Хорнблауэр и «Атропа» - Форестер Сесил Скотт (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— Мистер Тернер! Пожалуйста, подойдите ко мне. Вам придется переводить. Мистер Джонс, я попрошу вас поставить матросов к шпилю. Приготовьтесь выбирать шпринг, если понадобится направить пушки на это судно. Турецкий корабль приближался.
— Окликните его, — сказал Хорнблауэр Тернеру. Тернер крикнул, с большого корабля что-то крикнули в ответ.
— Это «Меджиди», сэр, — доложил Тернер. — Я видел его прежде.
— Скажите им, чтоб держались на расстоянии. Тернер крикнул в рупор, но «Меджиди» по-прежнему приближался.
— Скажите им, чтоб держались на расстоянии. Мистер Джонс! Выбирайте шпринг. Приготовиться у пушек!
«Меджиди» подходил все ближе и ближе. «Атропа» поворачивалась, направляя на него пушки. Хорнблауэр схватил рупор.
— Не приближайтесь, не то открою огонь! «Меджиди» едва уловимо изменил курс и прошел мимо «Атропы», так близко, что Хорнблауэр различил лица стоящих у борта матросов, усатые и бородатые лица, темные, почти шоколадные. Турки круто развернули взятый на гитовы за середину грот-марсель, несколько секунд шли в крутой бейдевинд, потом убрали парус, привели корабль к ветру и бросили якорь в четверти мили от «Атропы». Возбуждение спало, и на Хорнблауэра нахлынула прежняя безысходная тоска. Матросы у пушек, взволнованные увиденным, оживленно гудели — сейчас их замолчать не заставишь.
— К нам направляется лодка с латинским парусом, сэр, — доложил Хоррокс.
Судя по тому, с какой поспешностью лодка отвалила от берега, она ждала лишь прибытия «Меджиди». Хорнблауэр видел, как она прошла под кормой большого корабля. Те, кто был в лодке, обменялись несколькими словами с теми, кто был на корабле, потом лодка резво заскользила к «Атропе». На корме сидел седобородый модир — он что-то крикнул.
— Он хочет подняться на борт, сэр, — доложил Тернер.
— Пусть поднимается, — сказал Хорнблауэр. — Отцепите сетку ровно настолько, чтоб он смог пролезть.
Модир спустился в каюту. Он ничуть не изменился, его худое лицо было по-прежнему бесстрастным, по крайней мере, он не обнаруживал ни малейших признаков торжества. Что ж, он умеет выигрывать, как джентльмен. Хорнблауэр, у которого на руках не осталось ни единого козыря, намеревался показать, что и он умеет проигрывать, как джентльмен.
— Передайте ему мое сожаление, — сказал Хорнблауэр
Тернеру, — что я не могу предложить кофе. Когда корабль подготовлен к бою, на нем нельзя разводить огонь.
Модир жестом показал, что любезно прощает отсутствие кофе. Произошел обмен вежливыми фразами, которые Тернер почти не затруднялся переводить, и наконец модир перешел к делу.
— Он говорит, вали с войском в Мармарисе, — сообщил Тернер. — Он говорит, форты полны людей, и пушки заряжены.
— Скажите ему, что мне это известно.
— Он говорит, что этот корабль — «Меджиди», сэр, на нем пятьдесят шесть пушек и тысяча человек.
— Скажите, что мне известно и это.
Прежде чем пойти дальше, модир погладил бороду.
— Он говорил, вали разгневан, что мы подняли сокровища со дна залива.
— Скажите ему, это британские сокровища.
— Он говорит, они лежат в турецких водах, и все затонувшие корабли принадлежат султану.
В Англии затонувшие корабли принадлежат королю.
— Скажите ему, что султан и король Георг — друзья. На это модир отвечал долго.
— Бесполезно, сэр, — сказал Тернер. — Он говорит, Турция в мире с Францией и потому нейтральна. Он говорит… он говорит, у нас здесь не больше прав, чем если б мы были неаполитанцами.
На Леванте трудно сильнее выразить свое презрение.
— Спросите, видел ли он неаполитанцев с заряженными пушками и горящими запалами.
Хорнблауэр знал, что его игра проиграна, но не собирался бросать карты и отдавать оставшиеся взятки без борьбы, хотя и не видел возможности взять хотя бы одну. Модир снова погладил бороду. Он заговорил. Его бесстрастные глаза смотрели прямо на Хорнблауэра, как бы сквозь него.
— Видимо, он с берега следил за нами в подзорную трубу, — заметил Тернер, — или это рыбачьи лодки шпионили. Во всяком случае, он знает и про золото, и про серебро, сэр. По-моему, сэр, они давно знают про сокровища. Видимо, тайна хранилась не так строго, как полагают в Лондоне.
— Спасибо, мистер Тернер, но выводы я могу сделать и сам.
Пусть модир обо всем знает или догадывается — Хорнблауэр не собирался подтверждать его догадки.
— Скажите ему, что мы получили большое удовольствие, беседуя с ним.
Когда модиру перевели эту фразу, он какое-то мгновение едва заметно изменился в лице, но заговорил прежним бесстрастным тоном.
— Он говорит, если мы отдадим то, что уже подняли, вали разрешит нам остаться здесь и взять себе то, что нам еще удастся поднять, — сообщил Тернер.
Он переводил так, будто его это не касается, но на старческом лице проступало явное любопытство. Он ни за что не отвечает, он может позволить себе роскошь — удовольствие — гадать, как его капитан примет это требование. Даже в этот ужасный момент Хорнблауэр поймал себя на том, что вспоминает циничную эпиграмму Ларошфуко — об удовольствии, которые доставляют нам беды наших друзей.
— Скажите ему, — произнес Хорнблауэр, — что мой повелитель король Георг разгневается, узнав, что подобные вещи говорили мне, его слуге, и что друг короля султан разгневается, узнав что подобные слова говорил его слуга.
Но возможные международные осложнения не тронули модира. Много, много воды утечет, пока официальный протест доберется из Мармариса в Лондон и оттуда в Константинополь. Как догадывался Хорнблауэр, малой толики сокровищ хватит, чтоб купить поддержку визиря. Лицо модира было неумолимо — испуганному ребенку в страшном сне может привидеться такое лицо.
— К черту! — воскликнул Хорнблауэр. — Я это не сделаю!
Сейчас ему больше всего на свете хотелось нарушить непрошибаемое спокойствие модира.
— Скажите ему, — продолжал Хорнблауэр, — я скорее выброшу золото в море, чем отдам его. Клянусь Богом, я это сделаю. Я выброшу его на дно, и пусть вытаскивают его сами — они отлично знают, что не смогут этого сделать. Скажите ему, я готов поклясться в этом Кораном, или бородой Пророка, или чем там они клянутся.
Тернер кивнул, удивленно и одобрительно — ему такой ход в голову не пришел. Он пылко начал переводить. Модир выслушал с безграничным спокойствием.
— Бесполезно, сэр, — сказал Тернер, после того, как модир ответил. — Вы его этим не напугаете. Он говорит… Тернер перевел следующую фразу модира.
— Он говорит, после того как наш корабль будет захвачен, идолопоклонники — так он назвал цейлонских ныряльщиков, сэр — будут работать на него так же, как работали на нас.
Хорнблауэр в отчаянии подумал о том, чтобы перерезать цейлонцам глотки, после того, как выбросит за борт сокровища. Это вполне соответствовало бы восточной атмосфере. Но прежде, чем он облек эту ужасную мысль в слова, модир снова заговорил.
— Он говорит, не лучше ли вернуться назад с частью сокровищ, сэр — что нам еще удастся поднять — чем потерять все? Он говорит… он говорит… прошу прощения, сэр, но он говорит, что если это судно будет схвачено за нарушение закона, ваше имя не будет в почете у короля Георга.
Это еще мягко сказано. Хорнблауэр легко мог вообразить, что скажут лорды Адмиралтейства. Даже в лучшем случае, то есть если он будет сражаться до последнего, человека, Лондон без всякой благосклонности отнесется к капитану, заварившему международный кризис, из-за которого придется направлять на Левант эскадру и войско, чтоб восстановить британский престиж, в то время как каждый; корабль и каждый солдат нужны для войны с Бонапартом. А в худшем случае… Хорнблауэр представил, как его крошечный корабль берут на абордаж тысяча турок, захватывают, забирают сокровища и с презрительным высокомерием отпускают обратно на Мальту, где ему придется рассказать о грубом произволе турецких властей, но главное — о своем поражении.
Потребовались все его моральные силы до последней капли, чтоб скрыть — как от модира, так и от Тернера — отчаяние и безысходность. Некоторое время он сидел молча, потрясенный, словно боец на ринге, который пробует оправиться от сокрушительного удара. Как и бойцу, чтоб оправиться, ему требовалось время.
