Воспитан рыцарем - О'Санчес (Александр Чесноков) (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Два дня и две ночи пролетело. Снег снова жив и здоров, Мотона отпущена домой, дожди зарядили так, что вот-вот окончательно смоют с лесов и полей остатки льда и снега, еды в доме полно… Можно и вопросы задавать.
— …У горной же хохлатки надобны отнюдь не ботва и стебли, но целебные клубни, в брашно добавляемые, а клубням для целебной силы паки потребны вода и глинистая почва в предгорьях. Разреши спросить?
— Спрашивай.
— А… что там было? На тебя нафы напали, да?
— Какое отношение это имеет к нашим травам? Да, и нафы были, не без этого… Тут такое дело… Я оказался прав, и сама богиня Умана рыло высунула, удостоила простого смертного великой чести… вкусить дерзновенной вые от десницы ея…
— И ты ее победил???
— Ха! Победишь ее, пожалуй… Вернее будет сказать: сам едва ноги унес. До сих пор все ребра болят, глубокий вдох не сделать. Уж я колдовал на ходу, на обратном пути, лечился, иначе бы… Правильно говорят: старость — не радость.
— Вот гадина! Как я ее ненавижу! И нафов ненавижу. А пуще — ее саму! Если бы не она…
— Цыц… цыц… цыц… молодой господин ненавистник. Все сущее в природе необходимо ей, и полезно, иначе бы не было сего. То же и люди, которые суть — часть природы, научились извлекать для себя пользу, либо выгоду, из вещей и явлений, составляющих вселенную.
— Как это — явлений?
— Солнце — дает нам свет и тепло, которое мы используем для обогрева, для выращивания плодов домашних, для просушки белья, просто, чтобы зреть и улыбаться небу и солнышку. Но солнце, в силу возраста его, удаленности, размеров и значимости — уже не предмет, но явление природное.
— Да? А холод? Об него не обогреешься. И он явление?
— Хлад тоже приносит пользу. И он как раз совсем не предмет. Он — явление, которое содержится в предметах. Вспомни, что мы с тобой делали за пяток дней до нападения щуры?
— Э-э… а, понял! Лед для погреба заготавливали, сиречь — холод на лето копили! Лед — предмет, холод — явление.
— Вот именно. Так же и в ином, во всем остальном.
Снег улыбчив и добр, попускающая улыбка почти всегда при нем, во время учебных разговоров, и Лин вовсю этим пользуется, не боится спорить.
— Да? Интересно знать, какая польза от нафов и Уманы? По-моему — так никакой нет, один вред. Я бы их всех…
— Ишь, как тебя распирает безмыслие. Ты не прав, мальчик Лин. Предположим, что и я не люблю богиню Уману, с ее людоедскими лягушками, более того, считаю, что не все еще сказано между нами, не все сделано для полной ясности отношений… Однако… Нафы встроены в людской обычай, и там, где люди зависимы от подземных источников пресной воды, нафы — необходимые помощники; люди приносят им жертвы, те же — обеспечивают сохранность и пополнение вод. Понял? Худо ли, хорошо ли — а по-соседски живут, многие столетия. Тебя чуть не съели, других время от времени едят, такова жизнь.
— А Ума…
— А Умана, чтобы ты знал… Ненавидимая тобою Умана дала человечеству важнейшее из знаний… да-да, уверяю тебя, и сейчас об этом расскажу.
В глубину тысячелетий уходят истоки рода человеческого. Никто не ведает, когда и как получилось, что люди не единой семьею живут, а разными народами да племенами, потом и государствами. У каждого народа — свой обычай, свой язык. Поначалу-то все жили, где хотели, и всяк всякого понимал. А потом расселились кто куда, и ныне общаются при помощи войн и торговли, а чтобы понимать друг друга — толмачей завели. Толмач — это человек, который хорошо знает два встречных языка, следит, чтобы одно слово в одном наречии соответствовало такому же слову в другом наречии…
— Как это может быть? — Удивление Лина безмерно: он никогда за всю свою короткую жизнь не слышал иной речи, кроме той, которая принята в Империи, никогда не задумывался даже, что люди, такие же, как он, Мусиль, Снег и Мотона, могут говорить на непонятном. Разве что Зиэль странные слова допускал, но и Снег, время от времени, говорит по-чужому. Сначала не пойми что, а потом, когда объяснит, все ясным и привычным становится. Но ведь это все равно не чужая речь. — И зачем им такое нужно? Говорили бы на нормальном человеческом? А, Снег?
— Ты в птичьем чириканье — много ли понимаешь? А о чем ящеры меж собою ревут — разбираешь?
— Нет.
— То-то. Это ничего, что они на своем толкуют, а не на нашем? Ты не против? Или, будь ты императором, запретил бы соловьям петь по-соловьиному, а волкам выть по-волчьи? Учись смотреть на местность с разных кочек, а не с одной, однажды выбранной. Вот и некоторые охи-охи недовольны, что человеки болтают, болтают, не пойми чего, вместо того чтобы рычать по ихнему…
Гвоздик тут же подскочил к Снегу, потереться боком о колено и урчанием подтвердить: верно вожак рычит, очень верно, только само рычание — не такое, какое надо бы, неправильное, не всегда внятное, не на том языке.
— …А люди, сталкиваясь по-мирному, или в войне, все равно вынуждены понимать друг друга, несмотря на разную речь. Как они этого достигают — отдельный разговор, но слово «голова» — в любом языке имеется, а также слово — седина, седой… Что сей скулеж означает? Ну-ка?
— Пить хочет.
— Правильно. Что же плошка его пуста? Вот это как раз неправильно. Налей, и бегом обратно… Продолжим. Вот ты сработал как толмач: перевел мне просьбу Гвоздика со звериного на человеческий. Так же и у народов меж собою, которые бок о бок существуют. Потихонечку, помаленечку, глядь — и целый склад парных слов образовался, сиречь — словарь… Но мы отвлеклись от Уманы. Потолок нашей пещеры в самой большой комнате, вот в этой, где мы сейчас сидим, высотою… Ну-ка, сколько? На глаз? Быстро отвечай, щуриться и рот кривить не надо, время тянуть не надо… Живо!
— Десять локтей ровно.
— Десять локтей с неполной пядью. Плоховат глазомер, как же ты в ссорах ножи метать будешь, стрелы на охоте пускать?.. Упражняйся. Но посторонний человек, не нашего народа, иной империи, спросил бы: каких локтей? Твоих, Снег, локтей десяток с пядью, или локтей вот этого юного бездельника, только что встретившего одиннадцатую весну? Он ведь и сам невысок, и локоть у него меньше твоего?
Лин задумался. Действительно: локти-то у всех разные…
