Три женщины одного мужчины - Булатова Татьяна (книги без сокращений TXT) 📗
– Да не у нее, та молодая была, а Женьке старуха гадала. С золотыми зубами.
– У них у всех золотые зубы, – подтвердила Кира Павловна. – У работниц-то у этих.
– И что она ему нагадала? – с отрешенным видом спросила Вера, заранее предполагая, что, разумеется, какую-нибудь несусветную чушь.
– Ну, я точно не знаю, – замялся Вовчик. – Но помню, он к нам тогда с Левкой подходит и говорит: «Я, между прочим, три жизни жить буду. Три раза по сто! Как ворон». А Левчик ему: «А чего это по сто? Может, по пять или по десять?» «Нет, – отвечает Женька. – Точно не по пять. Иначе б я уже умер два года как». «Дураки вы! – говорю я им. – Нашли о чем спорить: пять, десять. Какая разница! Живи на здоровье». А потом ты, Левчик, в карман полез и…
– Да я чуть не поседел тогда! – заволновался Лев Викентьевич. – Что значит, комсомольский билет сперли! Иди потом доказывай, что не сам потерял. Могли бы из комсомола турнуть, а мне поступать. Ладно сообразили вовремя!
– Это все? – сумрачно поинтересовалась Вера.
– Ну а что еще? – пожал плечами Лева Рева. – Женька ведь скрытный был. О чем ни спросишь – все у него нормально. Ему еще наша учительница по литературе говорила: «Вильский! Оставьте эту дурную привычку. «Нормально» – это никак. Юноша из такой семьи, как ваша, должен использовать другие формы ответа». «Какие, Полина Тимофеевна?» – спросит ее Женька и, как гусар, – навытяжку. «Иные, друг мой! В соответствии с воспитанием».
– Теть Кир, – неожиданно полюбопытствовал Вовчик. – А Женька-то у вас православный? Отпевать будете?
– Конечно, православный, – подтвердила Кира Павловна и наконец-то водрузила на место кружевную косынку. – Только некрещеный.
– Ну что ты говоришь, бабуль? – всплеснула руками Вера. – Если он некрещеный, то какой же православный? Он даже в Бога не верил. И нам с Никой говорил: «Если я умру, считайте меня атеистом».
– Я тебе так скажу, Верочка, – приосанилась Кира Павловна. – Правильно отец твой в Бога не верил. Правильно! Потому что, – голос ее задрожал, – если бы Бог был, разве бы он такое допустил? Разве бы он допустил, чтобы я одна в девяносто лет на этом свете осталась?
– Да вы не одна, теть Кир! – бросился ее успокаивать Вовчик.
– Одна, Вова. Теперь – как перст одна.
– Ну хватит, Кира Павловна, – с возмущением оборвала свекровь Евгения Николаевна. – Что значит «одна»? У вас девочки есть, я есть.
– У меня не только ты, Женя, есть, – подняла левую бровь старуха. – У меня еще и Люба есть, и… – Она перевела дух. – А все равно что одна. Вот! – демонстративно покрутила она монетой перед носами собравшихся. – Все мое наследство!
– Отдай мне, бабуль, – слезно попросила бабушку Вера и протянула руку, пребывая практически в полной уверенности, что сердобольная старуха сразу же расстанется с отцовской реликвией. Не тут-то было.
– Это с какой стати? – возмутилась Кира Павловна, потом с секунду подумала и с коварным видом уточнила: – Ты, Верочка, в Бога веришь?
– По-своему, – увернулась от ответа склонная к агностицизму Вера Евгеньевна.
– Вот и верь «по-своему», – порекомендовала ей бабка.
– А при чем тут это? – Вера никак не могла понять ход бабкиных мыслей.
– А при том.
– Не спорь с ней, Верочка, – вступилась за дочь Евгения Николаевна. – Не хочет – не надо. Оставь. Кира Павловна – пожилой человек. Ей с вещами расставаться трудно.
– А это не ее вещь! – не сдавалась Вера.
– А чья же? – ехидно полюбопытствовала старуха. – Твоя? – Она посмотрела на внучку. – А может, твоя? – Кира Павловна перевела взгляд на сноху.
– Это папина вещь! – подала голос вернувшаяся из магазина младшая внучка Киры Павловны – Ника. – Он сам мне ее показывал.
Вера с ревностью посмотрела на сестру, но ничего не сказала, а только помрачнела лицом. В который раз она убедилась в том, что отношения отца с Никой были иными, чем с ней. И Вере хотелось уяснить для себя, насколько иными. Более искренними? Более доверительными? Какими?
– Вот то-то и оно, что папина! – по-детски обрадовалась бабка. – А папу вашего я родила. Значит, она моя.
– Ваша-ваша, – поспешил успокоить разгневанную старуху Левчик. – А чья же еще? К тому же ничего не сбылось. Три жизни обещано, а ни одной до конца не прожил. Ушел, можно сказать, ни свет ни заря. В этом возрасте мужики еще новые семьи заводят, сыновей рожают…
– Ну, насчет сыновей не знаю, – криво усмехнулась Женя Вильская, – а с новыми семьями у твоего друга, Лева, все в порядке было.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, – поторопился сгладить возникшую неловкость Владимир Сергеевич.
– Не обижайся, Женя, – повинился Лев Викентьевич. – Ты же знаешь: я на твоей стороне. Я всегда против разводов. Я и Женьке твоему говорил…
– Кого ее Женька слушал! – поторопилась вставить свое слово Кира Павловна.
– Леву слушал. – Вовчику стало обидно за однофамильца.
В их дружной школьной компании Левчик Рева безоговорочно считался любомудром. Не случайно Женька Вильский с ироничной почтительностью именовал друга «Соломон», хотя если кого в их кругу и можно было назвать в полном смысле слова человеком большого ума, так это самого Вильского. Но Женька таких определений всегда избегал, к себе относился с большой долей иронии и, наверное, поэтому предпочитал называть себя «рыжим раздолбаем», «советским бойскаутом» и «национально непроясненным субъектом Российской Федерации».
– Если бы он меня слушал, – погрустнел Лев Викентьевич и подобострастно посмотрел на Евгению Николаевну, – то сейчас бы был жив. Правда, Женечка?
Первая жена Вильского с готовностью закачала головой в знак согласия и с чувством удовлетворения откинулась на спинку кожаного дивана бывшего мужа, выдохнув так шумно, что все, кто был в комнате, как по команде уставились на нее.
– Это было начало конца, – с пафосом произнесла Евгения Николаевна и показала Нике на место рядом с собой.
– Много вы знаете, – обиделась за сына Кира Павловна и тут же привела неоспоримое доказательство: – Мой сын был честным человеком. Принципиальным. Не то что ты, Лева! С чемоданом из одного подъезда в другой ходил на моей памяти, дай бог, раз пять. Как твоя Нина это терпела, неизвестно.
– Моя Нина, – не остался в долгу Левчик, – женщина мудрая.
– Не то что я? Да, Лева? Это ты имел в виду? – шумно задышала Евгения Николаевна, заподозрив в словах Ревы подвох. И Вера обеспокоенно посмотрела на мать: утреннее давление было у нее под двести.
– Ну что ты, Женечка, – бросился урегулировать назревающий скандал миролюбивый Вовчик. – Ты тут совсем ни при чем! Да и какое это теперь имеет значение.
– А что теперь имеет значение? – никак не могла успокоиться Евгения Николаевна.
– А то, – набросилась на мать Вера. – Папы больше нет. Завтра похороны. И вместо того чтобы просто посидеть и помолчать рядом, ты начинаешь сводить с покойником счеты. Ну, так случилось! Сколько можно это вспоминать?!
– Не ожидала я этого от тебя, Вера, – обиделась Евгения Николаевна и закусила почти и так исчезнувшую с лица верхнюю губу.
– Я от тебя тоже, – буркнула старшая дочь и перехватила внимательный взгляд прильнувшей к материнскому плечу Ники. Похоже, ту обуревали сомнения. С одной стороны, тридцатисемилетняя женщина целиком и полностью разделяла возмущение сестры. С другой – жалела, как она считала, обиженную жизнью мать.
– Хватит, Вера, – попросила она сестру и показала глазами на Евгению Николаевну. – Все и так всем ясно. Давайте просто помолчим, посмотрим на папу. Вон он какой лежит: красивый, словно улыбается… Видишь?
– Вижу, – коротко ответила Вера и посмотрела на отцовское лицо, а вместе с ней – и все присутствующие.
– Охо-хо-хо, – заголосила встрепенувшаяся Кира Павловна, словно вспомнила, по какому поводу собрались здесь, у деревянного ящика.
– Да уж… – заплакал Вовчик и снова начал рыться в карманах в поисках исчезнувшего в очередной раз носового платка.
– Пойду насчет автобуса позвоню, – с выражением особой значимости произнес Лев Викентьевич и посмотрел на старшую дочь Вильского. Без сомнения, с каждой минутой она казалась старому ловеласу все более и более соблазнительной. – Можно тебя на минуточку?
