Жизнь других людей - Нортон Шейла (книги бесплатно без .TXT) 📗
Луиза смотрит так, точно вот-вот разрыдается, но у нее нет сил даже на это.
– Но мне нечем тебе заплатить, – шепчет она.
– Это не важно. Может быть, когда-нибудь ты сможешь меня отблагодарить.
– Но это слишком. Я не могу допустить, чтобы ты…
– Подруги мы или нет? – спрашиваю я. – Иначе зачем нужны друзья.
Я вспоминаю про Фэй, которая столько времени возилась с Элли и никогда не брала с меня денег. Если она родит третьего ребенка, она, наверное, больше не сможет этого делать. Даже если я буду по-прежнему заниматься уборками, придется искать няню.
По спине пробегает холодок.
Я должна зарабатывать деньги.
Мне нужно прислушаться к тому, что говорит моя мать, просматривать объявления в газетах и в Интернете и оставить свои данные в агентстве по найму. Я должна подыскать работу к сентябрю, когда Элли пойдет в школу, а у детей Луизы начнется новый учебный год. А пока нужно найти работу на дому – и как можно скорее. Чем я занималась до сих пор? О чем я думала, перебиваясь уборками и надеясь на деньги за уход за собакой? На это невозможно прожить. Любому дураку ясно, что этого мало.
Любой дурак поймет, почему я трачу сбережения Элли.
Сегодня пятница, и я собираюсь на свидание с Алексом Чапмэном. Я отвезла Элли к Лорен и провела битый час перед зеркалом, перемерив все, что нашлось в шкафу. Одно платье было чересчур вызывающим, в другом я смахивала на уличную девку, третье полнило, четвертое было слишком будничным, а пятое слишком строгим. Господи, как меня это бесит – проклятый адреналин, из-за которого начинаешь готовиться к встрече на два часа раньше, чем нужно; который заставляет тебя приготовить теплую ароматическую ванну, а потом не дает спокойно посидеть и расслабиться, потому что от возбуждения трясет и буквально не находишь себе места. Не можешь даже нормально накрасить глаза, поскольку рука дрожит, как у четырнадцатилетней девчонки, что собирается на первое в жизни свидание…
Господи! Неужели этому не будет конца? Неужели проклятые гормоны не могут хоть на время оставить нас в покое? Неужели это на всю жизнь? Неужели, даже когда мне исполнится пятьдесят, шестьдесят или восемьдесят, собираясь на свидание с тем, кто мне не безразличен, я вновь буду превращаться в робкого, неловкого подростка, что таится в моей душе и никогда не станет зрелым, уравновешенным и уверенным в себе, несмотря на прожитые годы?
Уже сидя в машине, я уговариваю себя, что не стоит придавать сегодняшнему свиданию такое значение. Это всего-навсего мимолетная встреча со случайным знакомым, где предстоит обсудить кое-какие мелочи. Я смотрю в зеркало заднего вида, чтобы проверить, не размазалась ли тушь и хорошо ли лежат волосы. Наверное, нужно было взять поменьше мусса. Черт, кажется, у меня на носу прыщик! Надо остановиться и посмотреть внимательно.
Наконец я на стоянке рядом с баром. Минут десять я не решаюсь вылезти из машины – не хватает смелости выбраться наружу и войти в бар. Но когда, втянув в грудь побольше воздуха и последний раз взглянув в зеркало, я открываю дверь машины, прямо у меня над ухом слышится:
– А я уж решил, что ты собираешься сидеть здесь всю ночь.
– Алекс!
Меня бросает в жар. Слишком высокий каблук цепляется за слишком длинные брюки, я спотыкаюсь, он поддерживает меня под руку, и мне становится еще жарче.
Алекс улыбается. Увидев его улыбку, я окончательно теряю голову.
– Я сидел у окна, – он кивает в сторону бара. – И видел, как ты приехала.
С тех пор прошло десять минут, за которые я раз сорок посмотрела в зеркало.
– Я подумал, что тебе, наверное, не хочется заходить внутрь одной.
Мне? Мне, которая обошла в студенческие годы сотни кабаков, побывала на десятках импровизированных вечеринок, участвовала в бесчисленных ночных бдениях в компании хмельных друзей, – это мне-то не хватает духу войти в столь респектабельное заведение без сопровождающего меня мужчины?
– Да, – лепечу я. – В общем, да.
Он улыбается снова. Он не верит мне, но это не важно. Я опираюсь на поданную мне руку, чувствуя, как меня пронзает током.
Это безумие.
Это безумие, но это не важно.
Не важно, что, спрашивая, что я буду пить, он не отрываясь смотрит мне в глаза.
Не важно, что, передавая мне бокал, он невзначай касается моей руки, и мы вздрагиваем, и вино проливается на стойку, где остается небольшая кроваво-красная лужица.
Не важно, что мы одновременно начинаем говорить и одновременно умолкаем, глядя друг на друга, и пытаемся начать снова, и приходим в такое смущение, что молча усаживаемся за столик у окна и хмуро смотрим в пространство перед собой, точно вообще не желаем разговаривать.
Все это ничего не значит.
Я не могу понять, почему волнуюсь все больше.
– Я хотел тебе кое-что сказать, – говорит он наконец.
По-моему, прежде чем произнести эти слова, он прерывисто вздохнул. Или мне это показалось? Я тоже перевожу дыхание, пытаясь взять себя в руки.
– Что именно? – спрашиваю я.
– Когда ты приходишь убирать мою квартиру…
Так я и знала! Я знала, что все кончится этим.
– Да, – перебиваю я. Он может не продолжать. – Понимаю. Там нечего делать. Квартира и без того чистая. Извини. Брать деньги за такую работу просто непорядочно.
Он осторожно опускает свою ладонь на мою руку и качает головой, чтобы остановить меня.
Его прикосновение подобно раскаленному железу. Наверное, когда он уберет руку, у меня останется ожог. Но мне не хочется, чтобы он ее убирал. Я импульсивно опускаю другую руку поверх его ладони, с трудом сдерживая желание погладить ее, и внезапно он тоже кладет сверху другую руку, и мы сидим, держась за руки и не говоря ни слова, словно мы оба тонем и не находим иной опоры.
Похоже, именно это с нами и происходит.
– Ради бога, перестань, эти деньги меня не волнуют, – говорит он. – Не надо убирать квартиру. Это никому не нужно. Я хотел сказать – я знаю, что ты пишешь сценарий. На прошлой неделе ты забыла стереть файл с жесткого диска. Я заметил его, когда проверял почту.
Я невольно отдергиваю руку и прижимаю ладонь к лицу, пытаясь скрыть смущение.
– Извини, – бормочу я. – Прости, пожалуйста… Я не должна была… Я не имела права без разрешения включать твой компьютер… Да еще не убирая квартиру…
Может быть, предложить ему возместить расходы за электричество? Или вернуть деньги за уборку? Сказать такое у меня не поворачивается язык… Почему он улыбается?
– Тебе не за что извиняться. Это я должен просить прощения. – Алекс становится серьезным. – Я прочел его.
– Сценарий?
Любой, кто пытался написать в своей жизни хоть что-то, догадается, каким был мой следующий вопрос. Хотя я чувствовала себя бесконечно виноватой, я не могла сдержаться.
– И что ты об этом думаешь?
– Мне кажется, текст просто блестящий. Он забавный, остроумный, и, когда ты закончишь, нужно непременно показать его кому-нибудь из издателей.
Я невольно расплываюсь в улыбке.
– Сара тоже так считает, – добавляет он.
Моя улыбка исчезает без следа.
Сара! Проклятая Сара!
Она-то тут при чем?
Кем надо быть, чтобы пригласить девушку в бар, проникновенно смотреть ей в глаза, запинаться, вздрагивать и хвататься за ее руку, как тонущий за соломинку, а после этого, не моргнув глазом, завести разговор о своей жене?
– При чем тут она? – я стараюсь не выдать своего раздражения. – Зачем ты показал его жене?
Алекс тихо смеется. Потом снова берет мои руки в свои, нежно и ласково, точно мои пальцы из шелка и могут измяться.
– Наверное, ты меня не так поняла, – говорит он. – Мы действительно женаты, но это превратилось в простую формальность. Наш брак существует только на бумаге.
– Но ты говорил…
– Я говорил, что мы все еще вместе. Но мы решили развестись. Поэтому я и купил квартиру в Окли-Корт.
– Тогда почему ты не переехал?
Он пожимает плечами.
