Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

Вечером 5 января двадцать семь представителей клубов Тампы и Кано-Уэсо собрались за накрытым кубинским флагом столом в отеле «Дюваль», чтобы обсудить принципы деятельности Кубинской революционной партии. Марти получил слово первым, он говорил долго, и никто ни разу не перебил его.

Кубинская революционная партия должна была стать организацией, объединяющей все социальные слои на платформе общенациональной борьбы за независимость и свободу Кубы. В партии могли сотрудничать во имя этого все: и республиканцы, и анархисты, и социалисты.

К полуночи принципиальные основы программы и устава партии были одобрены.

Доработка документов поручалась Марти. 6 января он выехал из Кайо на материк, а 8-го устав и программу единодушно поддержали клубы Тампы.

И снова тянулись за стеклом вагона флоридские апельсиновые рощи. Марти ехал в Нью-Йорк, чтобы позвать под уже развернутые знамена самую трудную, самую разобщенную колонию кубинских эмигрантов. Полный надежд, он сидел на жесткой скамейке, думая о том, что идея независимости Кубы уже сейчас объединяет сотни и тысячи кубинцев с самыми разными жизненными идеалами: социалиста Балиньо и фабриканта Герра, сигарочников негров во главе с Брито и элегантных юношей, друзей Эмилио Карбонеля. Будущее Кубинской республики все они видели по-разному. Стоило ли уже теперь спорить о нем? Вряд ли. Предугадать будущее заранее означало бы исказить его. Хотя, конечно, справедливо было бы предоставить земли тем, кто будет их обрабатывать… Но сейчас главное — независимость. Порабощенные Антилы могут стать только военным форпостом американского Рима. Антилы свободные станут гарантией равновесия, независимости и счастья Испанской Америки.

Так, полный надежд, ехал Марти на север.

Статья в гаванской «Ла Луча», без опоздания доставленной почтой на Фронт-стрит, называлась «Открытое письмо сеньору Хосе Марти в эмиграции». Энрике Кольясо, Рамон Роа и два других бывших офицера сражающейся республики «отвечали» на речь Марти в Тампе. Удар наносился расчетливо. Авторы знали, что пока газета дойдет до Марти, ее прочтут в Гаване, Сантьяго, Тампе и Кайо.

Трудно сказать, что именно побудило ветеранов оскорбить Марти. Вернее всего, столь неожиданная для них поддержка «штатского» эмигрантами Тампы, поддержка, в которой сторонникам военной диктатуры было в той или иной форме отказано.

Из письма так и выпирало недовольство поведением «того, кто становится в позу апостола и выманивает деньги из эмигрантов». Письмо кончалось так: «Позволь сказать тебе, Марти, что если снова наступит час принести жертвы на алтарь свободы, мы, возможно, не сможем пожать тебе руку на полях Кубы, так как ты, конечно, будешь по-прежнему преподносить уроки патриотизма эмигрантам, укрывшись в тени американского флага».

Что думал Марти, читая эти строки? 12 января он ответил Кольясо: «Никогда я не был таким, каким вы меня описываете. Во время первой войны, будучи еще ребенком, я не уставал выполнять свой патриотический долг, и порою весьма активно. Сожгите язык тому, кто скажет, что я служил «матери родине» [54]. Я буду всегда готов к борьбе. Что же касается выуживания средств у эмигрантов, то неужели вас ни в чем не убедили митинги в Тампе и Кайо-Уэсо? Разве не знаете вы, что в Кайо кубинские работницы подарили мне сделанный своими руками крест? Мне кажется, сеньор Кольясо, что я отдал своей родине всю нежность любви, на которую способен человек.

А затем, сеньор Кольясо, я считаю уместным ответить на то, что вы назвали «пожать руку на полях Кубы». Нет нужды ждать, я буду рад встретить вас в любое время и в любом месте, которое устраивает вас больше всего».

Только дописав эту традиционную формулу вызова на дуэль, Марти решил, что написал Кольясо все. Он честно и объективно ответил на принципиальные вопросы, не позволив себе ни окриков, ни язвительности. Но, отвечая на личный выпад, он не увидел иной возможности отвести обвинение в трусости.

Инициаторы письма ветеранов правильно рассчитывали на быстрые отклики из Нью-Йорка, Тампы и Кайо. Но оказалось, что эмигранты не спешат с ними согласиться. Нью-йоркская «Лига» провела специальный митинг протеста; в Тампе негодовали Карбонель, Балиньо и их товарищи; из Кайо в Гавану нелегально отправились три патриота, чтобы убедить Кольясо в ошибочности его мнения. Нахмурился и что-то буркнул в адрес «приезжих прожектеров» только вновь засомневавшийся в правоте Марти Фернандо Фигередо. Большинство, включая и многих ветеранов, встало на защиту Учителя.

Не дошло, к счастью, и до дуэли. Кольясо вынужден был признать свою неправоту. Инцидент, по крайней мере внешне, был исчерпан.

Эмигранты продемонстрировали небывалое прежде единство, поддерживая оратора, а не военных. И это можно было расценить как заботу о демократии и будущей республике, как протест против возможной военной диктатуры, заботливо прикрытой ореолом героизма. Напряженная кубинская ситуация тех дней диктовала именно этот вывод.

В январе 1892 года тысяча делегатов съехалась в Гавану на Всекубинский рабочий конгресс. «Конгресс признает, — гласила принятая ими резолюция, — что рабочий класс не сможет добиться своего освобождения, пока он не проникнется идеями революционного социализма. Конгресс заявляет также, что внедрение этих идей в рабочие массы Кубы не является препятствием для стремления к освобождению всей нации».

Борьба за социализм в сочетании с борьбой за независимость! Связи с мятежной эмиграцией! Испанцы сочли, что время «свобод» прошло. Руководители и участники конгресса оказались за решеткой.

«Эль Продуктор» немедленно обнародовала манифест с призывом к сопротивлению. Генерал-губернатор Кубы Полавьеха ответил новой волной арестов и погромов. В выигрыше оказались только защитники союза Кубы с пиренейским хозяином. Их представителю, вылощенному сеньору Робледо, испанцы доверили пост министра заморских территорий.

И вот в эти грозовые дни бригадир Серафин Санчес, обосновавшийся в Нью-Йорке, получил письмо из Санто-Доминго. «Теперь или никогда, — писал соратнику Максимо Гомес. — Нельзя терять время». После провала своих планов в 1884–1886 годах «старик» понял и пережил многое. Выполняя его наказ, Санчес пришел к Марти.

17 февраля люстры «Хардман-холла» освещали те же лица, что и на митингах прежних лет. Но в зале звучали новые, долгожданные слова. Марти не звал к единству, а гордился им:

— Прежде чем я умолкну, прежде чем перестанет биться мое сердце, я должен сказать, что моя страна обладает всеми качествами, необходимыми для победы и сохранения свободы. Не просто патриотизм объединяет сегодня кубинцев, но твердая решимость борьбы…

Один за другим большие и маленькие эмигрантские клубы и общества Нью-Йорка объявляли о своем согласии с программой и уставом партии. Рождались новые, в основном молодежные, объединения патриотов: «Лoc Пинос Нуэвос», «Ла Хувентуд», «Ла Либертад». Члены «Лиги» ходили именинниками. Разве не сбывались, наконец, мечты их Учителя?

Правление «Лос Индепендьентес» — самого старого и авторитетного из нью-йоркских клубов, собралось на специальное заседание. Хуан Фрага, бессменный президент клуба, предоставил слово Марти, Тот взял из рук Гонсало де Кесады несколько узких листков.

— Здесь, как я думаю, основа успеха будущего восстания…

Никто не дискутировал, только темпераментный пуэрториканец Сотеро Фигероа воскликнул:

— Верно, очень верно!

Но через несколько дней одна из газет, выпускавшихся кубинцами Нью-Йорка, заявила, что с помощью Марти эмигранты юга хотят навязать свои решения всем остальным, что все происходит слишком быстро и без достаточного обсуждения. Марти сказал Хуану Фраге:

— Мой долг — спокойно продолжать работу.

Однако змейки новых сплетен ползли и ползли по кубинской колонии. Марти понял, что партии не обойтись без своей газеты. Деньги на первый номер буквально по центу собрали кубинцы нью-йоркских табачных фабрик «Пинья» и «Агуэро».