Немцы в городе - Оутерицкий Алексей (версия книг txt) 📗
– Братва! – после короткой паузы выкрикнул мужик. – Там, внизу, в сортире, наши! Все, кому дороги большевистские идеалы, айда за мной, будем пробиваться к своим!
– Саня, Леха! – дурным голосом закричал я и рванул к мужику, который отступил на полшага в сторону, давая мне проскочить, и опять уверенно встал в проеме двери.
Ничего не видя, я начал на ощупь спускаться по узкой служебной лестнице, чувствуя свое тяжелое хриплое дыхание, вскоре сверху послышался топот еще двух пар ног, наверное, Лехи с Саней, потом кто-то что-то крикнул, раздался взрыв, от которого содрогнулся весь кинотеатр, и сверху посыпалась штукатурка…
– Сюда… – командовал мужик, шедший первым, – теперь сворачиваем влево… ага, теперь сюда… Ничего, пацаны, не боись, я здесь все тропы знаю…
Подсвечивая чадящей зажигалкой «Zippo», он уверенно вел нас в почти кромешной темноте, а мы, натыкаясь друг на друга и стены, старались от него не отставать. Кажется, мы бродили по лабиринтам уже не меньше часа, а может, все это действительно лишь казалось.
– Здесь… – наконец сказал мужик, рванул на себя ручку какой-то двери, и через секунду мы оказались в ярко освещенном, выложенном белым кафелем помещении с зеркалами, в котором немедленно опознали сортир.
Пространство просторного, обычно полупустого зала сейчас было запружено бойцами в красноармейской форме. Здесь тоже все было разбито на сектора. У левой стены с зеркалами, под умывальными раковинами, лежали раненые, уже перевязанные или обрабатываемые санитарами; в противоположной стороне сурового вида бойцы занимались чисткой оружия; возле писсуаров спали, прижимая к себе автоматы ППШ, смертельно уставшие воины, а на полу в центре была расстелена огромная карта, над которой склонились несколько человек с командирскими знаками различий на петлицах. У всех находящихся здесь головы были обмотаны окровавленными бинтами, у некоторых руки висели на перевязи.
– Кого привел, Захаров? – подняв голову, спросил усатый, лет тридцати мужик командирского вида, с двумя эмалевыми прямоугольниками на петлицах.
– Молодое пополнение, товарищ батальонный комиссар, – отрапортовал, вытянувшись в струнку, наш провожатый.
– Ребята хоть надежные? – устало спросил комиссар. Он закурил самокрутку и принялся мрачно разглядывать нас, выпуская клубы ядовитого дыма.
– Я за них ручаюсь, – не без легкой обиды сказал Захаров. – Отличные парни, из своих.
– Большевиков поддерживаете? – спросил комиссар, уставившись, почему-то, на меня.
– А то! – бойко подтвердил я, сложив руки по швам. – В комсомол даже хотел вступить, уже и заявление подал, да вот… – я оторвал руки от боков и сокрушенно ими развел, – не успел, немцы пришли.
– Понятно… – сказал комиссар. Его голос и взгляд потеплели. – Только вот одеты вы, товарищи молодое пополнение, как-то не того… Какое-то тряпье…
– Ничего себе, тряпье, товарищ комиссар… – с обидой начал я, потому что он продолжал смотреть на меня, – извините, но мои джинсы, между прочим, стоят полсотни латов, а то, что коленки рваные, так это нарочно, это мода такая. Они фирменные, я их на распродаже оторвал, ну, в универмаге «Центрс», знаете, где еще на первом этаже такая девчонка работает… ну та самая, с ногами… ее сейчас там мужики в зале пялят, а до меня, черт возьми, очередь не дошла… – Я вдруг опомнился и, осекшись, поспешно отчеканил: – Так точно, товарищ батальонный комиссар, как есть, тряпье! Это, наверное, немцы нарочно такую моду придумали, чтобы наш народ в рванье ходил.
– Поня-атно… – сказал комиссар. – А прыщ?
– Что прыщ, товарищ батальонный комиссар? – не понял я.
– Часто у тебя такие выскакивают?
– Никак нет!..
– Переоденьте их, – после паузы сказал комиссар, возвращаясь вниманием к карте. Он склонился, разглядывая на ней что-то, одновременно с ним над картой застыли трое его подчиненных, и комиссар напоследок буркнул не глядя: – Захаров, отведи новых бойцов к каптеру, пусть их переоденет в человеческое.
– Есть! – Захаров повернулся к нам. – Ну, чего встали. Слышали, что сказал командир? Давайте, давайте… – И легонько подтолкнул нас к сортирным кабинкам.
Одна из них была раскрыта, и в ней на крышке унитаза сидел узкоглазый боец с тремя треугольниками на петлицах, который, увидев, что мы идем по его душу, поднялся и недружелюбно сказал:
– Идите сюда, салабоны, я каптер, старший сержант Мултанбаев. Ко мне будете обращаться «товарищ дедушка рабоче-крестьянской Красной Армии», иначе я устрою вам райскую жизнь…
Вскоре, после примерки в кабинках, мы с пацанами опять стояли в центре зала, с перебинтованными головами, в рваных и простреленных, темных от огня и чужого пота гимнастерках, и растерянно оглядывались, не зная, что делать дальше. Захаров куда-то исчез, возможно, опять пошел в зал, взрывать немцев, и мы стали никому не нужны. Единственное, что меня как-то подбадривало – на моих петлицах красовались два эмалевых треугольника, всего на один меньше, чем у каптера-старослужащего Мултанбаева, и этот жест с его стороны был признанием моих заслуг, наградой за то, что я на допросе не прогнулся перед немцами. У Лехи с Саней петлицы были пустыми. Петлицы у всех были малиновыми, с черной окантовкой, значит, нас зачислили в пехоту.
– Черт! – внезапно громко сказал комиссар, с раздражением хлопнув ладонью по карте. – Здесь нужен человек из Задвинья, чтобы все закоулки там знал, а у нас, как на грех, никого из того района нет.
Он и его окружение почему-то уставились на нас и я, не выдержав этого визуального прессинга, нехотя признался:
– Я из Задвинья, товарищ батальонный комиссар.
Леха недовольно толкнул меня в бок, Сашка что-то прошипел, но было поздно.
– Магазин «Максима» знаешь, сержант? – спросил комиссар и я кивнул. – Ну, там, где когда-то был кинотеатр «Илга». – Я кивнул еще раз. – Но все равно. Посмотри, чтобы удостовериться, что мы говорим об одном и том же.
Я сделал шаг вперед, присел на корточки и волосы на моей голове встали дыбом. Оказывается, пока мы сидели в кинотеатре, немцы успели переименовать все городские улицы и даже напечатали новые карты! К примеру, улица Бривибас называлась теперь «Гитлерштрассе», бульвар Кронвальда переименовали в «Бульвар Йозефа Геббельса», а моя родная улица Дагмарас превратилась в «Улицу имени 7-го съезда НСДАП».
– Вот эта «Максима», товарищ батальонный комиссар.
– Правильно… Короче, надо доставить нашим пакет. Они там тоже в сортире сидят, в служебном, для персонала… А в торговом зале немцы хозяйничают. Жируют, мерзавцы.
– Понял, товарищ батальонный комиссар.
– Надо постараться, чтобы немцы не перехватили пакет. А в случае чего, его содержимое придется съесть.
Мы с пацанами переглянулись и Леха опять недовольно ткнул меня в бок.
– Сделаем, – уверенно сказал я, уже прикидывая, что можно проехать на пятом трамвае до бани, вылезти, посидеть там в пивном баре, а потом через поликлинику двигаться на «Максиму». А там по пути еще один бар, и в самой «Максиме» тоже – их там у нас в районе вообще до хрена и больше… – Вы как, пацаны, подмогнете?
– А то, – в один голос, преувеличенно бодро подтвердили Леха с Сашкой.
– Только у меня проездная карточка закончилась, товарищ батальонный комиссар… И вообще, нам бы на дорожно-транспортные что-нибудь подкинуть. Ну, чтоб от немцев откупаться в случае чего, и вообще…
– Подкинем, – сказал комиссар. – А сейчас идите сюда, я вам покажу, как через Двину лучше перемахнуть. Дело в том, что один мост уже под немцами, на данный момент они его контролируют…
Опытный Захаров вывел нас какими-то темными коридорами на улицу и вскоре мы стояли, щурясь от яркого солнца, перед подземным переходом, не решаясь в него спуститься. У каждого из нас на плече висело по пистолету-пулемету Шпагина, а за спинами, в «сидорах», лежало по два запасных барабанных магазина на семьдесят один патрон каждый, и кое-какая закусь, на дорогу. Важный пакет был у меня, как у старшего группы, я пристроил его за пазухой, а в нагрудном кармане гимнастерки лежали, выданные под строгий отчет, командировочные – рубли и небольшое количество трофейных рейхсмарок. Для пущей сохранности я завернул их в выпрошенный у каптера кусок портянки.
