Исповедь любовницы Сталина - Гендлин Леонард Евгеньевич (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
— Я очень устала.
— Отдохнете на даче. Товарищ Поскребышев остается в качестве заложника.
— В данной ситуации, это неплохая роль, — сострил Ворошилов.
Собутыльники — с некоторыми «купюрами». Из «посторонних» — писатели А. Толстой и М. Шолохов.
— Алексей Николаевич, — обратился И. В. к Толстому, — вы хотели нам что-то сообщить?
Отправляя в рот большой кусок заливной рыбы, А. Н. пробормотал:
— На днях закончил черновую редакцию повести «Хлеб». С огромным волнением посвящаю ее вам, И. В., и вам, многоуважаемый Климент Ефремович, величайшим стратегам XX века!
Сталин недовольно перебил:
— С кем заключены договора на издание книги?
— Журнал «Молодая гвардия» предполагает опубликовать в трех номерах: октябрьском, ноябрьском и декабрьском, «Новый мир» — в январе и феврале. Отдельная книжка выйдет в конце этого года.
Увешанный орденами, с маршальской звездой Ворошилов проговорил:
— Товарищ Толстой, вы самый большой современный русский писатель!
Шолохов поморщился. Толстой встал и радостно кивал головой:
— Чрезвычайно тронут.
— Неоценимы ваши заслуги, — продолжал маршал, — перед советским государством. Красная Армия и Военно-Морской флот преподносят вам именное серебряное оружие.
Грузный толстяк Толстой схватил хрупкого маршала и стал его смачно лобызать. Ежов пропищал тенорком:
— Горько, горько, горько!!!
И. В., смеясь:
— Разве мы присутствуем на свадебной церемонии?
Упившийся Шолохов, потерявший над собой контроль, выкрикивал накопившуюся обиду:
— Мы тоже с усами! Шолохов — единственный настоящий писатель в России!
— Шолохов, немедленно отсюда уходите! — приказал Ежов.
Сталин поднял бокал с шампанским:
— Выпьем за роман «Хлеб «и его создателя!
Наступила передышка, заработали челюсти, загремели столовые приборы.
— Когда думаешь закончить «Петра»? — спросил Сталин.
— В скором времени, И. В., мы вам покажем первую серию художественного фильма-эпопеи, которую по вашему заданию снимает в Ленинграде режиссер Владимир Михайлович Петров. Актерский ансамбль великолепен: Петр — Николай Симонов, Екатерина — Алла Тарасова, царевич Алексей — Николай Черкасов, Меньшиков — Михаил Жаров.
Члены правительства любили слушать неугомонного весельчака-балагура, отчаянного вруна Толстого. Придворный писатель-летописец обладал редким даром увлекательного рассказчика.
— При работе над романом меня на правильную дорогу вывел разбор и изучение судебных актов XVII века. Розыскные акты велись дьяками, которые старались записать в сжатой и красочной форме наиболее точно рассказ пытаемого. Не преследуя «литературных» задач, премудрые дьяки творили высокую словесность. В их записках — алмазы литературной речи. Я уверен, что Петр не сын царя Алексея Михайловича, а патриарха Никона. Сам он — выходец из крестьянской семьи, по национальности мордвин. Священником стал в 20 лет, потом был монахом, епископом, обогнал недругов и довольно быстро добился сана патриарха Всея Руси. Он был честолюбив, обладал умом и сильной волей. Дед Петра, царь Михаил Федорович, законченный дегенерат, царь Алексей Михайлович — человек неглупый, но нерешительный, вялый, половинчатый. Ни внутреннего, ни внешнего сходства с Петром у него нет. У меня хранится маска Петра, найденная в 1911 году художником Бенуа в кладовых Эрмитажа. Маска снята Расстре-ли с живого Петра в 1718 году. В ней есть прямые черты сходства с портретом Никона.
— Мы будем пропагандировать идеи русских царей, — сказал внимательно слушавший И. В., — и в первую очередь самых прогрессивных — Ивана Грозного и Петра. Они много сделали для России, для великого русского народа. А вам, товарищ Ежов, рекомендуем в срочном порядке ознакомиться с актами допросов петровской эпохи.
Толстой протянул Сталину изящно изданную книжку небольшого формата.
— Полюбуйтесь, И. В., — английское издание романа Пильняка «Голый год». Запад судит о нашей стране по его импрессионистскому роману!!!
Сталин помрачнел. К нему подошел Вышинский:
— Позвольте доложить?
И. В. кивнул головой.
— Пильняк-Вогау навсегда лишен возможности писать. Из-за прогрессирующей болезни он разучился мыслить и даже говорить.
— Давно пора призвать писателей к ответу, — сказал Молотов. — Забыли, сколько мы возились с философами, артистам, художниками? Наша доморощенная интеллигенция слишком распустилась.
— Н. И., — обратился Сталин к Ежову, — еще крепче затягивайте капкан, чтобы ни одна вошь не уползла. Никого не щадите!
Толстой вторично встал, в руках он держал большую рюмку с коньяком:
— У советского корабля трещали мачты и рвались паруса. И. В. пришлось крепко держать руль, ведя корабль к поднимающимся из-за горизонта очертаниям новой земли социализма, казавшейся иным неведомой, иным призрачной. Предлагаю выпить за кормчего страны Советов, за товарища Сталина!
Гости уехали в полночь. Мы остались вдвоем.
— Давно я вас не видел, В. А.! Вы не нашли в своем арсенале пяти минут, чтобы о себе напомнить?
— Разве я имею право тревожить вас по пустякам?
— И все равно, ты для меня — самая сладкая. Время не в состоянии приглушить неутомимое желание тебя видеть и все больше познавать.
— До глубины души, уважаемый И. В., тронута вашим сердечным отношением. Знаю, что вам нелегко.
— Какой удивительный происходит парадокс? Мы знакомы пять лет, и ты не успела надоесть!
Он меня обнял, тяжелые ладони легли на мою голову. Потом совсем тихо сказал:
— Пойдем, дорогая…
В халате умалишенного предстал перед глазами Б. Пильняк, жизнь которого так быстро канула в Лету.
Сталин подозрительно:
— Говори, о чем думаешь?
— И. В., бывают моменты; когда хочется помолчать.
— Верочка, — спросил он хрипло, — мы еще не наскучили тебе?
В который раз пришлось имитировать влюбленность. Возможно, в своей исповеди я повторяюсь, становлюсь несколько однообразной. Но такова тема нашего повествования.
И. В. возбужденно:
— Если армяшка Микоян тебя плохо оденет, немедленно позвони! Этот пес напролом лезет в объятия Лубянки. Все, что увидишь в Финляндии, подробно запиши. Эта страна нас очень интересует, она должна принадлежать России. Со временем мы постараемся выполнить гражданский долг, протянем руку братской помощи и освободим от векового рабства трудолюбивый финский народ. — Сталин умел быстро переключаться. — Верочка, ты хотела что-то сказать?
— Вышинский пригласил меня на день рождения супруги.
— Пойди, посмотри, в его берлогу стоит забраться. Он нам очень нужен, пока ходит по земле. Каждого человека мы стараемся использовать по способностям, дышать разрешаем до тех пор, пока он что-то производит, так завещал нам товарищ В. И. Ленин! — Закончив этот монолог. И. В. раскатисто рассмеялся.
У Вышинского все построено на массивности: жена — массивная, дочь — массивная, мебель — массивная, гости дородно-массивные!
Имениннице преподнесла оригинальный браслет. Прокурор, хозяин дома, рокочущим баритоном торжественно меня представил. В кресле, поблескивая стеклами очков, восседал рябой Поскребышев. За столом зашел разговор о процессах троцкистов-двурушников, тюрьмах, лагерях, сроках, следователях.
— У нас все сознаются, — самодовольно изрек Вышинский, — в моей практике юриста еще не было такого случая, чтобы преступник не дал нужные показания.
Дебелая домработница доложила, что приехал Ежов. Как только в гостиную проследовал карлик-нарком, все встали. Он коротко кивнул. Вышинский усадил гостя на самое почетное место, заблаговременно положив на сиденье пуховые подушечки.
— Ребята, так скучно сидеть! — пропищал народный комиссар внутренних дел. — Давайте споем!!! И запевала у нас есть — заслуженная артистка республики Вера Давыдова. А мы подтянем. Получится отличный самодеятельный хор!
Чтобы доставить Ежову удовольствие, пели хором. Через час его, пьяного, отнесли в машину и увезли домой. Неловкость прошла. Вышинский показал мне картины из его коллекции, чудесную библиотеку.
