отлично слышала слова, которые отрывисто произносил Олег, но совершенно не понимала их смысла. Возможно, причиной тому были оглушающие удары сердца, рвущегося наружу. Но я уловила смысл, тональность. Они были прекрасны!
Они рушили крепость, которую я долго возводила вокруг себя. Было страшно за проделанную фортификационную работу и отчаянно хотелось сдаться.
— Погоди! — Я отстранилась от Олега. — Как ты здесь оказался?
Мне нужно было задавать простые вопросы и получать простые ответы, чтобы начать мыслить, восстановить способность понимать. Спросить, сколько будет дважды два и где встает солнце.
— Я приехал за тобой! И я тебя не отпущу! Никому не отдам! Тем более моего ребенка! Что за бредни несут твои домочадцы и друзья! Они умалишенные! Еще бы в орел и решку сыграли! Кретины!
Теперь я не понимала смысла, хотя значение каждого слова было предельно ясно.
Краем глаза я увидела движение и повернула голову. Рядом с подъездом припарковался джип, импортный, навороченный, с затемненными стеклами. Не частый автомобиль на здешних дорогах, но случается. Стекло у заднего сиденья поехало вниз, и выглянула голова… О боже! Лешка!
Любимый мужчина — это прекрасно, это парализует мозги от счастья. Но сын! Мой сынишка!
Ноги потеряли способность держать тело, подогнулись и поехали в стороны. Олег подхватил меня.
Я не упала, повисла на его руках.
— Маман! — Лешка кричал, точно я глухая или на другом берегу шумной реки. — Вы закончили? Сколько сидеть? И тетя Люба на мыло исходит!
Две двери распахнулись одновременно: Лешкина и у переднего сиденья, из которой вывалилась Люба. Она умудрилась обогнать моего сына и первой перемахнуть через сугроб.
— Кирка! — вопила Люба. — Что с тобой сделали? Кирка, ты дура, прости господи! Ой, лышенько! Вы посмотрите, люди, как она одета!
Сама Люба с ног до головы была обшита песцовым мехом (охотничий сезон удался) и напоминала меховой шарик, детскую игрушку с пипочкой носа и черными пуговичками глаз.
Люба так разорялась по поводу моего внешнего вида (справедливо), что Олег и Лешка вместе спросили:
— А что такого?
Олег не заметил ни шинели, ни валенок, ни деревенского платка! Лица без косметики, обветренных щек и вечно краснеющего на морозе носа!
Люба оттерла мужчин. Она тискала меня, причитала, дергала за рукава и почему-то клеймила мужа, Антона:
— Самолет не дал! И деньги на твой счет не перевел, ехай, мол, и привози Киру! Без самолета! На рейсовом!
— Ты-то как здесь очутилась? — спросила я.
Обрела равновесие, стояла на своих ногах. Не дожидаясь Любиного ответа, освободившись от объятий Олега, я шагнула к сыну, протянула руки:
— Лешка! Сыночек!
Чтобы обняться, мне пришлось повернуться боком, живот мешал. Но для сына объятия с беременными были привычными. Он уютно заграбастал меня, одной рукой придерживая за талию (где она была раньше), второй прижимая мою голову к своему плечу.
— Сыночек! Мальчик мой! — повторяла я.
— Маман! Мамочка! Все путем! Цылодобово!
— Как Лика? — спросила я.
Неискренне заботилась! В эту минуту мне хотелось, чтобы исчезли все Лики, Любы, Алапаевск и Москва… Только бы находиться под защитой, самой надежной из надежных, — того, кого вырастила и воспитала, любовь к которому не укладывается в десять лет или всю жизнь!
— Леша, ребенок! Не надо плакать! — громко сказала Люба, хотя сама, кажется, рыдала навзрыд.
— Я никогда не плачу! — по-мальчишески огрызнулся Лешка и еще теснее меня прижал.
Олег, вероятно терзаемый ревностью, призвал нас всех к порядку:
— Собирается народ. Не перейти ли нам в помещение?
Я выглянула из-за плеча сына. Действительно, на тротуаре стоят люди, прохожие с интересом наблюдают разыгравшуюся сцену.
— Пойдемте в дом! — пригласила я, с сожалением освободилась от объятий сына.
Мне хотелось взять за руку и повести по лестнице моего мальчика… также Олега… и Любу… Но у меня только две руки! И я затолкала их в карманы шинели, передав сумку с дарами рынка Олегу.
В маленькой Игоревой квартире от столичных гостей стало мгновенно тесно. Скинув доху из песцов, Люба прошлась по апартаментам, презрительно скривилась:
— Чем здесь пахнет?
— Бедностью! — ответила я. — Честной бедностью порядочного человека!
Олег вспыхнул, схватил меня за локоть и оглянулся по сторонам: куда бы увести? Он притаранил в кухню.
— Кира! Что бы ни было у тебя с этим «порядочным человеком» (ушат желчи), какие бы чувства он к тебе… ты к нему…
— Олег! — остановила я его терзания. — У нас ничего не было! Абсолютно! Мы два друга, брат и сестра, однополчане — не больше!
Олег облегченно выдохнул. Но сколько!.. Столько воздуха хватит для дирижабля средней величины!
И рассмеялся!
— Это нервное или смешное? — уточнила я.
— Нервное! — заверил Олег. — Похоже, рядом с тобой мои пагубные рефлексы расцветут в полную силу. Я буду ржать без остановки, готовься. Кира! — быстро и серьезно заговорил он, точно боялся нового приступа смеха. — Объясняю просто, ясно, примитивно! Я тебя беру в плен, женюсь на тебе, ворую, умыкаю — выбирай любой вариант. Но ты сейчас — это не ты сама по себе. Ты носишь моего ребенка! Моего! — рявкнул Олег мне в ухо. — Лика сказала, что у нас будет девочка. Слава богу! Девочки, поверь мне, гораздо лучше мальчиков! А то вырос бы такой, вроде твоего Лешки, до старости логарифмические уравнения с ним решать. А девочки…
— Что ты имеешь против моего сына?
— Ничего не имею. Отличный парень, чуть меня не избил. Но своего ребенка даже твоему сыну я не отдам! Не говоря уже о подружках!
— Ничего не понимаю!
— Просто все хотели. — Люба подслушивала! А теперь протиснулась на кухню. — На твоего ребенка, Кирка, прямо очередь выстроилась. Ну что ты глазами хлопаешь? И Ликины родители, и я, и еще какая-то женщина одинокая с ребенком… Денисом! — вспомнила Люба. — Какая-то женщина с Денисом, Лика сказала, что ты поймешь, согласна девочку усыновить, но сама Лика против, и я в том числе с Антоном, от своих детей не дождешься, а рожалка по возрасту прикрылась, тебе решать, конечно, но я бы на миллион поспорила, что никогда не увижу тебя в валенках, а у нас ребенок ни в чем нуждаться…
— Теперь понимаешь? — спросил меня Олег.
— Приблизительно.
— Любочка! — Олег задвинул меня за спину (в маленькой кухне маневры были ограниченны). — Благодаря тебе я поверил в женскую дружбу! Сей феномен, оказывается, существует в природе. Но! Если когда-нибудь! Кто-нибудь! Кто-то еще раз заикнется о претензиях на моего ребенка! Вы меня достали! Я выбью ему глаз! С одним глазом тоже живут.
— Кирка! — испуганно и восхищенно пискнула Люба. — У тебя не мужик, а зверь!
Лешка в кухню зайти не мог, не помещался, прокричал из-за Любиной спины:
— О чем вы там говорите? Я что, крайний?
— Позвони Лике в Москву. — Я крутила шеей, чтобы встретиться с ним взглядом. — Скажи, что все в порядке.
— Вот дурак! — хлопнул себя Лешка по лбу. — Забыл, а она ждет!
Сын ушел. Я опустилась на кухонную табуретку. Олег стоял у плиты и вопросительно смотрел на меня.
— Не знаю! — ответила я. — Все смешалось в доме Облонских, то бишь в моей голове. Наверное, вас надо накормить? Есть чай с запахом веника, двести грамм печенки, сосиски народные, условно съедобные, макароны и крупа не первого сорта, немножко петрушки и отличные мандарины в количестве трех штук.
