Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– Элоиза, все хорошо, все будет хорошо, – повторял он так тихо, что она не могла его слышать, несмотря на отличный музыкальный слух. – Я знаю, мы сможем зарегистрировать гражданский брак. В Клайпеде это можно.
В эти минуты Сендер, забыв о надвигающейся катастрофе, снова чувствовал себя победителем – человеком, в жизни которого все зависит исключительно от его решения.
Именно таким и был Сендер летом 1937 года, когда впервые встретил Элоизу на Всемирной выставке в Париже. Ей исполнилось двадцать четыре года, и она была уже довольно известной пианисткой, которой прочили грандиозный успех. А он, двадцативосьмилетний красавец, один из самых богатых людей Клайпеды и любитель красоты во всех ее видах, включая дома, автомобили, женщин и рестораны. Эта его страсть, правда, слегка волновала родителей, но они были уверены, что их самый умный и самый расчетливый в мире сын рано или поздно женится на хорошей еврейской девушке и подарит им кучу внуков. В конце концов, именно так и произошло. Но до этого Сендер серьезно увлекся Элоизой.
– Представляете, я вчера пережила ужасные минуты, – взмахнула Элоиза руками в длинных черных перчатках и захохотала. – Я вдруг поняла, что мои руки ничего не помнят – ни одной ноты.
Все сидящие в ресторане люди оглянулись и посмотрели на нее – так велико было несоответствие слов и интонаций у этой высокой женщины со светлыми волосами, одетой в сшитое по последней моде черное платье. А может быть, их привлекла выразительность ее жестов, особую красоту которым придавали туго обягиваюшие руки перчатки.
– И что же ты сделала, дорогая? – улыбнулась ее подруга Гражина и переглянулась с сидящим рядом мужем, мол, эта Элоиза всегда что-нибудь сочинит.
– Кое-как доиграла. А потом вспомнила любимую поговорку моей бабушки: Es gibt kein noch so scho+nes Lied, man wird des endlich mu+d’. («Еще не было ни одной песни, от которой бы в конце концов не уставали, даже если она хорошая».) Так что, думаю, мне пора серьезно обновить репертуар. Сколько можно играть одно и то же?
Муж подруги важно кивнул и обернулся, чтобы позвать официанта и потребовать еще шампанского. Но вдруг вскочил с места и со словами: «Сендер!» – бросился к молодому человеку – безукоризненно одетому, невысокому, но отлично сложенному. Правильные черты лица, хорошо очерченные губы и темно-карие глаза делали его очень привлекательным.
Сендер обнялся со старым приятелем, представился дамам, поклонился и присел за стол.
– Жарко, – начал он разговор.
– Жарко – это если бегать по всем павильонам, а если пить холодное шампанское, то можно пережить, – улыбнулась Элоиза и посмотрела в его глаза.
И тут же отвела взгляд, хотя никогда особой робостью не отличалась. Но ей показалось… Нет, ей не могло показаться. Она их узнала – сразу, в одну сотую доли секунды – и эти глаза, и их выражение, одновременно ласковое и требовательное. Именно этот взгляд вчера сбил ее с толку и чуть не сорвал концерт. Когда она в перерыве между исполнением посмотрела в зал, то столкнулась именно с этим взглядом. Руки тут же забыли ноты. И только силой воли она сумела подчинить их себе. Но концерт получился неудачный. Публика этого не заметила, но Элоиза знала цену своему выступлению – ведь играя, она думала о двух вещах: как бы доиграть до конца и не сбиться и будет ли человек с «этим» взглядом ждать ее после концерта с букетом.
Она доиграла «Серенаду» Шуберта, больше ни разу не сбившись. А когда вернулась в гримерную, то застала там только лучшую подругу Гражину и ее мужа Эдуарда.
Элоиза рассердилась на себя – ведь это было ее требование к администрации: ни под каким видом не пускать к ней посторонних. Только близких друзей. В число которых входил и Ромунас, который два последних года не желал быть только другом детства. И Элоиза в душе была уверена, что рано или поздно станет его женой. Когда немного постареет и успокоится.
– Я расстроен, – вздохнул Сендер.
– Что такое? Ты не нашел на выставке ничего интересного для своей фабрики? Странно, в Париже можно воровать идеи для текстиля на каждом шагу, – иронично ухмыльнулся Ромунас, по привычке подтрунивая над старым товарищем по детским играм.
Они очень дружили, когда жили в Вильно. А потом Сендер с отцом уехали в Мемель.
– Ну, я думаю, здесь можно украсть и кое-что поценнее. И я размышляю, как это лучше сделать, – глядя в упор на Элоизу, ответил Сендер.
– О, это ты напрасно задумал! Наша Элоиза – это тот редкий лед, который всегда в огне. Так что будь осторожен.
«Будь осторожен, Сендер, будь острожен…» – эта фраза стучала в его голове без остановки со вчерашнего вечера, с того момента, когда он впервые увидел Элоизу. И так вымотала его, что сейчас, сказанная лучшим другом детства, совершенно не напугала. Ему только ужасно хотелось стащить с нее черные перчатки и дотронуться до ее рук, чтобы убедиться в том, что они теплые. Потому что если это так, то и она вся, под своим платьем из черного шелка, тоже теплая. Хотя когда он впервые вчера увидел ее, то был потрясен перламутровым светом, который излучала ее кожа. Женщина с такой кожей могла быть и ледяной королевой, и самой горячей в мире. Сендеру показалось как никогда важным проверить это. Потому что, когда их глаза встретились, он узнал, как обычно внезапно в толпе узнаешь самого важного для тебя человека. И в девяносто девяти случаях из ста тут же теряешь его. Но Сендер в свои двадцать восемь лет еще не успел привыкнуть терять – он пока умел только приобретать и множить свои богатства.
А Элоиза все поняла сразу. Когда-то бабушка, которая была довольно известной немецкой оперной певицей, рассказала ей, совсем юной, как правильно выбирать себе мужчину. «Дорогая, ничего не имеет значение, ни внешность, ни образование, только вот это абсолютное понимание – этот мужчина для тебя, только для тебя и ни для какой другой женщины… Когда ты встретишь такого, ты поймешь, о чем я говорю». И сейчас, сидя в парижском ресторане, Элоиза совершенно отчетливо поняла, о чем говорила ее немецкая бабушка.
– Вы долго здесь еще пробудете? – спросил ее Сендер.
– Нет, я завтра утром уезжаю в Вильно. Потом – продолжение гастролей. Наверное, хотя вы сами знаете, как трудно что-то планировать, когда мир начинает ходить ходуном.
Он кивнул, хотя в это лето 1937 года фраза «Мир начинает ходить ходуном» казалась им, скорее, художественным образом, нежели неумолимо приближающейся реальностью. Страшной и пугающей настолько, что им хотелось верить, что ничего не случится, что как-нибудь все обойдется. Поэтому сейчас самое главное – убедиться в том, что интерес взаимен. А потом случайно в суете не потерять друг друга.
Они простились возле отеля. Сендер обещал приехать в Вильно, тем более что это его родной город. Настойчиво уговаривал наведаться в Мемель, где обещал встретить Элоизу как королеву.
– Вы, Сендер, забыли, что это мой родной город и я сама могу встретить вас там как короля.
– Хорошо, мы будем король и королева. Я даже уже начал строить для нас замок на косе.
Они еще долго жонглировали словами, смеялись и никак не могли расстаться. На прощание Элоиза так резко стянула перчатку, что треснула ткань, и протянула ему руку, которая, как он и ожидал, оказалась очень горячей.
«Я не ошибся», – подумал Сендер и улыбнулся.
«Бабушка была права», – про себя вздохнула Элоиза.
И ей не приходило в голову, что, давая совет, ее мудрая бабушка не подсказала, как вести себя в той ситуации, когда тебя и твоего идеального мужчину разделяют не только вера и кровь, но и то, что мир вот-вот взорвется и разлетится на миллионы дымящихся обломков.
Элоизу и Сендера последующие два года связывали не только редкие встречи, но и бесчисленные телеграммы, смысл которых сводился лишь к одному – «помню тебя, я не ошибся…». Они верили, что еще немного, и все будет хорошо. Если бы, конечно, они вдруг узнали, как мало им отпущено, то не транжирили бы так беспечно самое дорогое, что у них было, – время. Но они ничего не знали и жили, как прежде, – он приумножал свои капиталы, строил дом, а она много и с успехом гастролировала. И всюду, как тень, за Элоизой следовал Ромунас. Но она была не против – ведь это так удобно иметь рядом покорного мужчину, к которому ты совершенно равнодушна.
