Портрет семьи (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Сколько ты дала? — спросила Лида.
— Чего «дала»? — не поняла я.
— Сколько ты на лапу Козлоумихе дала?
Мне в голову не пришла мысль о взятке! Не потому, что мои нравственные принципы высоки. Но если тебя пять часов мурыжат в очереди, за что платить? Уже сверх меры оплатила! Взятка — за комфорт и особое отношение. А тут? Тут, в Алапаевске, наверное, другие правила.
— Лида! Это была моя ошибка? Ничего я на лапу не давала. Сколько нужно?
— А я знаю? Я, что ли, на сносях? Ладно, не понось фиолетовым!
— Что?
— Это выражение у нас такое. Не переживай, значит.
Почему все родные и просто симпатичные мне люди издеваются над русским языком?
Мы договорились с Лидой встретиться завтра в обед. Она наведет справки, узнает о таксе для беременных, найдет выходы на Козлоумову.
На следующий день с утра я не теряла времени даром. Приехала на автобусе в центр, нашла интернет-кафе. Дети и подростки, наверняка прогуливающие школу, с возбужденными лицами прилипшие к мониторам, играющие в стрелялки и квесты, если и удивились появлению в их компании тетеньки немолодого возраста, то никак не дали этого понять. Кроме игры, для них сейчас ничего не существовало. Я не разделяю мнения тех взрослых, которые считают компьютерные игры чумой. Книги — тоже чума, по себе знаю. Но читать книги положительно, а уходить в виртуальный мир — отрицательно. Лет через сто над этой педагогической сентенцией будут смеяться.
В игры я не играла. Я искала в Интернете определение своих прав — прав беременной женщины в системе российского здравоохранения. Поиск увенчался не просто успехом! Триумфом! У меня было очень много прав! Меня были обязаны поставить на учет, провести обследования с полисом, без полиса, с пропиской, без прописки — никаких преград! И дородовой отпуск предоставить, и послеродовой, вздумай я рожать хоть в Якутии, хоть на Северном полюсе.
Немного доплатив, я распечатала на принтере выписки из соответствующих приказов и распоряжений Министерства здравоохранения.
Но юридическая база не понадобилась.
Я ждала в коридоре. Лида ходила по кабинетам. Все те же очереди. Лица другие, а обстановка один в один.
— Не на прием! — отбилась Лида от женщин, не пускавших ее в кабинет Козлоумовой. — Из мэрии! По депутатской линии!
Елене Семеновне Козлоумовой мы заплатили шестьсот рублей. Двадцать долларов! Такова была цена моих мытарств.
Я почему-то вспомнила, как мы с Любой пиршествовали в ресторане на Майорке. Люба меня спрашивала, сколько будет пятнадцать процентов — чаевые официанту — от счета в двести семьдесят долларов. Мы обе были сильно выпивши и никак не могли проценты вывести.
— Сотня! — махнула рукой Люба. — Плачу ему сто баксов. Такой случай! Первый раз меня подруга навестила!
Майорка и женская консультация в Алапаевске.
Двадцать долларов и многие сотни, которые Люба тратит на ерунду. Шестьсот рублей даже я отдавала, не задумываясь, за хорошую косметику. Золотоносная Козлоумова и больные, беременные женщины в многочасовой очереди. Не все меряется деньгами. От «не все» сколько остается?
Я не коммунистка, никогда не была в партии, страшно далека от политики. Но та часть моего сознания, в которой не произошли изменения из-за беременности, страстно желала справедливости!
Всем женщинам равные блага! Потому что делают они одно и то же: вынашивают и рожают детей!
— Кира! — трясла меня за плечо Лида. — Задумалась? Нормально себя чувствуешь? Тогда пошли! Третий этаж, врач Петрова, кабинет триста семь. Ты не поверишь, как ее зовут!
Мы поднимались по лестнице, Лида трещала без умолку:
— Гликерия Семеновна! Представляешь? Не одна твоя невестка на имя травмированная. Врачиха молодая, но, по отзывам, внимательная. Будет тебя наблюдать. Завотделением при мне по телефону распорядилась. Выше нос, Кира! Живот вперед!
Кстати, взятку Лида заплатила из своих денег, от моих отказалась («тебе еще пригодятся»). Когда вас бросают любимые мужчины, остаются еще верные подруги. Люба купила мне квартиру, Лида дала взятку медицинской начальнице. Траты несопоставимые. И совершенно равные!
У триста седьмого кабинета дожидались приема человек десять. Лида прошла без очереди, произнеся «пароль»:
— Из мэрии!
Несколько минут я подвергалась ненавистным взглядам, точно таким, какие сама бросала на блатных безочередников. Я желаю всем женщинам добра, но, когда его мало, свой кусок не стану делить.
Если я могу кормить пригревшего меня человека третьесортными продуктами, а сама втихую виноград уминать, то что уж говорить о морали!
— Заходи! — приоткрыла дверь кабинета Лида и втащила меня.
Сама она вышла в коридор. Я услышала, как Лида утихомиривает возмущенную очередь: «Экстренный случай! Острая беременность в шестьдесят лет! Бабы, женщины, вы же понимать должны!»
Гликерия Семеновна была немногим старше нашей Лики, совсем девочка. В какой-то песне Розенбаума есть строчка: «А девочки — как куклы заводные». Заявление зрелого мужчины, которое радует слух его ровесниц. Но для меня действительно юные девы почти на одно лицо Общее их лицо приятное, симпатичное и милое. В юности все красивы, в среднем возрасте — единицы, в старости — избранные.
Время отделяет шлак от породы, приходит мудрость или торжествует дурь.
У алапаевской Гликерии, думала я, пока она знакомилась с моим единственным медицинским документом — заключением давнего УЗИ, — есть шанс лет через шестьдесят превратиться в избранную — в старушку с просветленным лицом и аурой доброты.
На взяточницу Козлоумову я взирала с трепетной надеждой. На юную Гликерию — цинично рассуждая о женской красоте. К завотделением я пришла с обнаженной душой. Теперь постаралась заковаться в броню. «Куклы заводные» — один из элементов брони. Надо думать не о собственном тяжком положении, что вызывает слезы, а на отвлеченные темы, желательно унижающие твоего противника. Я была готова в любой момент пустить в ход заготовленное оружие — отпечатанные выписки из министерских приказов, гарантирующие мои права.
Но оружие не потребовалось, хотя Гликерия Семеновна обрушила на меня водопад упреков. Они звучали дивной музыкой в моих ушах.
— О чем вы думали? В вашем возрасте и положении надо постоянно находиться под наблюдением врача! Если решились рожать, то будьте любезны позаботиться о здоровье ребенка. Какая дремучесть! А еще в Москве живете! Даже анализа крови нет! Где выписка из медицинской карточки о сопутствующих заболеваниях? Где… Чему вы улыбаетесь? Что смешного?
— Простите! Отныне я обязуюсь строго соблюдать все ваши предписания!
— Самое правильное — положить вас в стационар, в дородовое отделение, обследовать и наблюдать.
— Там хорошие условия?
— Не очень, — призналась доктор.
— Со своими простынями и туалетной бумагой, питание как в армии, медикаментов не хватает?
Гликерия Семеновна кивнула.
— Тогда давайте сначала попробуем заняться мной амбулаторно. В оправдание скажу, что регулярно пью витамины для беременных, отлично питаюсь, гуляю на воздухе и бросила курить.
— Еще бы вы и курили! Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.
Настроение Гликерии Семеновны и мое, конечно, значительно улучшилось, когда выяснилось, что ребеночек лежит правильно и сердечко его бьется как положено.
— Погодите радоваться, — сказала доктор, — придут результаты анализов, тогда порадуемся.
И она постучала по столу:
— Тьфу-тьфу! Не сглазить!
— Тьфу-тьфу! — Вслед за ней я изобразила плевки через плечо, хотя никогда не была суеверной.
«Сколько дать? — размышляла я, одеваясь. — Триста, двести? Если завотделением берет шестьсот, то рядовой врач половину?»
Приготовила я тысячу рублей, но расставаться с ними было очень жалко.
«Жмотка!» — обругала я себя мысленно и положила на стол перед Гликерией две купюры по пятьсот рублей.
— Извините, что не в конверте!
