Три женщины одного мужчины - Булатова Татьяна (книги без сокращений TXT) 📗
– Вот и отлично. Ровно через три года, когда придет замена, мы с тобой доедем до Чопа и сразу же разведемся. Можешь поверить. Только постарайся сделать так, чтобы до этого времени я не испытывала от соседства с тобой никаких проблем.
– Постараюсь, – торжественно пообещал Завен и, прижав руки к груди, подумал, как же все-таки Марта напоминает армянских женщин: мудрая, благородная, почти как мама. «Даже лучше! – догадался Мамиконян, а потом напугался собственной смелости и исправился: – Не намного».
За три года, проведенных в положении соломенной вдовы, Марта поняла многое. Во-первых, не так страшен черт, как его малюют. Во-вторых, ласковая теля двух, а то и трех маток сосет. И в?третьих, терпенье и труд все перетрут.
Прописные истины, подтвержденные жизнью, воодушевили Марту Петровну Мамиконян на новый ратный подвиг. И в Верейск она вернулась завидной невестой, правда, с двумя детьми – и с ощущением, что дальше все пойдет как по маслу и ей ли, в ее-то двадцать три с небольшим, бояться одиночества!
Гордо и весело шагала Марта Петровна Саушкина по жизни, меняя мужей, подруг и профессии. Под чутким патронажем бабок «Верейск – Ереван» дети выросли. Определились. И разъехались в разные стороны: Марат – в Армению, Лейла – в Москву.
– Приезжай, мамочка, – звала Марту дочь. – Поживи у нас с Левоном, пообщайся с девочками, а потом вместе рванем в Черногорию.
– Приеду, – обещала Марта Петровна, но с места не двигалась: все поджидала свою запаздывавшую по всем подсчетам любовь.
– А ко мне? – кричал в трубку вымахавший под два метра Маратик, поклявшийся ереванской бабке помнить о том, что он мужчина.
– И к тебе приеду, – хитрила Марта и переводила разговор на другое.
– Когда? – в два голоса кричали брат с сестрой из разных мест.
– Скоро, – уверяла Марта и мысленно благодарила Завена: «Хорошие дети!»
– Мне кажется, – звонила в Ереван Лейла, – она от нас что-то скрывает.
– Не может быть! – пугался как маленький Марат и требовал, чтобы сестра поговорила с матерью. – Знаешь, как это вы можете, по душам, по-женски…
У Марты от дочери секретов не было. Она подробно рассказывала обо всех событиях своей жизни, но Лейла чувствовала: что-то не так. Голос матери, обычно жизнерадостный, звучал без привычного воодушевления.
– Надоело работать, – заявила Марта и замолчала.
– Тебе же нравилось… – растерялась Лейла.
– Тамадой? – экзальтированно поинтересовалась Марта Петровна, как будто профессия тамады – это моветон.
– А что в этом дурного? – осторожно полюбопытствовала Лейла.
– Ничего. Просто надоело быть клоуном.
– Аниматором, – поправила дочь.
– Я знаю, как это называется. – В голосе Марты послышалось раздражение.
– Мам… – Лейла была предельно тактична. – Еще вчера ты с удовольствием говорила о том, что тебе нравится организовывать свадьбы, приносить людям радость…
– Придумывать идиотские конкурсы типа «Перекати яйцо из одной штанины в другую», ходить с подносом и выбивать деньги… – продолжила Марта Петровна.
– Об этом ты никогда не говорила, – напомнила матери Лейла.
– Можно подумать, ты никогда не была на свадьбах!
– Была, – пожала плечами Лейла и вспомнила свою: ничего подобного там не было.
– Не сравнивай, пожалуйста, армянские свадьбы с нашими! Это даже нескромно! – неожиданно упрекнула дочь Марта и произнесла совсем уж невообразимое: – Знаешь, я не готова дальше обсуждать эту тему. Мне слишком больно.
Как воспринимать слово «больно» – в прямом или переносном смысле, – Лейла не поняла. И чтобы все-таки выяснить этот вопрос, набрала номер матери еще раз. Марта Петровна схватила трубку.
– Ну что?! Что еще?
Лейла отодвинула трубку от уха.
– Лейла! – прокричала Марта. – Ты меня слышишь?
– Мама, – Лейла явно была напугана материнской реакцией, – ты можешь сказать мне правду?
– Могу. – Марта Петровна заплакала. – Но будь готова, что она будет жестокой и страшной.
– Ты больна? – Голос дочери дрогнул.
– Нет. – Марта не стала злоупотреблять ее долготерпением. – Я здорова, слава богу. А ты? – включилась наконец-то материнская сущность.
– Даже не знаю, – промямлила Лейла. – Пять минут назад мне казалось, что у меня все хорошо. А сейчас как-то непонятно.
– Чего тебе непонятно, моя, – засуетилась на том конце Марта Петровна, и до встревоженной дочери донесся звук смс.
– Ты сейчас занята? – тактично поинтересовалась Лейла.
– Нет, что ты! Валюха пишет. Подожди, не клади трубку. Сейчас позвоню, а то писать долго… Валя! Что?! Да не вопрос! На раз… Я тебе говорю, на раз. Созво?нимся, моя! Давай, целую… – Лейла минут пять слушала, как мать разговаривает с подругой по сотовому. – Люля! – вспомнила Марта о дочери. – Представляешь, Валюха какого-то мужика подцепила, просит, чтобы я сосватала…
– Мама. – Лейла упорно не сходила с намеченного пути. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – заверила дочь Марта Петровна.
– А с личной жизнью у тебя что?
– Чужая свадьба, – образно ответила Марта. – Смотрю и любуюсь: одна машина за другой, и все мимо.
– Ясно, – сделала вывод Лейла и успокоилась. – Когда приедешь?
– У меня сезон, – повеселев, напомнила Марта Петровна. – К октябрю схлынет – прискачу. Давай, моя. Время дорого. Пока-пока.
В речи Марты Петровны Саушкиной было такое количество словесного мусора, что даже ее собственные дети периодически делали ей замечания. Пришедшая из юности привычка ломать язык под маленькую девочку в поведении пятидесятипятилетней дамы выглядела не столько странно, сколько пошло. Этакий цирковой лилипут с фиолетовыми тенями на веках и морщинистой шеей. Но, похоже, самой Марте это абсолютно не мешало: она бойко направо и налево рассылала немыслимые «чмоки-чмоки», «бай-бай», «офф-кос», «кукляшка», «котик» и называла всех без исключения странным словом «моя». «Ну что, моя?» «Как дела, моя?» «Да ладно, моя!»
Плохо или хорошо, но дело спорилось, и очередная «моя», неважно, мужчина или женщина, считала Марту Петровну Саушкину хорошим человеком, веселым, обаятельным и незаменимым в компании. Ну а то, что пару раз у подруг мужей уводила, так черт его поймет, кто виноват – Марта или тот, кого увели. Может, оно и к лучшему, а то живешь рядом с подлецом и не догадываешься. А так – сразу понятно, кому грош цена, а кому – гривенник.
Что заставляло Марту Петровну разрушать семьи подруг, так до конца и не ясно. Возможно, все тот же негативный опыт первого замужества. Но жажда жизни и вера в судьбоносную любовь оправдывали ее в собственных глазах и заставляли двигаться дальше.
– Я как лягушка, – исповедовалась она дочери. – Меня топят, а я лапами бью. Бью, бью, пока не выскочу. А уж если выскочила, не держи – закусаю: что мне принадлежит, мое будет.
Лейла не всегда соглашалась с материнской философией, считая ее отношение к миру несколько агрессивным, но спорить не решалась, потому что любила свою мать и щедро давала деньги на «апгрейд». Марте очень нравилось это слово, она использовала его к месту и не к месту, подразумевая под ним абсолютно все: от покупки новой стиральной машины до яркого макияжа перед выходом в свет.
– Я, – говорила Марта Петровна, – за ботокс и рестилайн! Резаться не буду. Хочу быть естественной, стареть красиво.
– Так как же естественной, – недоумевали ее подруги, – если ботокс и рестилайн?!
– А чем вам токсины ботулизма не нравятся? – снисходительно интересовалась у них пропагандистка естественного старения.
И те терялись и боялись переходить к рестилайну, и обсуждали Марту у нее за спиной, но дружбы с ней не бросали, просто немного завидовали.
«Ну и пусть завидуют!» – гордо говорила Марта Петровна и смотрелась в зеркало, вытягивая губы в трубочку. Было видно невооруженным глазом, что она себе нравится, а потому мужчин, не обращающих на нее внимания, подозревала в слабоумии. Именно к их числу Марта автоматически отнесла Валюхиного «жениха», выбравшего ее дородную подругу.