Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
- Сеньоры судьи, присяжные, вы не можете приговорить Хуана! Необходимо судить, дабы не совершить новой жестокости. Ради Бога, послушайте. Вы накажете его за великодушие? Милосердие? За защиту тех, у кого ничего нет? За помощь беззащитным? Нет! Правосудие не может наказывать за борьбу, защиту своей жизни и жизни других несчастных, за борьбу с варварством, что помог сбежавшему ребенку, за ранения при самозащите от подлеца, которого зовут Бенхамин Дюваль…
- Сеньора Мольнар, хватит. Хватит! – осудил председатель. – Вы взяли на себя роль адвоката, и нельзя выслушивать подобное. Здесь слушаются не аргументы, а факты, которые дадут вам право говорить.
- Я немедленно предоставлю вам факты. Только умоляю сеньоров присяжных быть менее жестокими с Хуаном, чья судьба с детства была к нему сурова. К тому же, его ошибки, преступления, обвинения, предъявленные ему, случились в основном в других странах, где другие законы.
- Свидетель забывает, что основные обвинения, помимо ссоры с Бенхамином Дювалем, невыполнение обещания выплачивать компенсацию, посредством которой тот отозвал свой иск, – напомнил председатель. – Злоупотребление доверием, что значит, он вышел из порта на корабле до того, как удовлетворил долг, за который его обвиняет сегодня сеньор Ренато Д`Отремон и Валуа.
- Я как раз собиралась подойти к этому вопросу, сеньор председатель, – прервала Моника. – Форма, в которой арестовали Хуана: отсутствие связи с внешним миром вплоть до настоящего момента, помешали мне переброситься с ним даже словом. Я разделяю с ним бескорыстие, искреннее презрение к деньгам: у женщины, на которой он женился в Кампо Реаль, есть наследство. Подарок скромный. С ним гарантирую на суде, что долг будет оплачен. Даю торжественное обещание присутствующим здесь выплатить все до последнего сентаво, и надеюсь, этого будет достаточно, чтобы освободиться от обвинения в злоупотреблении доверием.
- Могу ли я задать вопрос свидетельнице? – добавил Ренато. – Только один вопрос свидетельнице, прежде чем она заявит под присягой, что также по причине доброты Хуана Дьявола умоляла доктора Фабера написать матери, попросив помощи, поддержки, чтобы сбежать со шхуны Люцифер, где была удержана против предписания доктора, несмотря на то, что была тяжело больна.
- Я никогда не просила доктора Фабера писать в такой манере матери или еще кому-либо, – решительно отвергла Моника. – Я лишь попросила сообщить ей, что жива. Клянусь, это была моя просьба к доктору Фаберу.
- Предположим, что доктор действовал по своей инициативе, не считаясь с пожеланиями соотечественницы, находившейся на жалком корабле, крайне возмутился и решил пойти дальше. Разве эти факты не являются достаточными, чтобы опровергнуть притворную доброту Хуана Дьявола?
- Я лишь благодарна ему за поездку. Я сознательно приняла его бедность. И никакой суд не может обвинить его, если его не обвиняю я, никто не может поддерживать против него иск, ели его отвергаю я. Считаю долгом ответить глубочайшей благодарностью обвиняемому, и во имя глубокой благодарности…
Она замолчала, чувствуя, что силы покинули ее, но твердая рука ее поддерживала. Рядом с ней стоял Ренато, который воспользовался моментом и повернулся к суду:
- Мне очень больно заставлять свидетельницу затрагивать интимные вопросы; очень жаль выставлять на всеобщее обозрение то, что касается чести моей семьи; когда дело доходит до такой крайности, следует выпивать все до последней горькой капли. Публично, принимая новую на себя должность прокурора, которого прервали, прошу сеньоров присяжных вынести вердикт виновности, чтобы председатель суда применил более строгое наказание, отмеченное в законе для доказанных обвинений и признанных самим обвиняемым, и доказанных свидетелями. Прошу самого сурового наказания, которое есть в кодексе, чтобы защитить общество от того, кто его злословит и нападает, чтобы подать пример тем, кто хотел бы следовать по его стопам, в пользу женщины, которую я, к сожалению, законно отдал в его руки. Если она, в своем бесконечном благородстве, настаивает быть его законной женой, прошу сеньоров присяжных и судей помочь мне исправить большую ошибку, чтобы почувствовать себя честным человеком.
Последовала торжественная тишина. Не имея сил, чтобы остановить его еще раз, Моника отошла на несколько шагов. Теперь она была рядом с Хуаном, но едва могла на него смотреть; перед глазами словно вертелся вихрь, в голове стучали удары молотка. Снова, как в то ужасное путешествие до берега, когда она думала, что живет в каком-то адском кошмаре; для нее голоса звучали громче, взрывались, пронизывая сотней стрел тоски, ударяя словно хлыстами.
- Обвиняемый может говорить в свою защиту или принять сторону защиты на суде. – провозгласил председатель.
- Благодарю защитника и суд, – иронично произнес Хуан. – Моей единственной защитой было бы отрицать правду, а я признавал ее. Ничего не стоят причины, из-за которых я сделал то, что сделал, как прекрасно выразился сеньор личный обвинитель. Я презираю деньги, презираю и ненавижу всей душой, по крайней мере до сих пор. Возможно, из-за отвращения видеть, что деньги – цена всего, возможно из-за отвращения смотреть на тех, кто цепляется за них, и становится еще ненасытнее, исполнен желания нагрести как можно больше золота в свои сундуки. Не из-за приданого я просил стать женой Монику де Мольнар. Мужчины моего класса женятся не на приданом, а на женщинах. И если весь этот процесс, как только что заявил Ренато Д`Отремон, не имеет никакой другой цели, как вырвать женщину, которая законно принадлежит мне, то отвечу, что ему никогда это не удастся, если только он не наймет убийцу, чтобы покончить со мной!
- Тишина, тишина! – кричал председатель над возгласами, которые вызвали последние слова Хуана. – Заседание приостанавливается. Двадцать минут покоя до того, как будут услышаны свидетели снятия обвинений. Покинуть зал!
Хуан напрасно пытался повернуться к Монике. Два жандарма преградили ему путь, другие подталкивали его к длинному проходу. В его руках была записка, переданная Чарльзом Бриттоном. Пока он шел с четырьмя вооруженными, он открыл ее и жадно прочел. Только несколько слов, безумных и страстных слов любви, поколебавших его сомнения. Это была записка от женщины, написанная крупными и неравномерными буквами. Не было знака, подписи, он не мог вспомнить, где видел этот почерк, но тонкий аромат духов, которым дышала бумага, словно враз возник в его памяти, и он злобно смял его, выбросил, и как лунатик, пошел прочь…
Моника последовала за Хуаном. Она освободилась от рук Ренато, уклонилась от швейцара, пытающегося остановить ее. Она с тревогой бежала, с желанием догнать, перекинуться хоть словом, хоть одним словом. Но было уже поздно. Обитая гвоздями дверь закрылась за последним жандармом, и она неуверенно остановилась, словно очнулась, потонувшая в кутерьме чувств, которые овладели ей. Недалеко от двери валялся маленький клочок бумаги, который она жадно подняла. Да, теперь она вспомнила, теперь была уверена, что видела этот клочок бумаги у Хуана, пока бежала, напрасно пытаясь догнать, и вздрогнула, подумав, что это могла бы быть сообщение, слово. Может быть, для нее?
Она читала снова и снова, почти не понимая. Наконец, ее рассудок прояснился. Она вспомнила почерк, хорошо знакомый запах парфюма, застрявший в горле, и прошептала с бесконечной скорбью:
- От Айме для Хуана. Для Хуана!
Постепенно все возвращались в зал… Еще более серьезный и хмурый председатель суда, скучный и безразличный старый секретарь, нервные и тревожные двенадцать человек, выбранные из всех социальных слоев, составлявших суд присяжных.
- Суд, возобновляется слушание. – сообщил секретарь.
Пришла дрожащая и бледная Моника, в нее вонзил глубокий и болезненно упрекающий взгляд Ренато, когда встал посреди помоста. В его поведении была свирепая решимость, будто внезапно из души вышло наружу отчаяние; словно шпора, она вонзалась в него, мучая его и древнюю гордость Д`Отремон и Валуа, смешанных в его крови.
