Пани царица - Арсеньева Елена (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Стефка решила, что теперь ей до конца дней своих предстоит батрачить в постели на пана Мнишка, и приуныла. Невысокий, толстенький, лысоватый и чрезмерно торопливый, воевода сендомирский не понравился ей чрезвычайно! Она предпочитала высоких брюнетов, черноглазых и пылких. Впрочем, ей также нравились высокие голубоглазые блондины – лишь бы они тоже обладали должной пылкостью.
Стефке повезло. Пан Мнишек обладал некоторыми представлениями о порядочности, пусть и весьма своеобразными: во-первых, он никогда не пакостил там, где жил, кроме того, полагал, что, исполнив предсмертную просьбу пана Богуславского, он как бы заменил Стефке отца.
Теперь она была свободна от домогательств недостаточно пылкого воеводы – и вполне посвятила себя охоте за мужчинами. О такой глупости, как замужество, Стефка не думала: ведь она была бесприданница. Кроме того, нрав у нее был необычайно легкий – совершенно как у теплого весеннего ветерка! – Стефка жила одним днем: легко вспыхивала и легко остывала, легко отдавалась и легко расставалась, ей было страшно даже помыслить о том, что можно на целую жизнь привязаться к какому-то одному мужчине и лишиться счастья быть любимой столь многими красивыми панами.
В Московию вслед за панной Марианной, руки которой домогался не кто-нибудь, а сам русский царь Димитрий, Стефка отправилась без особой охоты – прежде всего потому, что единственный московит, с кем у нее случилась маленькая встреча, не смог доставить охочей до удовольствий паненке никакой радости, зато слишком многого хотел для себя. Кроме того, она ненавидела холод, а в Москве, как известно всем цивилизованным людям, настолько студено, что там медведи по улицам ходят в своих шубах! Однако Стефку о ее желаниях никто не спрашивал, так она и оказалась в Москве.
Путь по России запомнился ей как нечто ужасное. Воевода сендомирский, который сопровождал дочь, ввел совершенно невыносимый порядок в своем огромном отряде. Иначе, конечно, было невозможно держать в повиновении эту огромную массу народу. Почти все шляхтичи имели своих слуг и панков чином поплоше: иной раз их число доходило до полусотни. Были здесь также в большом количестве католические священники и даже несколько иезуитов, торговцы, суконщики из Кракова и Львова, ювелиры из Аугсбурга и Милана, искавшие случай и место для выгодного сбыта своего изысканного товара. Станислав Мнишек, брат Марианны, вез с собой двадцать музыкантов и шута... Так что ни много ни мало, а около двух тысяч путников, полных надежд на удачу и наслаждения, хотя и не без опасений за будущее, двигались к цели – к Москве. И ни с одним из этих многочисленных мужчин нельзя было переспать под страхом смерти!
Человек умирает, если его лишить еды и питья. Стефка умирала без мужских объятий. В Смоленск она прибыла на последнем издыхании и здесь случайно познакомилась с каким-то русским. Он был невысок ростом, рыжеват, имел бледно-голубые глаза, которые, впрочем, при взгляде на оголодавшую паненку вспыхнули весьма ярко... Он не ходил в подчиненных пана Мнишка, а оттого был свободен от запретов, установленных воеводой сендомирским. В первый же вечер Стефка ринулась к нему на свидание и наконец-то утешилась душой и телом, ибо новый ее знакомец оказался необычайно хорош в постели. Впрочем, изголодавшейся Стефке в тот вечер сгодилось бы и полмужчины! А еще этот русский (кстати, прекрасно говоривший по-польски!) был весьма внимательным слушателем. Он с восторгом выслушал забавную историю о желании панны Марианны встретиться с какой-нибудь здешней колдуньей или знахаркой и вызнать парочку средств, с помощью которых можно покрепче привязать к себе будущего супруга. Стефка могла бы надавать ей таких советов... но Стефку никто не спрашивал.
Словом, свидание прошло великолепно. Оно могло бы войти в копилку самых приятных Стефкиных воспоминаний (была у нее такая мысленная копилочка-шкатулочка, наполняемая бережно и аккуратно, и Стефка предвкушала, что когда-нибудь, лет через десять, когда она безнадежно постареет, будет коротать дни, извлекая эти воспоминания, как богатые пани извлекают ожерелья и серьги, и наслаждаться ими, как паны наслаждаются дорогими винами...) – так вот, воспоминание об этой встрече могло быть очаровательным, когда б тем же вечером не явилась-таки во дворец панны Марианны самая настоящая ведьма... После ее ухода в доме случился пожар – кабы не осторожность Янека Осмольского, все сгорели бы живьем! Поплатился за то, что пропустил ведьму, караульный – пан Тадек Желякачский, но Стефка втихомолку оплакивала забавного и добросердечного шляхтича, потому что знала, кто истинный виновник (и виновница!) случившегося. Смерть пана Тадека тяжким грузом лежала на ее совести – правда, недолго, потому что по самой природе своей Стефка не была способна о чем-то долго печалиться. К тому же поезд царской невесты вскоре прибыл в Москву, и здесь Стефка встретилась с мужчиной, которому суждено было сыграть в ее жизни самую пагубную роль...
С Никитой Воронихиным.
Октябрь 1609 года, Ростов – Тушино, ставка Димитрия Второго
– Спаси раба твоего, Господи! Спаси и сохрани!
– Эй, батька! Бабу-то пожалей, хорошая баба!
– Заездит он ее в дороге, ей-пра, заездит!
– Ой, помилосердствуйте, православные!
– Наташка, не оплошай! Постарайся за-ради отца нашего, митрополита!
И хохот, напоминающий лошадиное ржание, и матерная брань, и улюлюканье, и крики какое-то время облекали мчащуюся телегу, словно зловонное облако, а потом начали рассеиваться вдали. Теперь слышалось только ошалело-стремительное чавканье копыт по грязной дороге да лихой, полупьяный посвист возницы:
– Эй, залетные! С ветерком, эх, прямиком да с ветерком!
Филарет сделал попытку оглядеться по сторонам, однако из-под низко нахлобученной татарской бараньей шапки ничего не мог разглядеть. Чуял только запахи: далекий – дождя и лошадиного пота, а ближний – кислого, взопревшего бабьего тела да застарелого перегара. Попытался поднять голову, но увидел только клочья соломенной подстилки, на которой валялся вниз лицом. Надо попробовать опереться на локти, может, удастся хоть что-то увидеть... Но только шевельнулся, как снизу раздался противный полузадушенный визг:
– Ой, ирод, куда локоть поставил, чисто всю грудь размозжил, я тебе что, подстилка, что возишься, словно на мертвой?!
И ответно захохотал басисто возница:
– Терпи, сердешная, кака барыня ни будь, все равно ее... А ты, батька, побережней с бабенкой-то, глядишь, после тебя сгодится кому поплоше! И-и-эх, залетные!
Жидкой грязью брызнуло в потное лицо, попало в налитые бессильными слезами глаза. Филарет уронил голову, зашевелил губами, шепча молитву. Надо терпеть, перетерпеть, это не может долго продолжаться, приедут же они куда-нибудь! Кончится же эта мука, не может не кончиться!
Кошмар начался нынче, 11 октября, когда Ростов наконец-то пал под натиском преданных «тушинскому вору» переяславцев. Давно подступали к нему войска вора, но город держался. Тогда Сапега послал в помощь переяславцам московских людей из-под Троицы. Соединившись, два войска валом повалили на Ростов.
Филарет с утра побывал на стенах и понял, что городу долго не продержаться. Он удалился прежде, чем был замечен осаждающими, издали перекрестил защитников в последний раз. Пошел в соборную церковь, сам себе дивясь, ну что, спрашивается, заставлял Ростов столько времени держаться? Не скромничая, знал, что последнее время лишь его воля поддерживала осажденных. И не то чтобы он был так уже предан презираемому Шуйскому, и не то чтобы так отвратительно было ему сдаться самозванцу... Гордыня, что ли, мешала признать поражение? Нет, какое-то странное чутье, предчувствие. Вот так с ним частенько бывало: совершал какие-то поступки, словно повинуясь невнятному, плохо различимому внутреннему голосу, действовал более чутьем, чем разумом, ну а потом, когда дело уже было сделано, этот загадочный голос начинал звучать вполне громко и отчетливо, разъясняя Филарету, зачем и почему он поступил так, а не иначе. Он испытал это, когда отрекся от сына Ивана Грозного, жизнь которому когда-то спасал в заговоре с Богданом Бельским и Афанасием Нагим, и начал поддерживать записного предателя Шуйского. Испытал это, когда не выгнал из своего дома рыжеволосого злобного зверька по имени Гришка Отрепьев, а начал всеми силами помогать ему сделаться воскресшим царем Димитрием, когда вступил через католического монаха де Мелло в переписку с Мнишками и помог Димитрию заполучить Марину как некий символ царской власти, вроде державы или скипетра. Объяснение было одно: это требовалось делать для будущего процветания рода Романовых. Братья погибли только потому, что под натиском бури ломались, а не гнулись, потому, что не умели вовремя учуять смертельную опасность и ставили свою гордыню превыше всего на свете. Ведь если бы брат Александр в свое время не оскорбил смертельно Юшку, может быть, на престоле российском сейчас восседал бы отнюдь не Шубник, а... То, что смирение паче гордости, было давно усвоено Филаретом. Так же, как истина: коемуждо воздастся за дела его.
