Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич (список книг txt) 📗
— Хм, бабка с палкой бегает… — услышал я слова Виктора Семеновича, и тут же на лицо и шею брызнуло чем-то тепловатым и сильно ударило в руку, опрокинув меня на правый бок.
Вытерев лицо, ошарашенно посмотрел на испачканные красным пальцы.
— Семеныч? — позвал старшину, не оборачиваясь.
— Кхрр-р-р ба-абка-а, — с горловым бульканьем прохрипел кто-то.
Посмотрев на Морозова, увидел месиво в районе левого плеча и горло, из которого хлестала кровь.
— Семеныч! Су-ука-а! — Взглядом зацепившись за фигурку на холме, я под удивленными взглядами разведчиков, освобожденных бойцов и экипажа рывком вскочил, перепрыгнул через бьющееся в агонии тело своего бывшего механика и, подлетев к спаренному пулемету на корме, отшвырнул от него матроса.
Холодные ребристые рукоятки задрожали у меня в руках, когда пулемет забился, изрыгая из стволов спаренные факелы. Короткими очередями я стрелял по холму, тряся головой, чтобы смахнуть слезы.
— Ушла, тварь! — со злостью сплюнув, посмотрел на пустой холм. Старухи уже не было, шустрая оказалась. — Б…! Семеныч!
Резко развернувшись, я побежал обратно к телу механика, около которого уже склонились Рябов и один из матросов, они были ближе всех и успели первыми.
— Виктор Семенович? — Вытерев рукавом комбинезона лицо, я шмыгнул носом. — Как же так-то, а?
— Сем-мье. Сх-хаш-шжи-и! — успел прохрипеть Морозов и, дернувшись, замер.
Оттолкнув в сторону, мимо меня протиснулся фельдшер из группы Рябова. Я стоял и плакал, пока он осматривал тело. Вздохнув, фельдшер покачал головой:
— Умер, шансов не было, если бы даже был врач.
Бормоча ругательства и обещая сделать со старухой столько всего, что она долго будет жалеть о своём появлении на свет, стоял, уткнувшись лбом в обшивку рубки и машинально потирая плечо.
— Товарищ майор, вы ранены? — поинтересовался фельдшер, закончив с Морозовым.
— На излете ударила.
— Давайте я вас осмотрю… Хм, невезучая у вас рука, товарищ майор. Опять она пострадала.
Когда с меня сняли верхнюю часть формы, на палубу упал смятый кусочек свинца.
— Похоже, пройдя через старшину, она почти полностью потеряла силу, — пробормотал Рябов, с интересом рассматривая здоровенный синячище на моем плече.
Поеживаясь от холодного весеннего ветра, я хмуро сказал:
— Пулю мне отдай. Я ее семье отвезу.
— Адрес знаешь?
— Да.
Кроме синяка, у меня не обнаружили даже разрыва кожи, хотя ямка от удара присутствовала, что изрядно удивило фельдшера. Минут десять этот коновал, несмотря на то что я начал синеть, осматривал меня, осторожно поднимая и опуская руку, ощупывая, отслеживая реакцию на свои действия.
— Судя по всему, просто синяк. Ни перелома, ни трещин нет, но как прибудем, нужно полное обследование в госпитале и сделать снимки, — подвел он итог и велел мне одеваться.
— Старшину в брезент заверните, у моряков спросите, скажите, потом вернем, — приказал я своим.
Пока Кречетов узнавал насчет брезента, мы со Степкой начали готовить тело Морозова к перевозке. Я решил похоронить его как полагается, со всеми воинскими почестями, у последнего местоположения штаба полка. Была там одна прекрасная поляна, где хорошо отдыхалось. Вид просто изумительный. Думаю, Семенычу бы понравилось.
Оттолкнувшись от палубы, матрос ловко приземлился на бетонный пирс и набросил поданный швартов на кнехт. Через полминуты бронекатер застыл у причала, где ожидала немаленькая толпа встречающих.
Как я и думал, первым делом нас загребла контрразведка. Смерша еще не существовало, так что эти функции исполняли именно они. Проследив, как в кузов полуторки погрузили тело старшины, я последовал за молодым лейтенантом госбезопасности, мне предстояло много что объяснить и рассказать. Однако в кабинете меня ожидал невыспавшийся сюрприз.
— Рассказывай, — хмуро буркнул Никифоров, стоило мне войти.
Степку, кстати, завели в соседний кабинет.
— Что именно, гражданин начальник?
— Не ерничай, давай все по порядку. Тобой САМ заинтересовался.
— Ну хорошо, — устало кивнул я и присел на стул перед столом, за которым сидел особист.
— Подожди, может, чаю?
— Можно.
После чая я в подробностях доложил все, что со мной случилось, после того как меня сбили. Никифоров слушал молча, с непроницаемым лицом. Он только раз приподнял брови, узнав, что немецкий летчик был из группы подполковника Шредера, и поморщился, когда я описывал, как этот немец бросился на меня. Когда дошел до гибели Морозова, он только глухо выругался. Никифоров не хуже меня знал механика.
После особиста эстафету принял вернувшийся в кабинет лейтенант, представившийся Поляковым, и провел очень профессиональный допрос, но уже зафиксировал все на бумагу, которую и дал мне подписать.
При выходе из здания штаба фронта, где и находилось управление контрразведки, меня буквально подхватили под локоток и, возмущенно вопя, потащили к одной из машин.
— Да стойте вы! — выдернул я руку из цепких пальцев знакомого пузана в форме политработника. — Что вам нужно?
Пузан был из политуправления фронта, и о боже! До эфира, который так никто и не подумал отменять, осталось меньше часа.
— Да вы шутите?! У меня боевого товарища убили, и мне друзей ждать надо!
— Ваши однополчане уже отбыли в часть с вашим погибшим другом. Они закончили раньше. Это я приказал. А теперь проедемте со мной!
— Извините, но, наверное, я откажусь, я сейчас не в том состоянии, чтобы выступать в эфире.
Пузан возмущенно завопил, что мое мнение его интересует в последнюю очередь, раз партия сказала, что я буду выступать, то я буду выступать.
«Да хрен с вами!» — подумал, а вслух сказал:
— Поехали!
— Вот ваша речь. Тут все согласовано с цензурой, — быстро шагая рядом со мной, говорила помред. Мерецков, встречавший меня у машины, шагал с другого бока, бубня над ухом, что меня будет слушать весь СССР, и прося ничего не испортить.
Все это наложило некоторый отпечаток на мои мысли.
— До эфира три минуты! — раздался вопль из соседнего коридора.
— Ну мы надеемся на тебя, — пожал мне руку комиссар и приглашающе показал на дверь.
Стул перед микрофоном был удобным. Откинувшись на спинку, я прищурившись смотрел на редактора, отсчитывающего время.
«Три, два, один… Пуск!»
— Добрый день, уважаемые товарищи радиослушатели. В эфире радиостанция Керчи. Как мы и обещали, сегодня у нас в гостях дважды Герой Советского Союза летчик-истребитель майор Суворов. Он только что с боевого вылета, в котором сбил три немецких самолета, доведя свой счет сбитых самолетов противника до шестидесяти двух лично и девять в группе… — бубнил диктор, начав передачу.
— … а теперь слово предоставляется дважды Герою Советского Союза майору Вячеславу Суворову!
— Здравствуйте, товарищи… — Тут я замолк на несколько секунд. Не потому, что нечего было сказать, а потому, что, бросив случайный взгляд на свои руки, которые положил на стол перед собой, увидел черные ободки под ногтями. Плохо смытая кровь Семеныча как будто говорила: «Не смей, они ждут от тебя другого». Крепко сжав челюсти, я на миг зажмурил глаза.
Андрей Смолин, диктор Керченского радио, с недоумением смотрел на молодого паренька, который сидел перед ним, крепко зажмурившись. Когда этот знаменитый на весь Союз парень вошел в помещение студии, Андрей сразу заметил, что с ним что-то не так. Слишком бледным он был. Сейчас, замолкнув на первой же фразе, закрыл полные боли глаза и вот уже две секунды молчал. Смолин один из немногих знал, что в прошлое свое выступление Суворов был пьян, причем в стельку. Однако политработники тщательно это замалчивали. Сейчас же от летчика, кроме запаха сгоревшего пороха, ничем особым не несло.
Вдруг Суворов распахнул свои глаза, и Андрей вздрогнул. Столько бесшабашной веселости, которой был так знаменит этот прославленный летчик, было в них!
— Я не могу их подвести… — скорее прочитал по губам, чем услышал диктор, после чего, чуть усмехнувшись, гость начал свою речь. Однако как же она отличалась от того текста, что лежал перед Андреем!