Знаменитые авантюристы XVIII века - Коллектив авторов (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
По дороге в Берлин Казанова остановился на неделю в Вольфенбюттеле, чтобы посетить тамошнюю знаменитую библиотеку, которая в то время считалась второю или третьею в Европе по богатству и численности. Сначала Казанова хотел было остановиться в Потсдаме, думая, что застанет там короля, но тот был в это время в Берлине, и Казанова проехал прямо туда.
На пятый день по прибытии в прусскую столицу Казанова повидался с лордом Кейсом, с которым познакомился в Англии. Он желал, чтобы этот магнат представил его королю или указал путь, как лучше всего добиться этой чести. Кейс отвечал, что если королю кто-нибудь скажет о нем что-либо, то этим скорее может ему повредить, нежели оказать пользу. Фридрих терпеть не мог рекомендаций. Он был горд своим уменьем узнавать людей и любил о каждом судить самолично. Вследствие этого, само собою разумеется, часто случалось, что он открывал великие таланты и добродетели там, где никто другой их не усматривал, и наоборот. Поэтому Кейс полагал, что лучше всего будет, чтобы Казанова подал королю докладную записку с просьбою принять его; если же аудиенция состоялась бы, то Кейс уполномочивал Казанову упомянуть о том, что Кейс хорошо его знает. Казанову ужасно удивило это предложение. Писать королю! Но он знать не знает Казановы! Что он подумает о нем! Но Кейс уверил его, что это будет хорошо и что король непременно ему ответит.
Казанова послушался и написал королю почтительнейшее письмо, с просьбою доставить ему честь представиться его величеству. На другой же день, к неимоверному изумлению нашего героя, он получил ответ, подписанный королем. В письме извещалось о получении его записки и о том, что король в 4 часа будет находиться в саду Сан-Суси.
Казанова, разумеется, был аккуратен; около 4 часов он уже прохаживался в аллеях громадного сада. Не зная, к кому обратиться, он поднялся по лестнице дворца, вошел и очутился в картинной галерее. К нему подошел сторож и предложил проводить его по галерее. Казанова объяснил ему, что пришел не ради картин, но по повелению короля, который писал, что будет в саду.
— Теперь король играет на флейте, — сказал сторож. — Он каждый день устраивает маленькие концерты. Он назначил вам час?
— Да, четыре часа; но он, быть может, забыл?
— Король никогда ничего не забывает. Ровно в четыре часа он будет в саду, и вы должны там и ожидать его.
Казанова вышел в сад и стал ждать. Через несколько времени показался король в сопровождении своего чтеца и красивой собаки. Увидав Казанову, Фридрих тотчас подошел к нему, снял шляпу, назвал Казанову по имени и громовым голосом спросил, что он хочет. Казанова был так поражен этим свирепым приветствием, что онемел от смущения и только смотрел на короля, не в силах будучи открыть рта.
— Ну, говорите же! — кричал Фридрих. — Ведь это вы писали мне?
— Точно так, государь, — отвечал Казанова, — но я не могу даже вспомнить, что хотел сказать вам. Я мог раньше обманывать себя тем, что величие монарха не произведет на меня ошеломляющего действия, но впредь я уже не впаду в такое заблуждение. Милорд Кейс должен был предупредить меня.
— Так он знает вас? Пойдемте, будем ходить. О чем же вы хотели говорить со мной? Что вы скажете об этом саде?
«Что вы хотели говорить?» и «что скажете о саде?» — надо, значит, сразу отвечать на два вопроса, не имеющие между собой ни малейшей связи. Казанова чувствовал себя в положении человека, попавшего в кипяток. Соображение подсказывало ему, что надо начать говорить о саде. Но что он понимал в садоводстве? Между тем отозваться своим неведением в разговоре с монархом — дело щекотливое. Король решил — по каким примерам и соображениям, это уж его дело! — что Казанова должен иметь свое мнение в вопросах садоводства, и отрицать это — значило бы отрицать прозорливость короля, сказать ему прямо, что он ошибается. Кто же говорит такие вещи монарху! Все эти соображения промелькнули как молния в голове Казановы, и он немедленно отвечал, что сад в Сан-Суси он находит великолепным.
— Но Версальские сады, — заметил король, — гораздо лучше.
— Это так, государь, но потому, что их красит обилие воды.
— Правда. Но что ж я тут могу поделать! Воды здесь нет. Я истратил 300 тысяч экю, чтобы обводнить это место, и ничего не мог добиться.
— Триста тысяч экю! — невольно воскликнул Казанова. — Если бы ваше величество израсходовали сразу такую сумму, то вода явилась бы.
— Ага, — догадался Фридрих, — я вижу, вы инженер-гидротехник?
Новое затруднение такого же рода, как первое! Казанова, ни аза не понимавший в гидравлике и гидротехнике и вообще в инженерном деле, должен был бы по совести отвечать: «Никак нет, ваше величество!». Но сказать «Никак нет», все равно, что сказать: «Вы ошибаетесь». Явная дерзость! Поэтому он ограничился в ответ скромным наклонением головы, предоставляя королю истолковывать этот жест по его усмотрению.
Между тем король все шел вперед, посматривая направо и налево, и вдруг спросил у Казановы, велики ли размеры вооруженных сил Венеции, как сухопутных, так и морских, если их привести на военное положение? Казанова воспрянул духом. Вот, наконец, вопрос, на который он может дать точный ответ как настоящий знаток!
— Двадцать линейных кораблей, государь, и весьма значительное число галер, — без запинки ответил он.
— А сухопутных войск?
— Семьдесят тысяч человек, государь, все подданные Республики, считая по одному с каждого населенного места.
— Ну, это вздор, — возразил король. — Вы просто хотите меня позабавить, рассказывая мне басни! Но вы, вероятно, знаток по части финансов. Скажите, каких мыслей вы держитесь о налогах?
Казанова вдруг припомнил свои родные, столь любимые и популярные в Италии спектакли Commediae del’arte, в которых актеры берут только известный сюжет как канву для своей игры, а все сцены, все разговоры, реплики придумывают сами, тут же на сцене, без всякого суфлера. Горе актеру, который замнется, смешается, смутится, не найдется, что сказать, остановится в нерешительности хоть на одно мгновение. Публика освищет его без всякого милосердия. Вот именно в такое положение угодил и Казанова в своей беседе с королем Фридрихом. Надо было нимало не медля вступить в роль финансиста, глубокого знатока вопроса о податях и повинностях. Казанова принял важный вид и объявил, что он готов изложить свою теорию налогов.
— Конечно, теорию, — ответил король, — о практике вас никто и не спрашивает, это не вашего ума дело.
— Существует три рода налогов, — начал свою декламацию Казанова, — один разорительный, другой, по несчастью, — необходимый, а третий — всегда благодетельный.
— Отлично. Продолжайте!
— Разорительный налог — это налог в пользу королевской казны, необходимый — военный, а благодетельный — тот, который предназначен для общегосударственных расходов.
Работа была нелегкая. Казанова никогда в жизни не сочинял никакой теории налогов, даже и не размышлял об этом сюжете. Он говорил что попало, надеясь, что из слов сами собою выстроятся идеи; надо было только смотреть в оба, чтобы не сказать какой-нибудь явной нелепости.
— Королевский налог, государь, — продолжал он, — это тот, который истощает карманы народа для того, чтобы наполнить сундуки монарха.
— И этот налог всегда разорителен, говорите вы?
— Всегда, государь, ибо он вредит круговращению ценностей, которое являет собою душу торговли и поддерживает государственный строй.
— Но налог на содержание войска вы считаете неизбежным?
— К несчастию, ибо война есть бедствие.
— Пожалуй, и так. Ну, а общегосударственный налог?
— Он всегда и неизменно благотворен. Тут властитель, что берет у народа одною рукою, возвращает ему же другою рукою. Он пускает собранное богатство в общий круговорот ценностей, основывает полезные учреждения, покровительствует наукам и искусствам, которые способствуют росту общественного благосостояния. Королю остается только споспешествовать этому благосостоянию изданием мудрых законов, которые направляли бы эти налоги к вящему благополучию народной массы.
