После войны (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (книги без сокращений .txt) 📗
Придя к выводу, что со снятием проклятия деревня пришла к тому виду, в каком и должна была пребывать к нынешнему времени (странно, что вообще не исчезла; всё-таки, если верить лешему, тысяча лет прошло… может, просто преувеличивал лесной дух?), мы вернулись к прерванному занятию. Принесли жертву Ставру в благодарность за помощь — бросили в огонь часть еды, сопроводив это положенными случаю словами. Наверное, после этого происшествия я стану очень верующим человеком.
После событий в окрестностях деревни Вичица (и ещё двух соседних, которые постигла та же участь), в душе остался странный осадок, ощущение незавершённости. Волей-неволей пришлось согласиться с выводом тени: действительно, странно. Слишком спокойно завершилось это приключение, без драк и каких-то серьёзных потрясений, если не считать моего побега и долгого сна в корнях леса. Ну и, кроме того, присутствовало смятение чувств от встречи с богами. Я ни на минуту не усомнился, что сон тот был не просто плодом моего воображения и игрой подсознания, до нас на старом капище действительно снизошли боги. Думать об этом было трудно и под конец почти больно, я буквально сломал себе голову этими размышлениями, а не думать не получалось.
Не то чтобы я раньше не верил в богов; скорее, не было повода усомниться в их существовании. Но одно дело — верить, а другое — видеть своими глазами. Причём не просто так, а видеть, что это не какие-то потусторонние необъяснимые сущности, а кто-то очень похожий на нас. Особенно остро ощущалась упомянутая в книгах связь времён. Внуки Двуглава, правнуки Роса — так там было написано, и теперь я не просто верил, я знал, что именно так и есть. Просто это знание никак не хотело уходить из разряда новостей и прозрений в область привычного и понятного.
Поговорить бы с Миролевом на эту тему! Да только подобная мысль пришла в мою бедовую голову поздно; короткий, буквально зубами вырванный у начальства отпуск дознавателя подошёл к концу, он вернулся на службу, а я продолжил свой долгий путь.
Вот, кстати, ещё одна вещь, к которой оказалось трудно привыкнуть: дружба с обермастером дознавателем СОБ. Скажи мне кто-нибудь о таком год назад, точно бы не поверил.
— Встреча шестая. Атаман. Время встречи — 30 ноября 1912. Место встречи — запад Приасского края, деревня Хвосты.
«…Я исполняю заказы и даже тайно беру чаевые и сальдо, я выставляю всё на продажу: подлость, как искренность, универсальна!»
Зима в этом году, видимо, решила не ждать до положенного срока: ещё в октябре ударили первые морозы и повалил снег. Поначалу было ничего, все пророчили скорое потепление; а потом снегом завалило всю страну, и стало понятно, что никуда зима до весны не денется. Своим ходом перемещаться по дорогам стало практически невозможно, и путь я продолжал исключительно на попутках.
Один раз только пришлось пробираться несколько вёрст пешком: аккурат между двух деревень засела кучка мёртвых големов. Это те же кадавры, только выглядят приличней, пошустрей и поэффективней в роли бойцов, хотя и ненамного. Жители близлежащих деревень избегали плохо зарекомендовавшей себя местности, обходя стороной. Помощи, впрочем, тоже просить не спешили — нежить вела себя смирно, если к ним не подходить, вот деревенские и привыкли.
Правда, потом выяснилось, что големы слонялись не просто так, а охраняли тщательно замаскированную землянку, в которой обнаружился какой-то дважды покойный доманский офицер в звании капитана. Кажется, его зацепило сильными чарами, после чего он сумел укрыться здесь, выставить охрану и, видимо, пытался заняться самовосстановлением, только безуспешно. Обыскав всё вокруг, я не нашёл ничего настолько ценного, чтобы вызывать и ждать по такой погоде службистов. Поэтому собрал документы, какие нашёл (личный дневник, ежедневник, паспорт, пара книг и прочего по мелочи), снял с мундира мумии все знаки различия и мелкие личные вещи, включая табельное оружие и нательный крест, завернул находки в шейный платок того же доманца и убрал в вещмешок: при случае сдам куда следует. А потом сжёг к Чернуху землянку вместе с её хозяином, так, от греха подальше. Да и нехорошо это, бросать останки вот так, пусть он и враг. Насколько я помню, крестопоклонники обычно своих мертвецов в землю закапывают, но против сожжения, кажется, тоже не возражают.
В общем, такими темпами, на перекладных, я добрался до Приасского края очень быстро. Это если считать дорогу, а в общем — там несколько дней, тут несколько дней, и уже декабрь на носу.
Сейчас я в полном смысле этого слова застрял в небольшой деревеньке Хвосты почти в трёх сотнях вёрст от родного города. Остановился я здесь с целью помочь местным разобраться с волнами самопроизвольно поднимающейся в окрестных лесах нежити. Здесь после Приасской битвы шли ожесточённые бои: доманцы категорически не хотели отступать. Так что и «случайной», и сотворённой нежити хватало с избытком.
Бушевавшая почти трое суток метель утром наконец-то пошла на убыль, к обеду похудела до лёгкого пушистого снежка, мелкой порошей повисшего в почти безветренном воздухе, а часам к трём вовсе стихла, и сквозь дыры в высоких облаках начало проглядывать солнце.
Моя хозяйка, вдовая старушка лет шестидесяти пяти, шлющая по письму в день в Приасский госпиталь единственному сыну, наконец-то поднялась с кровати. В непогоду её разбил артрит, принялось скакать давление и разыгралась сильная мигрень, так что я чуть ли не силой заставил охающую и причитающую женщину согласиться на постельный режим, клятвенно заверив, что с растопкой печи справлюсь, кашу сварить и самовар поставить сам умею, а гробить собственное здоровье ради законов гостеприимства не стоит.
Муж хозяйки, мужичок хороший, но бестолковый, умер ещё до революции по собственной глупости, провалившись по весне под лёд на реке, оставив вдову с двухлетним сыном на руках. Второго мужа так и не нашлось, детей — тоже. Зато вот единственного сына, майора-артиллериста, боги сберегли; рана была нетяжёлая, и к январю он уже обещался быть дома, да ещё привезти с собой молодую жену, которую где-то в городе успел завести.
В общем, всё это время я промаялся со скуки, потому что даже на двор выходить лишний раз не хотелось, что говорить о поисках блудной нежити? Да и невозможность различить что-то конкретное на расстоянии уже в сажень существенно осложнила бы процесс поисков. Благо, в доме обнаружилось несколько книг, забытых когда-то кем-то, остававшимся тут, точно как я, на постой. Опять же, пригодились книги уже упомянутого мной офицера из землянки. Доманский я знал неплохо (как и почти весь старший командный состав — всё-таки, язык врага), поэтому кое-как читать получалось; тем более, это были стихи известного доманского поэта прошлого века, творчество которого попадалось мне ранее (правда, в переводе) и оставило по себе положительное впечатление.
С ногами устроившись на большом сундуке у окна, заменявшем скамью, я помешивал в чашке ещё тёплый настой зверобоя, прекрасно компенсировавший отсутствие чая, читал книгу и периодически поглядывал на улицу, ленясь куда бы то ни было идти. Конечно, устаканившаяся погода намекала на необходимость продолжить поиски блудной нежити, однако время неуклонно двигалось к закату, за окном явственно схватывался мороз, и нежелание покидать уютную избу крепло с каждой минутой.
— Ох, старая я развалина стала, — проворчала хозяйка, скрипя половицами в направлении печи. — Наконец-то, боги дали, суставы эти проклятые ломить перестало. Это что ты такое читаешь, милок? — полюбопытствовала она, чем-то гремя и шурша.
— Стихи. Вам не понравится, они на доманском, — откликнулся я.
— Ой, да мне что доманский, что росский, что фарейский — я всё одно неграмотная, — рассмеялась она. В этот момент наш разговор прервал громкий стук в дверь. — Это ж кого принесла нелёгкая? Сиди, сиди, милок, я сама открою, пока ты ещё обуешься, эти безбожники уже дверь поломают. Да иду я, иду! — в голос крикнула она в сторону двери и торопливо засеменила в сени. — Здравы будьте, товарищи. А вы чьих будете?
