Нити жизни (СИ) - де Море Эль (чтение книг TXT) 📗
— Нет, спасибо, — вернувшись к вопросу, ответила я. — Потом как-нибудь.
Не хотелось быть невежливой, но меня это совсем не волновало, как и никого из нашей семьи. Достаточно только вспомнить, как он восклицал, когда мы отказывались от очередной передачи о Третьем рейхе, И.В. Сталине или Великой Отечественной войне.
«Это ж мировая история! — Не забывал он о поучениях. — Ничего-то вы не понимаете, вам бы только шмотки, косметика, да всё в таком духе».
Ну что сделать, папочка — о вкусах не спорят. Он терпеть не мог шоу и слезливые мыльные оперы, что позволяла себе мама, разнообразные музыкальные каналы, под которые частенько вытанцовывала сестрица, а мы все — историческую белиберду, которую благодаря ему, слышали не один раз. Он же мог смотреть её нескончаемо.
И тут, в мысли закрались не детские размышления: сколько я еще пробуду рядом и, что оставлю после? Вот, папе например, образ вечно скверно настроенного человека, который, живя в обществе, так и не смог стать его частью? А может, это моё — быть лишней деталью? Я не умею демонстрировать чувства, я не могу перестать прятать голову в песок. Мне проще быть колючей, как ёж. Я плохая дочь и я отлично это знаю.
Я скидываю шлепки и в носках забираюсь на диван, закрываю глаза, прижимаюсь щекой к папиному плечу.
— Ты чего? — говорит он, слегка удивленный.
— Передумала, — улыбнулась я. И тут же свернулась калачиком.
— Как, вы еще не готовы? — в гостиной появилась мама.
— К чему? — мы одновременно разинули рты.
Мама побелела и преувеличенно всплеснула руками:
— Сговорились? Скоро гости прибудут, а вы в таком разобранном виде. Что о нас подумают!
Папа сделал вид, что не понимает, о чем это она и произнес:
— Я никого не звал и не жду. И подмигнул мне: — а ты?
— Ум… — протянула я, как бы раздумывая, а затем отрицательно покачала головой.
— С ума меня свести хотите, да?
Папа тотчас принял оскорбленный вид и пробурчал с истинным патриотизмом:
— Я же ясно дал понять, что отмечать Новый год я буду, как и раньше — 31 декабря, а Рождество — седьмого. И никак иначе! А сегодня какое число? 24 декабря!
Мама испустила печальный стон, точно нами был допущен какой-то промах. Коварный прием. И скатав губы в единую линию, выдала:
— Тумба с ушами! Ты хоть можешь по-человечески одеться и отлепиться уже от этого, — мама махнула посудным полотенцем на телевизор, — хоть в день праздника. Весь окружающий мир готовится к торжеству, а тебе только войнушку смотреть. Деревянных солдатиков не подарить, а?
— Уймись, женщина, — сказал папа с неподдельной улыбкой. И перевел взгляд на меня: — я вроде не на командире батальона женился? Или?
Мама покачала головой, и мельком бросив взор на потолок, сказала:
— И чем я «ЭТО» счастье только заслужила?!
Мы с папой посмотрели друг на друга и засмеялись, будто в нас прорвало запасы из радости.
— У тебя полчаса, иначе вход пойдет тяжелая артиллерия, — пригрозила мама, а ты — взялась она за меня, — марш за мной на кухню.
— Вот так, — объявила я, — болеть некогда. — Мэм, — обратилась я к матери, поднявшись, — рядовая Полина Мельникова по вашему приказанию прибыла для поступления в ваше распоряжение, — я отдала ей честь.
Она смерила нас двоих презрительным взглядом:
— Клоуны!
Я не удержалась и, топая за её величеством в царство кухонной утвари, насаждала смехом бока. Естественно — тихо, в кулак.
— Вам бы всё выставлять в смешном виде, — возглашала она. — Я не против шуток, но нужно думать, когда это уместно, а когда просто невежественно глупо.
«Да, с моей мамой — шаг влево, шаг вправо, и всё! Расстрел!», — с этой мыслишкой я драматично плюхнулась на стул.
— Так, ладно. — Она пододвинула ко мне стакан с водой. Вытащила с подвесных полок две банки и одну пластинку из картонной упаковки, положила передо мной. — Выпей.
У меня глаза засверкали. Я демонстративно облизнулась, глядя на это пиршество:
— А что, в моем рационе теперь только сублимированные химические субстанции?
— Хватит паясничать, — вызывающе сказала она, — я о твоем здоровье забочусь. У тебя предписание. И раз положено, то будь любезна — выполняй.
Слушая её речь, я упёрла подбородок в ладонь и начала строить гримасы, беззвучно повторяя слова. Знала, что играю с огнем, но мне нравилось заводить её в разумных пределах, конечно.
Заметив мои невинные проделки, мама остановилась:
— В тебе хоть худо-бедно, но капля здравого смысла есть?
— Кто знает?! — я раздула щеки. — Во всяком случае — вскрытие покажет.
После этих слов она уставилась на меня сердитым взглядом.
— Ой, да ладно тебе, — сказала я, заводя руки за спину, соединяя. — Ну, подумаешь, что такого-то?! По-моему, всё логично. И мам, не гипнотизируй так меня — это дело не окупится. — Я заулыбалась.
— О-о-о… ну раз так, то ничего, найдем другое применение твоим талантам, — произнесла она, озарив меня узкой улыбочкой.
Для «другого» времени не осталось.
Зазвенел звонок и за дверью послышались болтовня, и хихиканье, побудив мамулю аж встрепенуться.
— Я дома, я вернулась! — закричала Алина, моя младшая сестра. — И я не одна, — Она влетела в дом, ведя за собой двух особей мужского пола.
«Ну, а как же иначе…» — я сползла вниз по стулу, оглядев возникших в кухне персонажей.
Раздался радостный голос Майкла:
— Привет, Полин!
— Салют! — я помахала ему рукой. И зацепилась глазами за человеческий обелиск за его спиной.
— Привет, — безразлично поздоровался столб, который, похоже, едва сносил моё присутствие.
В ответ я одарила его ненавидящим взглядом и отвернулась. Никто кроме нас эту неприязнь не улавливал.
— Имбирное печенье, пряные кексы, шоколад, вишневый и абрикосовый джем, засахаренные фрукты, — начала весело перечислять сестра, выгружая из бумажных пакетов разнообразные сласти. — Горячий сидр и глинтвейн, — добавил Майкл, звякнув стеклянным набором.
— А где же пряничный домик? — не удержалась я от сарказма.
В этот момент пунктуально зашел папа, с явным стремлением показать — кто в доме хозяин. Мама закатила глаза. Он все еще был в халате.
Нахохлившись, отец обратился к собравшимся персонажам, без всяких — по-русски:
— Это те, с кем я должен встречать праздники?
— Пап, — хмуро одернула Алина.
— Exactly, — сказала я, направив в его сторону пальцы-пистолеты. Давая осознать, что моё слово и жест выражают, что он попал в точку!
— Да, даже мысль об этом меня уже приводит в ужас, — изрек папа. Видок у него такой, что понять не сложно: либо они уберутся сами или он им поможет.
— Да, мам! — подхватила я, констатируя: а еще говорят Рождество — это семейный праздник, а у нас тут посторонние.
— Утихни, — прошипела сестра.
— И не собираюсь! — заявила я.
— Может, вы все успокоитесь?! — предложила мать, говоря на родном языке, и вернулась к английскому: — Алина, представь нам своих друзей! Мы все, — она подчеркнула это слово, — хотели бы познакомиться с нашими гостями.
— Конечно, — она немного отступила, чтобы их было лучше видно.
— Это — Майкл. Мы друзья, учимся в одной школе.
Тут я чуть смехом не прыснула. «Друзья?» Ага, держите карман шире! Бойфренд, Бойфренд!
— А это… — Она хотела представить Нейла, но не успела.
— Самый главный олень! — подстегнула я, заметив на его красном джемпере вышитую эмблему оленя. Экстраординарно!
— Что ты сказала? — спросил у меня папа, поняв по моему голосу, что я отморозила что-то веселенькое.
— Она сказала, что он олень, — перевела мою фразу мама. — У твоей дочки нет абсолютно никакого уважения ни к своей семье, ни к чужим людям.
На что папа ответил:
— А, что? По-моему, вполне, похож… на оленя-переростка.
Я покатилась со смеху.
— Если вы немедля это не прекратите, я передушу вас, как курей — одного за другим! — говорила мама, еле сдерживаясь от злости и вкладывая в голос мягкость, чтобы у «лишних ушей» не сложилось впечатление, что у нас тут назревает семейная стычка.
