Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Скажи, что от Батори, и я обрадуюсь.
— С ума сошла... От Кристо. Я же за ним замужем.
— Это ты с ума сошла. Он же «белый волк». Давно?
— Три месяца. Никта, мне сейчас столько тебе рассказать надо, я только поем... Ой, а как это я до вас так быстро от Бялы-Подляски добралась? Тут же сутки, наверное, ходу...
— Вот уж не знаю. Ты ведь добиралась, не я.
Дрова, видно, сыроваты — потрескивают в печке. Уютно так...
— Никта, а таких ребят, в масках, вроде монахов, ты знаешь?
— Только не говори, что и с ними ты повидалась. Да, не приведи, умудрилась рассориться. И где, скажи на милость, ты достала такое страшное пальто? Оно, кажется, старше моей бабушки.
— Они императора убить хотят. А я — его смерть. Иголка в ларце. Ларец в зайце, заяц в утке, утра в лисе, лиса в волке, а волк в дубе. Вот зачем им убивать Ловаша Батори?
— Посмотри на карту и сравни: сколько земель сейчас под вампирами, а сколько — под жрецами. Пруссия же ушла вампирам, а это — немаленькая страна.
— А они говорили, что за справедливость... Чтобы войны не было и вообще.
— Ты как маленькая! Любая гадость в мире политики делается с теми же объяснениями, что и любой хороший поступок. В кого ни плюнь, все справедливости хотят. Как себя теперь чувствуешь? Сесть можешь?
— Так что же, если он сойдёт с ума, войны не будет?
— Будет. Но лет через пятьдесят. Садись, садись. Картошка готова...
***
Говорят, что одна цыганка-вдова была рабыней румынского господаря. Известно, каково это: держат в землянках, отнимают одежду, чтобы сбежать нельзя было, бьют палками. А цыгану дороже воли только жизнь.
Тут, на счастье, случилась война между турками и христианами. Полный беспорядок кругом. До господарской усадьбы война не дошла, правда, но всё же суета была большая.
Однажды ночью вдова украла из усадьбы штору и свинью. Из шторы она сделала себе плащ, повязав через плечо, а на свинью посадила трёх своих маленьких детей. Свинья была большая, злая, все уместились и бежала она споро. Вдова перешла со свиньёй через фронт и ушла в Болгарию. Пока добралась, свинья сильно уже похудела, но цыганка всё равно её хорошо продала.
Глава XXI. «Царь Соломон сказал: много знать — можно с ума сойти». Цыганская народная пословица
— Никта, но ведь надо рассказывать, обязательно рассказывать людям! И вампирам сказать: у нас есть, есть своя магия! Всем всё сказать, никто же ничего не понимает, Никта!
— Про магию вот точно говорить не надо. Кому надо, тот знает. А остальным — как кричать разбойнику с пистолетом, что у тебя нож есть, и ещё в каком кармане сказать.
— А про остальное? Про то, что мы вот просто люди, и точка!
— Ну, говори-говори. И никто тебя не услышит. Кому есть дело, что цыгане кричат? Знаешь, как в песне поётся... «Кто на свете слышал, кто на свете видел — верить цыганскому слову?»
— Ох, если бы я только умела сказать... Стихи написать... Фильм снять!
— И тебе скажут: «Что за фильм о цыганах, если они там не поют?»
— Пусть поют! Но и говорят тоже!
— Пусть. Только запомнят песни. А остальное не станут запоминать.
Никта шьёт что-то большое, клетчатое. Гядиминас, пухлый, светловолосый, как отец, играет с шестимесячным котёнком: они по очереди бьют кто лапкой, кто ладошкой по бубенцу, подвешенному к крохотным деревянным воротцам. Кроме тихого звона да потрескивания дров в печи — никаких больше звуков. Я — почти как обычно — лежу. А когда лежишь и ничего не делаешь, в голову лезут ужасно большие мысли. То о Вселенной, то о судьбах цыганского народа.
— Как-то грустно... грустно... А может цыганская магия определять, у кого сколько удачи осталось? Или хотя бы... как понять, может меня мой ребёнок убить или нет? Ну, должен же быть способ!
— Есть такой. «Мозги включить», называется. Ну-ка, когда тебе последний раз не везло?
— Ну, вот, когда к мертвякам в посёлок забрела.
— Нет. Забрела ты просто так. А вот с места отошла, когда бревно упала — по удаче. По редкостной. А до того когда тебе не везло?
— Когда в полиции решили, что я воровка?
— В полиции ты выспалась, попила, перекусила, а потом тебя ещё и книжник забрал, и в Бялу-Подляску ты на машине приехала, да пирожков поела. Лиляна, это везение, которое огромно, невероятно. Сорокопуты управляют шансом, но попадание в шанс немыслимо без удачи. Они нашли способ собирать её, а ты собираешь не хуже — а управляешься ловчее. Тебе сейчас так везёт, что... даже чуть поменьше везло бы — но от того, что несёт тебе смерть, ты бы уже освободилась. Просто был бы выкидыш. А ты, напротив, осталась при плоде — бегая, прыгая, сражаясь, замерзая. Вот и ответ. Носи и не бойся.
— Как же мне не бояться? Они его отнимут... Тот, Кристо, Батори. Я же не смогу им объяснить, они слушать не станут, не захотят рисковать.
— Спрячься.
— Найдут. Два «белых волка»... Ненадолго их сбить можно, но потом — найдут. И раньше, чем я успею родить. А Кристо мне теперь уже не поверит. Слишком мало я ему говорила, слишком часто сбегала. Он, наверное, думает, что я двинутая, и это в лучшем случае.
— У тебя есть целый замок! В нём можно держать оборону.
— И в этот замок могут войти «волки» и все, кого они приведут. Какая мне от него польза?
— Ворота закрываются, Лилян.
— Тогда мне сейчас же туда бежать надо, — я вскакиваю с кровати. — Сразу! Не знаешь, когда найдут. Где Адомас?
— Во дворе. Да не бегай ты так, оденься не спеша! Никуда не денутся ни Адомас, ни замок.
Кажется, целая вечность проходит, пока мы с литовцем не выходим из дома.
— А оружия ты не взял? — спрашиваю я Адомаса, подпрыгивая на еловых корнях.
— Вот же топор...
— И всё?! А что-нибудь волшебное?! Вдруг мертвяки нападут, или «сорокопуты»...
— Монахи сюда не сунутся. С мертвяками я без волшебства справлюсь. Что ты такая беспокойная?
Сам Адомас, кажется, всегда спокоен. Трудно представить, что он умеет метать вилы и вот этим топориком в руке может кого-то как следует долбануть.
Я пытаюсь запомнить дорогу, и литовец это замечает:
— Не утруждайся ты. Хозяин потом переложит пути, не узнаешь.
— А ты откуда всё знаешь? Может, ты сам... хозяин?
— Да что ты! Нет. Дым у меня жидковат. Я ему кум.
— Ка-а-ак?
— Кум. У вас не так говорят? Вот есть я, есть Гядиминас, сын мой, есть его крёстный отец. Я крёстному отцу...
— Леший — крёстный?!
— Здесь, в лесу, свои крестины.
У меня голова кругом. Жить среди вампиров было как-то проще и будничней.
— Адомас! Адомас! А мавки существуют?
— Чего тебе в голову лезет всякое? Нет, конечно.
— А ты откуда знаешь наверняка?
— Да их же никто никогда не видел.
— А цыгане говорят, что видели.
— Цыгане наговорят...
— Адомас, а чего у него ноги такие?
— У кого?
— У хозяина.
— Старый. Трудно уже полностью перевёртываться.
— Раз он стареет, значит, умрёт тоже?
— Конечно, умрёт.
Ели сменяются голыми стволами: лиственный лес пошёл. А листья давно внизу, корни греют.
— А кто же тогда вместо него тут останется?
— Крестник, стало быть. Сына-то у него нет.
— Гядиминас?!
— Значит, так. Другого крестника нет.
Ого! Я могу рассказывать цыганятам, что качала на коленях лешего, когда он был маленьким.
— А кикиморы?
— Что кикиморы?
— А кикиморы есть?
— Где?!
— Ну, вообще...
— А, я думал, здесь завелись. Пакость они страшная. Надо выводить, если увидишь... Пришли.
— Так быстро?! Двух часов не прошло.
— Хозяин помог. Ты ему нравишься. Был бы помоложе, украл бы тебя замуж.
Я не придумываю, как отшутиться. Да и как-то не настраивают на шутки черепа на частоколе. Отсюда они кажутся бутафорскими, но я помню — настоящие, просто распухшие, выросшие в заколдованной земле возле замка. Однажды мне судьба поставить на законное место и череп Марчина Твардовского, рыцаря, который целый век провёл девятнадцатилетним.
