Честь - Шафак Элиф (версия книг TXT) 📗
Джамиля расправила плечи и тряхнула головой, отгоняя печальные воспоминания. Быть может, этот человек тоже найдет в себе силы жить дальше. Надо осмотреть его раны. Ловко разрезав одежду, она раздела его донага. Он был так худ, что она едва не заплакала: таким беззащитным, уязвимым показалось ей это окровавленное тело с выступающими под кожей ребрами. Ран было три: одна пуля вошла в ногу, вторая в плечо. Но наибольшую опасность для жизни представляла третья рана. Пуля застряла около позвоночника. Ему стреляли в спину.
Джамиля провозилась с ним весь день. Раненый стонал от боли, но ей все же удалось вытащить две пули. Точнее, две с половиной: третья, застрявшая под его правым коленом, разлетелась на осколки. Джамиля решила, что кромсать ногу не стоит. Если он выживет, то сможет жить и с осколками. Только вот таким, как прежде, он уже никогда не будет. Это она знала точно. Подобно минералам и драгоценным камням, пули имеют душу и, входя в человеческое тело, отдают ему частицу этой души.
После того как на небе погасли последние отблески заката, Джамиля задремала в кресле у его постели. От неудобной позы у нее затекла шея. В эту ночь, как и прежде, она ощущала неприятное стеснение в груди, и ей словно не хватало воздуха.
Ее разбудил стон раненого. Он хватал воздух ртом, словно рыба, вытащенная на берег. Она смочила носовой платок и увлажнила его пересохшие губы.
– Еще, умоляю!
– Нет, – мягко возразила она. – Больше нельзя. Потом я дам тебе еще воды.
Раненый выругался, с трудом выплевывая слова. Он весь пылал от жара, то впадал в забытье, то вновь приходил в сознание. Джамиля не знала, что он за человек и какие грехи отягчают его совесть. Впрочем, это не имело значения. Каков бы он ни был, она все равно попыталась бы его спасти. Наверное, он женат, у него есть дети. Если он умрет, будет ли кто-нибудь горевать по нему?
Стараясь не шуметь, Джамиля скатала ковер и открыла дверь-люк, ведущую в подвал. Ей надо было приготовить отвар, отгоняющий сон, отвар, который она собиралась выпить сама. Она бросила взгляд на раненого. Скорее всего, он не проснется несколько часов. Джамиля спустилась по лестнице на несколько ступенек и, поддерживая кончиками пальцев крышку люка, осторожно опустила ее. Снова раскатать ковер она не могла, но, по крайней мере, открытый люк не будет бросаться в глаза. Если раненый проснется, он решит, что хозяйка пошла собирать хворост.
В тот момент, когда крышка опустилась на место, контрабандист открыл глаза. Затуманенным взором он обвел хижину, вглядываясь то в аккуратно сложенную поленницу, то в висевшую на стене винтовку. Наконец взгляд его остановился на крышке люка. Странное выражение мелькнуло на его лице, он вновь провалился в лихорадочный сон.
Эсма
Лондон, апрель 1978 года
Я закрываю за собой дверь и облегченно вздыхаю. В последнее время эти полуночные побеги вошли у меня в привычку. После того как все засыпают, я запираюсь в ванной. Зажигаю свечу и наблюдаю, как мое отражение в зеркале изменяется в колеблющихся отблесках огня. Мое лицо, лицо пятнадцатилетней девчонки, мало меня интересует. Мне хочется увидеть то, что скрывается за внешней оболочкой, увидеть свое другое «Я», присутствие которого я так отчетливо ощущаю.
Почти все мои знакомые девочки имеют собственные комнаты и могут уединяться, когда им этого захочется. Я этим благом не обладаю. Если я позволю себе запереться в комнате, которую делю с младшим братом, мама решит, что я спятила. Поэтому я так люблю ванную – единственное место, где можно остаться наедине со своим телом и своими мыслями.
Я снимаю свитер и лифчик телесного цвета, который ненавижу лютой ненавистью. Груди у меня острые, под кожей проглядывают голубые жилки. Мне они кажутся отвратительными. Мало в моей жизни проблем, так еще и это дурацкое вымя. Сегодня утром один мальчишка из нашего класса попытался схватить меня за грудь, сделав вид, что хочет достать книгу с полки за моей спиной. Хорошо, что я пресекла его намерения и в последний момент увернулась. Другие парни, его приятели, заржали. Я догадалась, что это была их совместная выдумка. Они трепались обо мне. О моих сиськах. Когда я поняла это, меня затошнило.
На улице идет дождь. Я смотрю в окно, на мокрые тротуары Лавендер-гроув. Потом снова пялюсь в зеркало. Интересно, как бы я выглядела, если бы родилась мальчиком? Мысль эта приходила мне в голову бессчетное количество раз. Я хватаю карандаш для подводки глаз, расширяю себе брови и соединяю их на переносице. Потом рисую над верхней губой усы. Не тоненькие, едва заметные усики, а здоровенные пышные усы с загнутыми вверх концами. Если бы меня сейчас увидел Искендер, он наверняка покачал бы головой и сказал: «Сеструха, у тебя, похоже, крыша поехала!» Иногда у меня возникает какое-то необъяснимое чувство: мне кажется, что в небесной канцелярии произошла ошибка, из-за которой я оказалась здесь, в семье Топрак, в то время как мой истинный удел поджидает меня неведомо где.
«Знакомьтесь, это моя сестра. Ей нравятся исключительно неудачники» – так Искендер представляет меня всем своим знакомым, в особенности парням.
Это неизменно работает. Парни шарахаются от меня, как от зачумленной. Впрочем, мне на это наплевать. И, надо признать, Искендер не грешит против истины. Как это ни дико, меня действительно тянет к людям, которых никак не назовешь везунчиками. Даже когда я смотрю футбол, мне всегда хочется, чтобы матч закончился вничью, и в результате я начинаю болеть за проигрывающую команду. Мысль о том, как ужасно расстроятся футболисты, разочаровавшие своих фанатов, наполняет мое сердце горячим сочувствием к ним.
– Ты человек-улитка. В этом вся беда, – говорит мама.
Она верит, что в мире существует два типа людей: люди-улитки и люди-лягушки.
В деревне, где мама жила в детстве, дети часто ловили лягушек в ближайшем пруду. Однажды они поймали лягушку невероятных размеров – такую никто из них раньше не видел. Кто-то принес из дома стеклянную миску и накрыл ею несчастную тварь, которая оцепенела от страха. Целый день дети подходили и смотрели на лягушку, с отвращением и любопытством разглядывая ее выпученные глаза и пупырчатую кожу. Какой-то мальчик поймал улитку и подсунул ее под миску. Лягушка немедленно вышла из оцепенения и уставилась на добычу. Улитка меж тем ползла вдоль края миски, не думая об опасности и надеясь выбраться из заточения. Лягушка прыгнула раз, прыгнула другой и схватила улитку. На глазах у десятка визжащих ребятишек она сожрала добычу, и изо рта у нее потекла вязкая слизь.
Мама вспоминает, что все дети поддерживали лягушку, хлопали в ладоши и всячески ее ободряли.
– Но окажись там ты, наверняка переживала бы за улитку, – говорит она. – Поэтому я так за тебя тревожусь.
В самом деле, я ничего не имею против улиток. По крайней мере, они никуда не спешат. Лучше иметь дело с ними, чем с теми, кто живет на бешеной скорости, вроде некоторых девчонок из моего класса. Наша школа разделяется на два лагеря. К первому принадлежат зубрилки вроде меня – девчонки в лучшем случае самой заурядной, а в худшем откровенно страхолюдной внешности. Все мы вкалываем как проклятые, чтобы получать отличные оценки, и никто, кроме учителей, не обращает на нас особого внимания. Ко второму лагерю принадлежат так называемые красотки. Они плевать хотят на учебу и не желают тратить на нее ни минуты своего драгоценного времени. Им не терпится начать жить взрослой жизнью, и они уверены, что образование – это последнее, что может пригодиться им в этой жизни. Самые крутые красотки входят в разряд, который я называю «Барби».
Я давно наблюдаю за представительницами этого разряда, изучаю их поведение и пришла к выводу, что это новый, неизвестный науке биологический вид. Барби никогда не говорят ни о чем, кроме мальчишек, зато могут без конца обсуждать, кто на кого глаз положил, кто к кому неровно дышит, и им это не надоедает. Они замечают, кто с кем словом перемолвился, кто кому улыбнулся, и ведут скрупулезный подсчет этих улыбок. Если парень и девушка встречаются, им непременно надо знать, дошло ли у них до этого самого и сколько раз они этим занимались. Они следят, не растет ли у девчонки живот, ломают себе голову, решая, беременна она или нет, оставит ли ребенка себе или отдаст приемным родителям. Они постоянно влюбляются и остывают, романтические чувства бурлят в них, как кипяток, каждый день они готовы ринуться в пучину страсти, но вместо этого намертво увязают в болоте сплетен.
