Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг. - Семанов Сергей Николаевич
А тут у Лопухина — нешуточное семейное горе: его дочь, молодая девушка, гостила в Лондоне. По тогдашнему обычаю того круга, одной появляться в свет молодой девушке без сопровождения старших было крайне неприлично, она и отправилась в Ковент-гарден с «компаньонкой», то есть наемной дамой (англичанкой). По окончании спектакля девушку вдруг… похитили. Кто, как, до сих пор не узнано.
Потрясенный отец помчался в Лондон, путь по железной дороге неблизкий. И вот вдруг в его купе входит хорошо известный революционерам и полиции Бурцев Владимир Львович. Ровесник Лопухина, он был, так сказать, не столько «профессиональным революционером», сколько «профессиональным эмигрантом». Последние годы его профессией стало разоблачение провокаторов в революционном движении. Кем на самом деле был сам Бурцев, никто до сих пор не выяснил, но человек он был, как говорится, «сложный»…
Войдя, Владимир Львович вежливо представился и прямо сказал:
— Мы знаем, что в революционных рядах действует агент-провокатор. Мы уже догадываемся, кто он. Но мы хотим получить от вас официальное подтверждение. Итак?
Лопухин был достаточно опытен, чтобы без долгих препирательств понять: дочь или Азеф, кем-то придется пожертвовать. И он назвал имя Азефа.
Разумеется, после случившегося скандала Лопухину пришлось держать ответ по закону. Ввиду его высокого служебного положения он подлежал суду Особого присутствия Правительствующего сената. Ну, преступление налицо, не хуже своих судей это понимал сам Лопухин. К 1909 году после долгого крючкотворства его приговорили к пяти годам каторги. Ну, помогли, как водится, кое-кто из «братьев», каторгу заменили ссылкой, а через пару лет помиловали и даже восстановили в правах.
Октябрьскую революцию и «красный террор» Лопухин пережил очень спокойно, хотя великое множество его сослуживцев в Петрограде, ставшем вотчиной Гришки Зиновьева, закончили свои дни куда как хуже. Потом он даже издал в «красной» Москве тоненькую книжечку с невинным названием «Отрывки из воспоминаний». Масонский язык надо знать. Так вот, находясь уже в преклонном возрасте и с неважным здоровьем, он успокаивал «братьев» — это лишь «отрывки». И точно, книжечка очень пустая. Так и быть должно.
Отчитавшись своей книжечкой, Лопухин оставил — с разрешения властей — неуютную Советскую страну и переехал в Париж, где жил тихо-мирно, ничего не напечатал, с репортерами не разговаривал, «общественной деятельностью» не занимался.
Вот и все. Впрочем, есть одна маленькая частность: Лопухин и Бурцев в Париже поддерживали довольно теплые отношения. Странно, казалось бы, ведь один шантажировал другого, посадил его на позорную скамью… Тут впору на дуэль вызывать, а не обмениваться вежливыми записками. Но это в правилах у нас, профанов, а у премудрых другая мораль, для нас непостижимая…
Скончался Лопухин в 1927 году в Париже. Ему отслужили молебен по православному обряду и похоронили на русском кладбище.
Его странный друг Бурцев прожил еще пятнадцать лет и был похоронен там же…
МАКАРОВ Вадим Степанович (1891–1971)
Своего единственного сына Макаров-отец оставил, когда тому еще шел тринадцатый год. Отца своего он хорошо помнил, охотно рассказывал потом про него, но рассказы эти никем не были записаны, а сам он позже тоже ничего не опубликовал на эту тему (во всяком случае, нам о том не известно).
Как водилось в потомственных офицерских фамилиях, Вадим пошел по стопам отца, с подростковых лет пошел в морское училище, а по окончании его — в Морской корпус. Был он внешне похож на мать — строен, русоволос, красив, но характером — на отца: упорен, настойчив, трудолюбив. Учился очень хорошо, слава отца никак его не портила, как это, к несчастью, нередко случается. А ведь уже при его юности одних только географических наименований, связанных с именем адмирала Макарова, появилось ровно 17, на Тихом океане, в Арктике и даже в Антарктиде!
…Летом 1913 года в Кронштадте открылся памятник Макарову. Торжества по этому поводу были широкие. Церемонией командовал адмирал Эссен — верный макаровский сподвижник по Порт-Артуру. Капитолина Николаевна, сильно постаревшая (а ей было едва за пятьдесят) и закутанная в черное, молча стояла, потупив голову. Под руку ее держал молодой мичман, ее единственный сын, наследник рода Макаровых.
То был, видимо, последний светлый миг в жизни вдовы. Теперь уже можно сказать о том, о чем историки (в том числе и автор) умалчивали до поры. Знали, конечно, и давно, только писать о том принято не было. Последним, и самым серьезным, романом Капитолины Николаевны была долгая история с адмиралом Зиновием Рожественским. Да, тем самым, имя которого связано с величайшим в истории русского флота поражением в Цусимском проливе. Но тут надо наконец договорить до конца, хоть и кратко.
Адмирал Рожественский совершил своего рода подвиг, который был заслонен трагическим исходом. Однако вспомним, что огромная эскадра разномастных кораблей, не имевшая ни одной базы на своем пути, сумела обогнуть половину земного шара, не потеряв не только ни одной боевой единицы, но даже без единой хоть сколько-нибудь серьезной аварии. Ну, а Цусима… Что ж, сила солому ломит. Сам Нельсон тут был бы бессилен что-либо исправить. К тому же в самом начале боя Рожественский был тяжело ранен, его, потерявшего сознание, с трудом перенесли на миноносец, а миноносец вскоре был окружен целой эскадрой японцев, и командир спустил флаг. Но при чем тут адмирал, метавшийся на койке с высокой температурой?
Рожественского на гребне революционной волны сделали козлом отпущения, признав виновным в поражении. Это несправедливо. Правда, уже вскоре страсти остыли, обвинения были сняты, но пожилой адмирал вынести этого позора не мог, вскоре скончался.
В Военно-морском архиве сохранились его письма Капитолине Николаевне той поры. Видимо, это она их сохранила, потом они и попали вместе с другими документами в фонд Макарова.
Письма эти когда-либо следует опубликовать, это несомненно. Высочайшая нравственная культура той поры выражена здесь отчетливо. Истинное джентльменство угасающего моряка к своей давней возлюбленной нельзя читать без чувства уважения. Нельзя не печалиться судьбой обоих, грешных, конечно, с которыми так жестоко обошлась судьба. Наконец, эти краткие листки написаны великолепным, чистейшим русским языком…
О Вадиме Макарове наши сведения пока очень скудны. Во время мировой войны он добровольцем пошел во Флотилию Северного Ледовитого океана (теперь это наш Северный флот). Дело было новое и очень опасное, но разве не его отец заложил когда-то зачатки этого флота? Лейтенанту Макарову надлежало быть там. Далее началась братоубийственная гражданская война. Вадим оказался на стороне белых, ушел вместе с горсткой кораблей в Англию. Промаявшись некоторое время на негостеприимной британской земле, Макаров-младший перебрался в Соединенные Штаты.
В двадцатых годах там царил хозяйственный бум, способности его пришлись весьма кстати. Он оказался талантливым инженером (как и отец), стал проектировать яхты. Ну, это в нашем представлении слово «яхта» означает деревяшку с косым парусом. Нет, в богатых странах это порой весьма крупные суда, отделанные прихотливо или даже роскошно. Очень дорогая, а потому прибыльная промышленность. Со временем Вадим Степанович проявил себя и неплохим организатором (тоже как отец) и создал свою фирму по строительству катеров и яхт, весьма преуспевающую.
…В далеком уже 1972 году автор издал книгу о Макарове в знаменитой тогда серии «Жизнь замечательных людей». Вскоре стало известно, что крупнейшая книготорговая фирма Камкина, занимавшаяся в Штатах советскими изданиями, приобрела несколько сотен этих книжек, что по тем временам было очень много. Обложка книги была даже вынесена на обложку ежемесячного каталога фирмы. Тогда я осторожно написал признательное письмо главе фирмы. Осторожное потому, что связи с бывшими соотечественниками (а Камкин был русским) вызывали подозрительное внимание.
