Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Сколько человек ты привел?
— У меня три сотни, да и у Калмыкова две.
— Откуда этот Аника-воин взялся?
— На досуге расскажу.
Калмыков, которого Блюхер в шутку назвал Аникой-воином, служил в царской армии старшим унтер-офицером, а до того работал стеклодувом. На груди у него красовались три георгиевских креста, георгиевская медаль и сербская. Коренастый и кряжистый как дуб, с бритой головой и пышными усами, доходившими до ушей, он лукаво улыбался круглыми, как пятаки, глазами, часто вскидывая пушисто изогнутые брови.
Когда в апреле семнадцатого года по всему фронту прошла шумиха: наступать или не наступать, Калмыков в революционном экстазе, охватившем многих фронтовиков, поспешил в Петроград, чтобы разобраться в событиях и правоте большевиков, предсказывавших неминуемый крах другим партиям. На одном из многолюдных митингов он под напором логических умозаключений выступавшего большевика, — как оказалось, это был Свердлов, — решил покинуть фронт и уехать на свою сторону поднимать массы на борьбу. В Богоявленском заводе его долго ждала мать и, как каждая мать, вздыхала и плакала по своему кормильцу, потеряв надежду увидеть сына. Калмыков приехал, и у него хватило времени лишь на то, чтобы прижать ее к груди, подарить гостинцы и тут же заняться, как он выразился, государственными делами: разделом земли помещика Пашкова и формированием богоявленского отряда.
За короткий срок Михайло Калмыков успел испытать горечь поражения в стычках с белогвардейцами, когда приходилось поднимать полк неожиданно, по звону церковного колокола или по сигналу пулеметной очереди, и радость побед, когда белые откатывались в горы или степи, не устояв перед рабочими, вооруженными берданками и устаревшими винтовками «гра». В кармане у Калмыкова лежал аршинный мандат на право конфискаций, реквизиций, арестов.
Николай Каширин понимал, что для разгрома Дутова нужны объединенные усилия. Расставшись с братом, он ушел со своими сотнями к Калмыкову, и тут бы Михайле Васильевичу взять командование над каширинскими казаками, но он отдал предпочтение не чувству, а разуму, который диктовал ему подчиниться Каширину, человеку трезвого ума, но задорных дел. На собрании бойцов он с рабочей прямотой предложил: «Если вы мне доверяете, то голосуйте за Каширина».
— Далеко твои люди? — спросил Блюхер.
— За Салмышом.
— Веди их сюда, надо пробиваться к Оренбургу.
На совещании, созванном Блюхером после прибытия каширинского отряда, Зиновьев сделал общий обзор и дал оценку боеспособности каждого отряда.
— Главкомов много, как семечек в подсолнухе, а порядка мало, — сказал он в заключение. — И я главком, и Николай Каширин главком, опять же Калмыков, а уж Блюхер главком над всеми главкомами. Один Павлищев скромный командир полка. Пора кончать этот базар. Ты меня прости, Василий Константинович, — обратился он к Блюхеру, — но в военном деле нужна твердость, которой тебе, пожалуй, не хватает. Все мы — командиры отрядов и подчинены одному главкому. Никакой партизанщины. Партия такого разлада не терпит.
Блюхер раздумывал: в том, что командиры отрядов называют себя главкомами, он ничего предосудительного не видел и готов был возразить Зиновьеву, но когда тот назидательно сказал, что партия не терпит разлада, то тотчас встал и громогласно заявил:
— Я согласен с Георгием Васильевичем и передаю ему командование.
Каширин, наслышавшись про отвагу и успехи Блюхера, сумел порвать с братом и отцом и пришел сюда. И не жалел. Хотя Блюхер был скуп на ласковые слова, зато он не кичился, здраво рассуждал, прислушивался к советам и умел убедить спорщика. И вдруг какой-то Зиновьев! Не выйдет дело: ни он, Каширин, ни казаки не согласятся на замену Блюхера.
— Я возражаю! — заявил он. — Василий Константинович уже дважды побил Дутова. Казакам и хуторным это доподлинно известно, а вы, товарищ Зиновьев, для нас фигура, как бы сказать, новая.
— Вы беспартийный? — неожиданно спросил Зиновьев, и всем показалось, что он задал этот вопрос с целью застать Каширина врасплох.
— Я бывший казачий офицер и…
— Все понятно, — перебил Зиновьев.
— А вы дослушайте, — продолжал Каширин, немного волнуясь, — я, как вам сказал, бывший казачий офицер, но и коммунист с шестнадцатого года. Командовать я, бесспорно, умею лучше вас, а Блюхер, хотя и бывший унтер, даст мне десять очков вперед.
Спор грозил превратиться в серьезный разлад. Блюхер решил во что бы то ни стало предотвратить его. Но как? Либо уговорить Каширина, либо отказаться от своего намерения сдать командование Зиновьеву. Он обвел взглядом всех командиров, пытаясь прочесть в их глазах решение, но неожиданное появление Балодиса смутило его больше, чем вопрос о назначении главкома. Матрос вошел со смертельной усталостью на лице и тихо произнес:
— Отряд медленно отходит с боем… Елькин убит.
Слова Балодиса не сразу дошли до сознания Блюхера. Не придав им значения, он продолжал совещание и тоном, не допускающим возражений, сказал:
— Я пойду с челябинским отрядом навстречу отступающим, а товарищу Зиновьеву принять на себя командование. Помощником его назначаю Каширина. План наступления на Оренбург я разработал. Все свободны, а Зиновьева и Каширина прошу остаться.
Блюхеру не пришлось идти к Бузулуку — белочехи, заняв эту станцию, остановили на время свое наступление.
События заглушили в памяти Василия воспоминания о юных годах. Да и когда было предаваться воспоминаниям, если каждый день приносил такие неожиданности, что от них голова шла кругом. Жил бы он в Питере — может быть, и вспомнил учителя Ковалева, тетю Лушу, Настеньку и, пожалуй, купца Воронина. Но за несколько тысяч верст от столицы их лица стерлись в памяти, как медные монеты от времени. Впрочем, Блюхер не вспоминал и тех, с кем он сошелся незадолго до революции. Клавдия, Нагорный, Кривочуб казались уже далекими призраками. Быть может, потому, что Цвиллинг, Колющенко, Васенко и Елькин вытеснили их, а теперь их место уже заняли Томин, Шарапов, Каширин, Павлищев, именно те, с которыми ему приходилось ежедневно встречаться. Он думал не о прошлом, а только о настоящем и о тех, кто свершал это настоящее, а настоящее было столь же прекрасно, сколь и опасно. Ничего, что он, Блюхер, очутился сейчас в очень тяжелом положении. На юге и востоке — банды Дутова, на севере и западе — белочехи. «Нам сдаваться нет охоты!» — вспомнил он стихи, читанные Нагорным. Нет, не сдадимся, ведь нам о мировой революции думать надо. Жаль, невыразимо жаль, что гибнут лучшие командиры отрядов. Погиб не просто хороший парень Елькин, а коммунист и солдат революции, который в тюрьме и на каторге верил в победу рабочего класса. Но и кручиниться нельзя, надо идти на выручку осажденным. Времени в обрез, а тут еще Балодис в который раз пытается рассказать, как Елькина убил какой-то бородач. Не все ли равно, как убил, ясно лишь одно — нет больше Салки, чудесного товарища.
— Так что делать с этим гадом? — снова спросил как бы виновато Балодис у Блюхера. Ему казалось, что главком не простит ему смерти Елькина.
— Ты про кого?
— Толкую вам, что живьем схватил того гада, который застрелил Елькина в упор.
— Ну и что?
— Как что? Я его притащил сюда, а Кошкин связал.
— Напрасно тащил. Надо было давно разменять, — очнувшись от мыслей, скороговоркой произнес Блюхер.
— Так видать, что лихая собака, а с такой хоть и шерсти клок. Идейная контра! Его по кумполу стукнуть разочек — все выложит про белочехов.
Блюхер призадумался: «Почему бы не допросить этого пленника? Авось расскажет, с чего это чужаки подняли мятеж».
— Ну, приведи! — сказал он без особой заинтересованности и присел на большой, обтесанный дождями и ветрами камень.
Пленного привели. Он был одет в засаленный френч и чрезмерно широкие штаны, заправленные в сапоги. На голове непокрытая копна волос. Обросший светлой бородой, он напоминал священника, на которого надели полувоенный костюм.
