Том 1. Стихотворения - Есенин Сергей Александрович (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Подобных суждений было в критике немало, но встречались и принципиально иные. Продолжая широко развернувшийся к 1915 г. спор о сущности «неонароднической», «новокрестьянской» поэзии, представленной именами Н.А.Клюева, С.А.Клычкова и др., присоединив к ним новое имя — Есенина, резко выступил против этого течения М.Ю.Левидов, утверждая, что ничего «общенародного» в этой поэзии нет, что она «вызвана искусственно, родилась в душных петроградских редакциях, специально для потехи бар». Сводя суть этого явления к особенностям языка, к злоупотреблению диалектизмами, он писал: «Конечно, со временем надоест и эта забава, перестанет потешать и этот очередной фокус петроградской литературы. Клычковы, Клюевы и Есенины не страшны для истинной поэзии, далекой от великосветских салонов, чуждой поискам „народных“ слов» («Журнал журналов», Пг., 1915, № 30, 11 ноября, с. 8–9). Еще резче выступил Н.О.Лернер. В статье «Господа Плевицкие», расценивая Н.А.Клюева и Есенина как нечто единое, принципиальных различий не имеющее, он утверждал: «Оба, в особенности Есенин, не чужды поэтических настроений, оба воспринимают красоту мира, но оба плывут в мутной струе отравляющего наши грозные дни шовинизма и оба до мозга костей пропитались невыносимым националистическим ухарством. Трудно поверить, что это русские, до такой степени стараются они сохранить «стиль рюсс», показать «национальное лицо» <…> Есенин не решается сказать: «слушают ракиты». Помилуйте: что тут народного? А вот „слухают ракиты“ — это самое нутро народности и есть. «Хоровод» — это выйдет чуть не по-немецки, другое дело „корогод“, квинтэссенция деревенского духа. Г.Клюев тоже не скажет «теперь», а „теперича“, и вместо «душистый» непременно „духмяный“, „духмянистый“, чтобы читателю ажно в самый нос шибануло (у г. Есенина — „духовитый“). Оба щеголяют «народными» словами, как военный писарь «заграничными», и обоих можно рекомендовать любознательным людям для упражнения в переводах с «народного» на русский. <…> Есенин <…> до того опростился и омужичился, что решительно не в состоянии словечко в простоте сказать: „синь сосет глаза“, „лижут сумерки золото солнца“, „в пряже солнечных дней время выткало нить“, и даже смиренная полевая кашка носит „ризу“» («Журнал журналов», Пг., 1916, № 10, февраль, с. 6). Обильное цитирование стихотворения «Гой ты, Русь, моя родная…» ясно показывает, где именно критик усмотрел «невыносимое националистическое ухарство».
Контрастность, диаметральная противоположность оценок этого стихотворения не уменьшались и не сглаживались все последующие годы жизни поэта. Если в 1918 году И.А.Оксенов так комментировал последнюю строфу стихотворения: «У кого раскрыт слух к таинственным, родным голосам природы, и глаза умеют смотреть и видеть, а главное — сердце умеет чуять и разгадывать — тот не променяет своей радостной веры, уже обретенного исполнения самых неясных желаний души — на призрачное блаженство „вечных символов“» (журн. «Записки Передвижного общедоступного театра», Пг., 1918, вып. 15, декабрь, с. 7), если Н.М.Тарабукин опять-таки прежде всего об этом же четверостишии писал: «Это не патриотизм, ибо патриотизм — мировоззрение. Это — просто деревенская любовь. Не размышление, а эмоция. <…> Напрасно было бы искать в поэзии Есенина философского мировоззрения, тем более выражения классовой идеологии крестьянства. Он по существу не крестьянский, а деревенский поэт» (журн. «Горн», М., 1923, № 8, с. 224–225), если А.К.Воронский считал эти же строки доказательством того, что «место любимой у поэта занимают Русь, родина, родной край, нивы, рощи, деревенские хаты» (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 271), то совсем иное усматривал в этих строфах Г.Лелевич: «Прочный, сложившийся веками уклад старой деревенской жизни, сытое довольство зажиточного слоя крестьян, самодовольство хозяйчика, наблюдающего мир сквозь двери своей клети, — вот что чувствовалось в певучих строках первых есенинских стихов» (журн. «Октябрь», М., 1924, № 3, сентябрь-октябрь, с. 180).
«Я пастух, мои палаты…» (с. 52). — Еж. ж., 1915, № 8, август, с. 4; Р16; Р18; Рус. (корр. отт. Тел.); Р21; И22; Грж.; ОРиР; Б. сит.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Автограф неизвестен. Датируется по помете в наб. экз. 1914 г. Стихотворение, видимо, входило в число тех, что были привезены Есениным в Петроград в его первый приезд в марте 1915 г.: оно было передано автором в Еж. ж., либо когда он в первый раз пришел в редакцию 12 марта 1915 г., либо в канун отъезда из Петрограда 27 апреля, поскольку следующая партия стихотворений была прислана Есениным из КонС.А. Тинова и поступила в редакцию лишь 1 сентября 1915 г.
«Сторона ль моя, сторонка…» (с. 54). — Н. прил., 1915, № 12, декабрь, стб. 613; Р16; Р18; Рус. (корр. отт. Тел.); Р21; Грж. В Н. прил. — открывает цикл «Русь», куда вошли также «Тебе одной плету венок…» и «Занеслися залетною пташкой…»
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Автограф неизвестен. Датируется по помете в наб. экз. 1914 г.
«Сохнет стаявшая глина…» (с. 55). — Зн. бор., 1918, 4 мая, № 39; журн. «Вестник Воронежского округа путей сообщения», 1919, № 8/9, март, с. 7; журн. «Москва», 1919, № 3, с. 6; Рус. (корр. отт. Тел. с пометами автора); Р21; Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Беловой автограф — РГАЛИ, без даты, выполнен по старой орфографии. Стихотворение датируется по помете в наб. экз. 1914 г.
Кто-то в солнечной сермяге на осленке рыжем едет. — Евангельское предание о входе Господнем в Иерусалим. Отмечается в последнее воскресенье перед Пасхой (Вербное воскресенье).
Осанна — возглас, которым встречал народ входившего в Иерусалим Иисуса Христа. Этот еврейский молитвенный возглас означает: «Спаси, сохрани, помоги, помилуй, Боже!»
«Чую радуницу Божью…» (с. 56). — Р16; Р18; Рус. (корр. отт. Тел.); Р21; Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Беловой автограф — РГАЛИ, без даты, с дарственной надписью Ю.И.Юркуну, исходя из этого может быть отнесен предположительно к октябрю-ноябрю 1915 г. — времени начала их знакомства. Стихотворение датируется по помете в наб. экз. 1914 г.
Радуница, или радонец, радунец, радовница, радованица — весенний обрядовый праздник, день поминовения усопших. Точно фиксированного дня не имел, чаще всего — понедельник или вторник послепасхальной (Фоминой) недели. По этому празднику и вся неделя именовалась Радуницкой неделей или Радуницей. Она вмещала много обрядов, в том числе восходящих к язычеству. Первый день недели именовался Красной горкой — это первый весенний праздник, на котором с песнями (в иных местах — хороводными) закликали, или зазывали весну. В этот день начинались игры: «в горелки», «сеять просо», «плести плетень» и т. д. В некоторых местностях на Красную горку женихи и невесты ходили на кладбище просить совета и благословения у предков на брачный союз. Во вторник отмечалась собственно радуница, когда сходились на кладбище поминать усопших, катали на могилах красные яйца и справляли тризну. Празднества на этой неделе объединялись циклами особых радуницких песен. Характерно, что другой проектировавшийся в том же 1915 году сборник Есенин предполагал озаглавить «Авсень». (Авсень — тоже народный обрядовый праздник с песнями, гаданиями, щедрованьем, но зимний.) Этот контекст церковно-народного месяцеслова, целенаправленно введенный поэтом, позволяет глубже понять смысл правки первой строки, когда автор «волю Божью» рукописной редакции («Знаю, чую волю Божью…») заменяет на «радуницу» («Чую радуницу Божью…»), и полнее оценить заключение П.Н.Сакулина, основывавшегося не только на стихах поэта, но и на беседах с ним, который назвал это стихотворение «самоопределением» Есенина (журн. «Вестник Европы», Пг., 1916, № 5, май, с. 206).
Богородицын покров — церковный праздник, установленный в память о явлении в 910 г. в одном из конС.А. Тинопольских храмов Богородицы, распростершей над молящимися свой омофор (покров, род шарфа). В знамении видели заступничество Богородицы, как бы охранившей, загородившей свой народ от врагов и напастей. Один из наиболее чтимых на Руси праздников, отмечается 1 (14) октября.
