Музейный роман - Ряжский Григорий Викторович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt, .fb2) 📗
— Анна Андреевна, — внезапно она обратилась к старухе, прервав задумчивость, — а фото Александра Андреевича есть у вас? И лучше бы — ближайшее к дате его ухода.
— Разумеется.
Та поднялась, вернулась с чёрно-белой фотографией: вот он, Ива`нов. Рядом мольберт с незаконченной работой, банка с кистями, тюбики с маслом. Остатки провизии на покрывале. Отдельно, в стороне, на том же покрывале, васильки, собранные тугим букетиком. Подала ещё одно фото.
— Это внучка, тоже Сашенька. Живёт со мной, скоро будет, думаю. Вашего, Ева, возраста или около того. Умница, великолепный лингвист. Психолингвист. А родители в Италии, ещё с конца девяностых. Так и живём между «туда» и «обратно», но больше всё же «обратно», хоть тут порой и случается отвратительно, просто до колик в животе. Но зато родней. Так уж получилось в нашей семье.
— Ну, это неудивительно, — отозвалась Ева, неотрывно вглядываясь в фотографию, — ведь ваш предок по материнской линии, как я вижу, родом именно оттуда, из Италии. Рим, верно? — И оторвалась от фото. — Дайте мне вашу руку.
Старуха протянула, с интересом ожидая очередных гостьиных манипуляций. Ева потёрла кисти одна о другую, после чего, взяв старухину ладонь, прикрыла её своей. Следом сомкнула веки. Стала медленно говорить, с короткими остановками, но всё больше и чаще сокращая их:
— Очень похож на вашего брата… Сюртук… чёрный, мягкой ткани, что-то вроде велюра, волосы вот досюда, тёмные, но с сединой… — она провела рукой чуть ниже левого уха, — …тоже чёрный, шёлковый, кажется, бант на шее… сам похож на священника или учителя гимназии из позапрошлого века… Пальцы… пальцы… самые кончики, чуть темней привычного… — и, приподняв веки, перевела взгляд на Анну Андреевну, — художник, теперь ясно вижу.
— А ещё что видите? — вздёрнулась старуха, слегка побледневшая лицом. — Что там ещё, милая девочка?
Ева выпустила её ладонь, расслабилась, выдохнула:
— Ну, картина, похоже, следующая. Художник этот вернулся в Россию, но оставил свою подругу, там же, в Риме. На родине он вскоре умер, её известили, она приехала на похороны. Вижу Исаакиевский собор почему-то, стало быть, Санкт-Петербург у меня идёт. Женщина эта родила мальчика, но уже не на родине, а получается, там же, в Питере. Через какое-то время ей удалось взять фамилию художника, поскольку отцом ребёнка был именно он… Она его очень любила и не хотела с ним расставаться, даже с мёртвым, потом ещё долго ходила на его могилу. Позже она вышла замуж, но ей удалось оставить ребёнку фамилию не законного мужа, а художника… Дальше же… — она взглянула на хозяйку, — дальше мальчик тот стал… В общем, его и вас связывают родственные узы, через… — она подняла глаза в потолок и, прикрыв веки, подсчитала, — через три вроде бы поколения.
— Всё верно, Ева, — качнула головой Анна Андреевна, — так и было. Ведь мы — Ивáновы, потомки Александра Андреевича Ивáнова, великого русского художника. Но это… то, что вы сейчас рассказали… это просто невообразимо. Об этом, кроме ближайших к нам людей, не мог знать никто и никогда.
— Я это поняла, как только коснулась его автопортрета, — призналась Ева, — даже представить себе не могла, что обстоятельства приведут меня в ваш дом. Не знаю, что и сказать, правда. — И просительно взглянула на неё: — Можно, я ещё немного поработаю с фотографией?
— Сколько угодно, милая, — улыбнулась старуха.
Ведьма Иванова кивнула, после чего приспустила веки и стала смотреть.
— Внучка, насколько я понимаю, не родная вам? — чуть замявшись, спросила она. — Просто я вижу теснейшую связь, но не ощущаю кровного родства. Или ошибаюсь?
— Удивительное дело… — повела головой старуха, — не могу поверить. Но тут и тайны нет никакой, Сашенька ведь в курсе, с раннего детства. Мой сын и его жена… они, к несчастью, бездетные. И никак, сколько лет всё не получалось у них собственными обзавестись. А тут история эта, с братом. Спас ребёночка по случаю и сдал куда положено. Сын же мой недоволен остался тогда. Сказал, почему же ты, дядя Саша, новорождённую эту к нам в дом не принёс? Или хотя бы не включился в эту историю уже потом, как тому следовало быть. Мы бы её, возможно, сами приютили да удочерили. — Она вздохнула. — Ну а брат мой лишь плечами повёл. Не догадался, говорит, прости, племянник. А только мои после этого уже всерьёз стали о приёмном ребёнке думать. И взяли, вскоре после той истории. Девочку. Сашеньку. Внучку мою прелестную.
Ева, пока слушала, пыталась одновременно посмотреть. Не эту часть, другую. Ту, что уже касалась её напрямую. Поначалу картинка шла будто бы ничего, хотя накатывалась непривычно медленно, в слабом цвету и с немало размытым фокусом. Затем стали слегка прорисовываться контуры некоего плоского, судя по виду, пространства. Луг или поле… В отдалении тянулась полоса заметно более тёмная, чем всё прочее из того, что являло изображение. Вероятно, то лес или же какие-то ровные посадки, подумалось ей. Затем картинка поблёкла, увяла и практически пришла в негодность. Разве что краем внутреннего зрения успела отметить Ева какую-то ещё воду по соседству с этим то ли полем, то ли с чем-то, что пробивалось-пробивалось, но так и не сумело устойчиво закрепиться затылочной частью головы.
Дальше пошло совсем уже вяло. Картинка более не развивалась вглубь, но и не расширялась по краям поля зрения. А через минуту-другую всё окончательно угасло, так и не дав того, что она столь тщетно пыталась выискать и перевести в отчётливое изображение.
— Анна Андреевна, — обратилась она к хозяйке, — а не могла бы я навестить могилу вашего брата? Это чрезвычайно помогло бы в моём деле.
Та глянула на часы и согласно пожала плечами:
— О чём речь, милая. С минуты на минуту Сашенька вернётся, так я ей накажу, она проводит. Вы ведь с транспортом, кажется? — И по-матерински глянула на забытого всеми Николая.
Тот оживился:
— Так не вопрос, дамы, мигом докачу, где б ваш братец ни покоился, только покажите, как проехать.
Именно в этот момент хлопнула входная дверь и оттуда послышались звуки скидываемой обуви.
— Сашенька, детка, не разувайся, пожалуйста! — выкрикнула Анна Андреевна в направлении прихожей.
— Отчего так, бабуль? — раздался в ответ звонкий голос, и в гостиную всунулась голова внучки, Сашеньки Ивáновой. — У нас гости? — весело поинтересовалась она и улыбнулась. — Я — Александра, здравствуйте. Если вы из санэпидемии, то у нас крысы чердачные, а не подвальные, бабушка уже сказала вам?
— Ну, точно! — воскликнул довольный Николай. — По всему району травят, я ж говорю, вон и у этих нету, а казалось-то, они низ больше любят, чем верхотуру, там же им пить нету, если только стояк не сочи`т!
— Коля, пожалуйста, подожди нас снаружи, мы скоро будем, — сдержанно оборвала его Ева Александровна.
Тот оторвался от дивана, неловко поклонился обществу и прощально изрёк:
— Было очень и очень приятно, дорогие хозяевá. Так что я пойду прогреюсь покамест, а вы приходите.
И, энергично обувшись, выскочил за дверь. Сашенька вопросительно глянула на Еву, но её опередила бабушка:
— Тут такое дело, милая…
Минут через сорок они тормознули у местного кладбища. Было ещё не поздно, ворота были распахнуты настежь, и Николай, с неопределённым намёком мотнув головой дежурному, проехал внутрь территории.
— Туда, — указала рукой внучка, выбрав левую дорогу из трёх равно узких, ведущих вглубь погоста, — там наш дядя Саша лежит, ближе к середине линии, участок двадцать два.
— В его честь, поди, и назвали? — подал голос Николай, маневрирующий с осторожностью, чтобы не цепануть бочиной подмерзающий сугроб из тех, что оказались навалены по обе стороны довольно узкого пути.
— Конечно! — оживлённо отозвалась Сашенька. — У него ведь своих детей не было, а сам он всегда мечтал о девочке. Вот и получилась я в семье, хоть он и не застал меня. Но мне кажется, он меня всегда знал, какая я, какой стану. А я — его.
