Виноградник Ярраби - Иден Дороти (книга жизни txt) 📗
Когда «Тасман Стар» бросил якорь в маленькой гавани Парраматты, в голове у Юджинии блуждали приятные мысли — возможно, в Ярраби ее ждет очередное письмо. Эллен было дано строгое указание: если появится какой-нибудь путник, как это уже не раз случалось в прошлом, с письмом от друга из Батерста, она должна сохранить это письмо у себя до прибытия госпожи.
Совершенно неожиданно она увидела Эллен в небольшой группе людей, махавших кораблю с пристани.
Юджиния сразу же заметила ее и схватила Гилберта за руку.
— Гилберт, смотрите — вон Эллен! Как она посмела оставить ребенка? Поскорее бы спустили трап. Жду не дождусь узнать, как там дети. Мы так долго отсутствовали. Три недели от них ни словечка!
— Вы же знали, милая, что так будет. Осторожнее! Не вывалитесь за борт.
Гилберт с силой оттянул ее назад, когда она слишком далеко перегнулась через перила, охваченная внезапным страхом. Дело в том, что Юджиния вдруг увидела круглое лицо Эллен, залитое слезами. А рядом с ней стояла миссис Эшбертон, одетая во все черное.
— Что-то случилось, — сказала она. — Наверное, что-то с Китом! Вы помните, он был простужен. О, ради Бога, только бы не...
Она кусала пальцы в перчатках, перед глазами стояли маленькие могилки, о которых было столько разговоров, опустошенное выражение лица Мерион Ноукс, Бесс Келли, стоически заполняющая новым ребенком внезапно опустевшую колыбель.
Гилберт наклонился вперед и громко крикнул:
— Миссис Эшбертон! Все в порядке? — Он обнял Юджинию. — Вы слишком спешите с выводами.
Однако рука его неестественно напряглась. Он тоже был взвинчен. Никто из тех, кто стоял в небольшой группке встречающих, не улыбался.
Он снова крикнул, пытаясь пошутить:
— Только не говорите мне, что Ярраби сгорел дотла.
Миссис Эшбертон начала было что-то говорить, но голос ее сорвался и с языка слетело нечленораздельное карканье. При сверкающем солнечном свете она и сама — в своих черных одеждах — походила на громадную толстую ворону.
Трап опустили. Пассажиры начали сходить на берег. Юджинию задержала чья-то рука.
— Миссис Мэссинхэм! — Это был капитан. Его круглое лицо, обрамленное рыжей бородой, внезапно переменилось от сжимавшего его сердце сочувствия. — Пожалуйста, зайдите в мою каюту. У меня есть для вас известие.
— Сообщите его нам здесь, — натянутым как струна голосом проговорила Юджиния.
— Что-то случилось с нашим маленьким мальчиком, да?
— Нет, не с мальчиком, мэм. Он поправляется. Случилось с вашей дочкой. Ваши друзья прислали записку и попросили меня сообщить вам об этом.
Юджиния закрыла лицо руками. Она почувствовала, как все внутри нее заливает черная тьма. Под сомкнутыми веками предстала четкая картина: она стоит на высохшем потрескавшемся дне речки, читая надпись, выжженную на покосившемся кресте. Детская могила, но надпись теперь гласила: ВИКТОРИЯ.
Она всегда знала, что кого-нибудь из ее малюток обязательно подстережет могила...
— Милая! Пойдемте, сядьте. Капитан послал за бренди. Пойдемте.
Юджиния сразу почувствовала, что Гилберт испытал величайшее облегчение, узнав, что погиб не сын. Это слышалось даже в его голосе.
Естественно, он любил сына и еще не успел почувствовать неизъяснимую прелесть своей дочери. Она была похожа на один из розовых бутонов, выхаживаемых Пибоди.
Была!
Юджинию охватила неудержимая ярость. Все ее былые предубеждения вернулись, ничто не изменилось. Она вырвалась из оберегающих объятий мужа:
— Я вам говорила, что Кит болен. Но вы не могли остаться. Вы сказали, что ваши вина испортятся. Для вас они самое ценное на свете. Сначала надо было думать о них. Что ж, вместо вина мы принесли в жертву своего ребенка!
В голосе ее звучало такое отчаяние, что люди оборачивались и начинали в упор ее разглядывать. Гилберт пытался взять жену за руки, призывал успокоиться, но она вырвалась и, прокладывая дорогу между кучками любопытствующих пассажиров, быстро сбежала по трапу на берег.
— Тише, маленькая моя, тише! — Голос миссис Эшбертон был необыкновенно нежным, успокаивающим. — Это оказалась скарлатина. Она страдала недолго. А Кит уже почти совсем поправился.
Черная грудь миссис Эшбертон пахла чем-то затхлым и лавандой, лиловое лицо невероятно постарело. Юджиния с трудом подняла отяжелевшие веки, приглядываясь к перемене, происшедшей в наружности миссис Эшбертон.
Затем она обратилась к Эллен:
— Ты ухаживала за ней, Эллен?
— Я все время держала ее на руках, мэм.
— Но ты ведь сама могла заразиться.
— Да что мне было до этого!
К ним подошел Гилберт.
Юджиния машинально сказала со свойственной ей сдержанностью:
— Миссис Эшбертон и Эллен страшно натерпелись. Пока мы... — Голос ее дрогнул, и она не смогла закончить фразу.
— Вы не должны ни в чем себя винить, — решительно произнесла миссис Эшбертон. — Мы бы послали за вами, если бы могли. Но так как это было невозможно, мы позвали врача, и он пробыл у нас три дня, пока Кит не был уже вне опасности. А эта Рози, эта девчонка, которую приютили из сострадания, даже сыпью не покрылась. Если Всевышний считает, что это справедливо, я с ним не согласна.
Глава XX
Часть денег, вырученных от продажи вина в Сиднее, Гилберт потратил на сооружение над могилой ребенка дорогого памятника, изображающего ангела со сложенными крыльями. Его страшно огорчало, что Юджиния ни разу не сходила на него посмотреть.
Вместо этого она предпочитала спускаться к реке, как всегда изящно держа над собой зонтик, и подолгу сидеть возле бедной могилы неизвестного ребенка, где вместо надгробия торчали скрещенные палочки. Когда она возвращалась домой, лицо у нее было грустное и опустошенное, движения вялые, неопределенные. Из Сиднея приехал доктор Ноукс. Он порекомендовал Гилберту дать Юджинии время прийти в себя. Женщины всегда тяжело переносят такие потери, в особенности же тогда, когда они на чужбине.
Но вообще-то с Юджинией все будет в порядке. Ведь как-никак у нее остался сын и она еще может иметь детей.
Просто нужно дать ей время опомниться, и крайняя неприязнь к винограднику тоже смягчится. Просто ей надо было возложить на что-то вину за случившееся.
Собственно говоря, Юджиния собралась с духом и все-таки извинилась перед Гилбертом за необдуманные и несправедливые слова. В ее горе виновато не его вино, а ее собственная безграничная любовь к малютке. То, что она смела питать столь невероятно сильное чувство к чему бы то ни было, вызывало у нее ощущение вины.
Гилберт был уверен, что в конце концов она избавится от этих нездоровых мыслей, и все-таки очень тревожился за нее. В чем-то он вел себя по отношению к жене не так, как следовало. Но в чем именно? Он был хорошим мужем, щедрым и более терпимым, чем большинство мужей. Он вынужден был положить конец этим глупостям с ирландцем, но то было давным-давно. Он понимал также, что жена его отличается чрезмерной чувствительностью, но он сам достаточно из-за этого натерпелся. Бывали моменты после рождения девочки, когда ему казалось, она вот-вот дастся ему в руки. Хоть Юджиния не кидалась с жаром в его объятия, но по крайней мере и не сторонилась его, как прежде. В глазах ее часто сверкал теплый веселый смех. И вот тут произошла эта проклятая трагедия, и она отдалилась так сильно, словно переселилась на какую-нибудь холодную звезду.
Терпи — таков был совет Фила Ноукса. Но Гилберту надоело, он устал терпеть.
Наступил тысяча восемьсот тридцать третий год. Ссыльные продолжали прибывать все более многочисленными партиями. Корабли, несшие на борту причудливое смешение из ссыльных, закованных в кандалы, овец, коз, свиней, индюшек, уток, голубей и нигде не заявленный груз — крыс и тараканов, отплывали из Портсмута, а спустя три-четыре месяца входили с сиднейскую гавань. С трепещущими на ветру парусами они являли собой красивое зрелище. Рассматривать же с более близкого расстояния их не стоило. Груз ужасающим образом портился в дороге. Уцелевшие человеческие существа мало походили на нормальных людей — одна кожа да кости, волосы, в которых кишмя кишели паразиты, гнилые зубы, тела, подточенные всевозможными болезнями, трудно было найти среди них здорового мужчину или женщину, способных выдержать нормальный рабочий день.
