Тайна России - Назаров Михаил Викторович (читать книги без .txt) 📗

События в СССР в августе 1991 г. вылились в вариант, близкий к революционному. И нельзя не видеть, что шесть лет «перестройки» оказались плохой декомпрессионной камерой. А "кессонная болезнь" делает страну беззащитной и перед иностранными силами, которые стремятся ее «освоить». Главная же опасность в том, что августовские победители в своей эйфории этой угрозы не видят. Столько лжи было написано об Америке в коммунистические годы и столь тяжело жилось в нашем несвободном Отечестве, что теперь, по закону маятника, именно в Америке многим видится "рай на земле"…

* * *

Думается, именно теперь руководителям нашей страны было бы полезно новыми глазами перечесть "Как нам обустроить Россию" Солженицына. Кроме того, подумать не только об описанных пороках бездуховной демократии, но и о ее геополитике: та "денежная аристократия", которая в атомизированном демократическом обществе становится "негласным хозяином всей жизни", имеет и свою наступательную идеологию Она жизненно заинтересована в космополитизации мира, в размывании абсолютных нравственных ценностей — что только и обеспечивает власть владельцам денег. Если проводить реформы на их условиях, "расторговли потом не исправить, обратимся в колонию", — пишет Солженицын.

Опыт русской эмиграции в этом отношении поучителен. Но и в патриотических кругах в России это в немалой степени сказывалось на предпочтении первого варианта освобождения второму. На чашу весов ложились и стойкие антирусские настроения во влиятельных западных кругах (вспомним хотя бы концепцию американского генерала Тейлора об избирательном уничтожении русского населения СССР), и отождествление коммунизма с русским народом (американский закон о "порабощенных нациях"), и усилившийся как раз в «перестроечные» годы натиск с Запада бездуховной «культуры», призывы к "мутации русского духа"…

Многие наши либералы-западники не только не видели опасности этих влияний, но даже поощряли их как признаки свободы и демократии. Их совместные с западными единомышленниками усилия по утверждению этой «культуры» как передовой, объявление "врагами перестройки" всех патриотических сил, которые сопротивлялись этим процессам, — все это тоже подталкивало многих патриотов России к авторитарному пути.

Это, конечно, не повод оправдывать действия, мотивы, нравственный облик данных «путчистов» (об этом — ниже). Но совершенно неуместны попытки отождествить с ними и с «неосталинизмом» всех тех, кто надеялся на авторитарный вариант. Беда многих патриотов была в том, что этот вариант им представлялся возможным лишь в союзе с коммунистами — с "реальными носителями власти" и "гарантами стабильности", почему и предупреждения об опасности этого компромисса не принимались всерьез. Правда, одно дело — советовать со стороны, другое — самому стоять перед выбором меньшего зла…

Национал-большевизм, конечно, неестественный симбиоз русской и антирусской идеологий, но все же нельзя не видеть, что в годы «перестройки» он имел существенное отличие от предыдущих эпох.

Национал-большевизм (если оставить в стороне сходные, но иллюзорные побуждения сменовеховцев, евразийцев, младороссов) возник в конце 1930-х гг. по инициативе Сталина — из потребности создать более прочную опору режиму накануне войны. Даже в антикоммунистической эмиграции это породило движение оборонцев: они считали, что "у России нет в мире друзей, а лишь враги" (ген. Деникин) и что безответственно стремиться к крушению большевиков "любой ценой". Г. Федотов тогда писал, что многим антикоммунистам не хватает чувства "хрупкости России" — как его не хватало противникам царского режима, которые вместе с "ненавистной властью" обрушили и Российское государство…

В последнее же время попытка сближения с компартией исходила от части самих патриотических сил: но не ради спасения «полумертвой» (В. Распутин) коммунистической идеологии, а в ожидании ее близкого краха — для спасения государства. Именно чувство "хрупкости России" заставляло видеть в существовавших структурах власти меньшее зло. (Об этом, например, писал в «Вече» c. 35 явный антикоммунист В. Карпец.)

Поэтому, с одной стороны, даже в почвеннической среде мало кому понравились лица, титулы и методы «путчистов». Но, с другой, если быть объективными, — мы не знаем, чем бы кончилось их правление. Если их власть рухнула в три дня как карточный домик, будучи бессильной перед политическим сопротивлением демократов, то почему бы она могла оказаться сильной против внутреннего давления патриотических сил — сторонников первого варианта? Ведь не десяток серых аппаратчиков определял бы судьбу страны. Коммунистическая идеология отжила свой век и уже не могла бы стать серьезной помехой развитию здоровых сил очнувшегося общества. Именно на это и надеялись те патриоты, которые шли на столь дискредитировавший их компромисс…

После поражения «путча» этот компромисс сделал из почвенников удобную мишень. Серьезность обвинений соответствует демоническому облику путчистов в средствах информации. Однако в самом «путче» еще много неясного, что отмечают сами демократы: никто из лидеров оппозиции не был арестован (они даже могли летать за границу [37]); "Верховный совет РСФСР продолжал функционировать, хотя у путчистов были элементарные способы прекратить его жизнедеятельность", например, отключив электроэнергию и телефоны, — пишет известный диссидент А. Подрабинек ("Русская мысль", 30.8.1991). "Не были предприняты, казалось, бы элементарные меры, необходимые для успеха переворота. Не была отключена международная телефонная связь, что позволило всему миру следить за развитием ситуации в СССР и, возможно, влиять на нее".

"Хорошо обученным, натренированным и не знающим жалости спец. подразделениям КГБ не представляло ровно никакого труда захватить здание Верховного Совета, даже если бы его защищало вдесятеро больше волонтеров… совершенно ясно, что речь сейчас идет не о дилетантизме или глупости путчистов, а об исполнении продуманного плана", — считает Подрабинек: "Множество фактов свидетельствует о том, что переворот был более спектаклем, чем серьезной попыткой изменить государственные структуры". В том же духе высказался другой бывший диссидент К. Любарский (радио «Свобода», 9/10.9.1991). Но, похоже, эта гипотеза о "продуманном спектакле" родилась из противоречия между тем «безжалостным» обликом ГКЧП, который сами же демократы ему и создали, — и тем фактом, что как раз агрессивных действий «путчисты», видимо, старались избежать.

^{Планов штурма "Белого дома" ГКЧП не подготовил. Глава КГБ Крючков показал позже, что 20 августа возник этот вопрос, но "было оговорено, что это лишь проработка мероприятия и его реализация может начаться исключительно по соответствующей команде, которой, как известно, отдано не было… Подразделения, которые могли бы быть задействованы… находились на местах дислокации" ("Российская газета", 27.2.1992). Тогда как в "Белом доме", по признанию руководившего его обороной ген. Кобеца, заранее существовал "план противодействия путчистам. Он назывался план «Икс»… Мы заранее определили, какое предприятие что должно нам выделить: где взять железобетонные плиты, где металл… каким образом забаррикадировать мост… на те маршруты, по которым выдвигались войска, тут же выставлялись заслоны: из техники, бульдозеров… даже 15 катеров и барж, чтобы блокировать Москва-реку" ("Московский комсомолец", 31.8.1991).}

По свидетельству замминистра обороны СССР Грачева и министра Язова, батальон генерала Лебедя был прислан к "Белому дому" не для его взятия, а для охраны, по просьбе самого Ельцина ("Красная звезда", 31.8.1991; "Русская мысль", 21.8.92, «Собеседник» c. 36. сент. 1991). Это позже подтвердил сам Лебедь ("Литературная Россия", 1993, с. 34–36).

Министр правительства РСФСР Е. Сабуров рассказывал, что "предприниматели везли в "Белый дом" деньги чемоданами… Грузовики с песком, краны, оружие, продовольствие — все это было куплено на деньги российских предпринимателей.