Идеальный вариант (сборник) - Райт Лариса (читать книги .TXT) 📗

– Ну, – засмеялась Аринка, – хочешь – не хочешь, а дело сделано. Хорошо, что сюрприз устроили, а то ты бы не согласилась.

– Но это же нечестно! Нечестно! – горячилась Велуня. – А ты? А Алешенька?

– Да не беспокойся, мамочка. Мы и не будем здесь жить.

– Как? – Земля ушла из-под ног. – Как это не будете? – Она хватала ртом воздух. – А где? Где будете?

– В Москве. Отсюда на работу нет больше мочи добираться. – Дочь словно не замечала волнения матери – сама была слишком взволнована грядущими изменениями. – Мы уже и квартиру сняли, и школу Лешке подобрали.

– Школу? Лешке? Его-то зачем дергать? Я за ним присмотрю.

– Как зачем? Ребенок должен с родителями жить.

Этот аргумент был убийственным. Дальше спорить не могла, проскулила только:

– Я бы о нем заботилась.

– Мам, да ты сама сегодня говорила, что он – здоровый лоб и в бабке уже не нуждается.

«Говорила. Но ведь не думала же».

– Ариша, – Велуня теребила край фартука. – А может, ну ее – квартиру-то эту. Продадим, и я с вами поеду. А там поднакопите и в Москве что-нибудь осилите.

– Нет. Ты заслужила свой угол. – Дочь мгновение помолчала и вышла из спора победителем, сказав: – Мы все так считаем.

– Ну, раз все, – Велуня попыталась вытереть так и не пролившиеся по щекам слезы, – раз все, то и хорошо. Давайте-ка чай пить.

Она суетилась: расставляла чашки, подкладывала пирожки, наливала варенье. Дети были счастливы, хвалили угощенье и называли Велуню кудесницей. Потом снова начали петь. Исполнили «Калитку», «Отцвели, ах, уж давно…» и засобирались домой.

– Я уберу, – сказала Аринка.

– Я провожу. – Велуня накинула на плечи шаль и вышла во двор. На станцию теперь идти незачем. Все на колесах. Иринка к Полине поедет ночевать, а назавтра уж назад в свой Саратов. Там, наверное, Дружок скучает без хозяйки.

Уехали. Мать долго стояла у подъезда и смотрела вслед удаляющимся огням.

– Отчалили? – окликнула из окна соседка.

– Улетели, – вздохнула Велуня.

– Чего подарили-то?

– Круиз по Волге и квартиру.

– Чего?

– Того. Квартиру оставляют, а сами съезжают.

– Быть не может!

– Может.

– Ох, и повезло тебе! – Соседка от зависти чуть не выпадала из окна. – Золотые дети! Бывает же такое. Значит, теперь не готовить, не стирать, не гладить? Ох, и счастливая же ты!

– Счастливая, – согласилась Велуня и побрела домой. «А то еще выпадет из окошка-то от избытка чувств».

Дома сняла с Аринки фартук, подтолкнула дочь к выходу из кухни:

– Иди давай. Помогла уже. Сама справлюсь.

Та спорить не стала. От выпитого ее разморило, хотелось забраться под одеяло и уткнуться в подмышку любимому мужу.

А мать терла, скребла, мыла и драила. На рассвете, наконец, угомонилась, прилегла на кушетку. Глаза были сухие, а душа выла. Сердце стучало непривычно медленно и равнодушно. В голове упрямо крутились одни и те же слова: «Не готовить, не стирать, не гладить. Не готовить, не стирать, не гладить». Глаза Велуни закрылись, руки вытянулись вдоль тела. Через десять минут она умерла.

Баранки

Дина не верила своим глазам. Они лежали на витрине и выглядели так, как в детстве. Большие, круглые, с подрумяненной, обсыпанной сахаром корочкой лакомства лежали под стеклом и всем своим видом умоляли: «Купи!» Они могли бы лежать молча, могли бы вовсе отвернуться или даже спрятаться за большим пакетом с халвой – она бы их все равно разглядела, и обрадовалась, и непременно купила бы.

– Полкило, – сказала Дина, показывая на баранки. – Нет! Лучше килограмм. Или полтора, как думаете?

Продавщица смерила ее взглядом, которым смотрят на сумасшедших, и рявкнула:

– Женщина, вам сколько?

– Килограмм, – решила Дина, не замечая хамства. Сейчас ничто на свете не могло испортить настроение.

Она вышла из магазина и помчалась по улице почти вприпрыжку. Баранки гремели в пакете сладкой мелодией, согревающей душу. Через несколько метров остановилась, быстрыми, даже лихорадочными движениями развязала кулек и, схватив баранку, откусила огромный кусок. Лицо расплылось в улыбке, к глазам подступили слезы. Наконец-то нашла. Наконец-то, это были они – те самые, из далекого детства, вкус которых Дина уже и не надеялась когда-либо почувствовать.

В первый раз баранки принес какой-то странный дядя в смешной волосатой шапке и грязных ботинках. Он неловко протянул кулек пятилетней девочке, а та вопросительно оглянулась на маму.

– Бери, Диночка, бери, – кивнула мама.

Она приняла кулек из рук незнакомца, и тот сразу стал раздеваться, торопливо избавляясь и от грязной обуви, и от смешного колтуна на голове. Эта старая шапка из облезлого кролика задержалась в их прихожей на три года, и иногда казалось, что малышка терпит ее присутствие только потому, что раз в месяц обладатель головного убора приносил заветный кулек. Это потом, став старше, она с удивлением спрашивала маму:

– Зачем ты потратила время на этого жмота?

– Диночка, вырастешь – поймешь.

Пятнадцатилетняя Диночка, конечно, казалась себе ужасно взрослой и все понимающей, а понимала только одно: ее красавица-мама всегда была достойна чего-то лучшего, чем облезлый кролик. Это еще через десять лет, разведясь с мужем и оставшись с маленькой Анечкой на руках, не имея ни связей, ни хорошей работы, ни, соответственно, хорошей зарплаты, осознала, что тогда имела в виду мама. Тяжелое послевоенное время, от мужа, кроме ребенка, остались только похоронка да комната в коммуналке. Из мебели – железная кровать с провисшей пружиной, из одежды – две телогрейки, работа нянечкой в городской больнице и никакой надежды на то, что когда-нибудь нищете наступит конец. В этой ситуации сгодится любая помощь, кто бы ее ни предложил. И, как говорила впоследствии мамина подруга Ирочка, дядя Толя (именно так звали обладателя кроличьей шапки) «воспользовался ситуацией».

Был он совсем не молод – готовился справить пятидесятилетний юбилей, – не красив и совсем не щедр. Вернее, даже скуп. А если совсем честно, то очень и очень жаден. Дина продолжала ходить в штопаных колготах, мама – кутаться в телогрейку, несмотря на то что «новый папа» работал начальником цеха на заводе и возможности, как говорится, имел.

– На отдельную квартиру копит? – интересовалась Ирочка.

– Что ты?! – отмахивалась мама. – Просто не любит тратить.

– Как это?

– Вот так. На сберкнижку кладет. А по вечерам открывает ее и любуется заветными цифрами.

– Да зачем они ему на том свете? У тебя ребенок в рванье ходит, а он любуется!

– Пусть! – отмахивалась мама.

И терпела. А когда надоело, прогнала в одну минуту.

– А почему прогнала? – спросила Дина, уже ставшая взрослой женщиной.

– Он мне на день рождения цветы принес.

– ???

– Подарил и аж светится весь. Я, говорит, дорогая, теперь каждый день букеты таскать буду. Спрашиваю, откуда, мол, такая щедрость души и кошелька? А он отвечает, что кошелек ни при чем. Был, говорит, сегодня на кладбище, мастера одного провожали. Обратно иду, гляжу, на памятниках-то полным полно букетов разложено. Я самый роскошный выбрал. Мне для тебя, дорогая, ничего не жалко. Ты не смотри, что он короткий, поставь в какой-нибудь низкий вазон и любуйся. В общем, отправила букет в помойку, а его – восвояси. Все. Иссякло терпение.

– А до этого все-таки зачем мучилась? – спросила Дина.

Мама тогда погладила ее по руке и ответила:

– Ты очень любила баранки.

Баранки девочка действительно обожала так, будто были они самым редким на свете деликатесом. Несмотря на то что жизнь стала налаживаться (мама, которая великолепно шила, устроилась в ателье портнихой и быстро обросла домашней клиентурой), никакие купленные сладости не могли заменить девочке любимого лакомства.

– Смотри. – Мама выкладывала из сумки большие бруски чего-то коричневого со светлыми прослойками. – Это – шербет, – отрезала кусочек и протягивала дочери.