Музейный роман - Ряжский Григорий Викторович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt, .fb2) 📗
— К чёрту… К чёрту всё, слышишь?
Расшифровки не требовалось, о каком чёрте в этом случае шла речь, вырисовывалось непосредственно из контекста. Ева поднялась с расчудесного стула и глянула время. Осторожно намекнула:
— Коля, нам бы ещё поехать поискать ночлег, да?
— Здесь и будет ночлег, Евушка… — сквозь слезы выдавила из себя хозяйка. — Нинка-то наша в отъезде.
Утерев фартуком лицо, поднялась. Шмыгнув носом, кивнула на широкую постель, заправленную по старинке, с горкой подушек, цветастым покрывалом и некрупными гобеленовыми олешками на прикроватном коврике.
— Спасибо, — поблагодарила Ева, знавшая уже, что так и будет.
— Тогда, может, по рюмашке? — оживился Николай и свистнул лабрадора. — Принимай гостей, э-э!
Дальше был весёлый и добрый семейный ужин, какой в отдельные дни случается у простых, но немного заплутавших по жизни людей. Будто в тушёную капусту с непонятно из чего рагу, что сготовила Галина, прыснули чуток полезного зелья, и зелье то, отработав на славу, напрочь примирило меж собой хозяев, а заодно увело от опасной пропасти ещё одну нескладную судьбу. Жаль только, сил его не хватило, чтоб свернуть и непутёвую Нинку с прицельно избранного ею добычливого, но недоброго пути.
К десяти утра другого дня Николай доставил гостью Иванову ко входу в загс и, несмотря на возражения Евы, остался ждать у входа. То, за чем хорошая ведьма прибыла в город его проживания, больше ни для кого не было тайной. И потому, проникшись деликатной ситуацией, Галина строго-настрого наказала супругу везде и повсюду сопровождать добрую волшебницу вплоть до последнего обнаружения ею какого-никакого родства по сиротской семейной линии.
Инспекторша была сама обходительность. Пригласила без очереди, одновременно кинув строгий взгляд на враз примолкнувшую цепочку очередников, какие маялись, ожидаючи высокого приёма.
— Вот! — Она положила перед Евой адрес. — Туда тебя, Евушка, деточкой и привезли, только-только рóжденной, прям от груди. И там же оприходовали. Кто-чего — там не знают иль не помнят, а только дали архивные данные на одного человечка, который вроде б доставил. В смысле, новорождённую. Я пробила по базе данных, так он помёр невесть когда ещё, если тем, кто надо, был, само собой. Но зато адресок имеется, тоже помеченным оказался, по факту найденного.
— Какого найденного? — не поняла Ева Александровна. — Кого найденного?
— Так тебя и найденного, дорогая моя. А кто доставил, тот, выходит, и нашёл. Или же как-то ещё. — И протянула листок: — Вот, оба адреса: приют, дважды переехавший, а после слившийся с домом малютки номер два. И домашний тот, спасительский. Теперь уж не наугад понять будет можно, что да как. Ты ж этого и хотела, вроде нет?
И вопрошающе глянула на посетительницу в ожидании заслуженного закрытия темы навсегда.
— Благодарю вас… — рассеянно отозвалась Иванова, рассматривая адреса на бумаге, — вы мне очень помогли, правда. Если что, всегда обращайтесь, постараюсь не подвести.
— Да-да, конечно, — вежливо согласилась та и многозначительно протянула, заведя глаза в потолок: — Если что-о…
Верный Николай, напряжённым штыком поджидавший благодетельницу у дверей учреждения, тут же забычарил сигарету и с участливым видом поинтересовался:
— Ну как, срослось?
— Есть два адреса, — всё ещё находясь в раздумье, пробормотала она, — только не знаю, с какого начать. — И усмехнулась по-привычному, протянув листок неизменному сопроводителю своему. — Куда дорога кривей?
Оба шутку оценили, после чего Николай, едва глянув в адреса, уверенно скомандовал:
— Давай сразу к этим, какие нашли, хоть и неживые, как говорится.
— А резон? — не поддалась Ева.
— Резон на месте уясним, когда за цугундер прихватим да наддавим, если они, конечно, за это время разов восемь не переехали, — отбился Коля, — но всё лучше, чем нянек приютских пытать. — И смачно сплюнул на снег. — Да они к тому же помёрли все, наверно, к бабке не ходи! Всё ж как-никак тридцать четыре года накопилось, это вам не шутки для юмора! — И тут же, ойкнув, прикрыл рукой рот.
Первая ошеломлённость и последовавший за ней реальный страх возилы медленно, но уверенно ослабевал. Некая новая сущность, благодарная и даже временами рисковая сверх привычной нормы, добавляла Еве расположения духа. Безыскусные реакции на её ведьминство что самого Коли, что Галины его не доставляли ей более никаких хлопот. И даже, наоборот, отчасти они же подбадривали теперь и самоё её, впервые за долгие годы вновь столкнувшуюся с реальным плодом своей особости.
Состояние было чудны`м и плохо объяснимым. Будто плоть, изначально смастерённая для гадостей, от какой обычно дистанцируется всякая здоровая душа, вопреки общему представлению о неприятном опровергала теперь эту кривобокую легенду, сочинённую завистниками и глупцами, ахающими и прикрывающими лицо платком при слове «колдунья».
Ева знала, что это не так. Что подлое и злое, точно так же живущее с младых лет во всяком живом организме, может не меньше любого колдовского нанести урон живому, самому носителю этих качеств. Равно как и обладателю врождённого, как у неё, устройства для сопротивления души всякой нечисти и дури. Просто нужно было размышлять, прежде чем делать то или иное. Злое, думала она, часто побеждает, и порой ничего поделать с этим невозможно. Так уж всё устроено, независимо от наших желаний. Так получается в миру. «Но тогда что есть смысл жизни? — спрашивала она себя и сама же, подумав хорошенько, отвечала однажды: — Смысл в том, чтобы победа та давалась злу как можно более дорогой ценой…»
Ещё когда жила в детдоме и читала Льва Толстого, глотая произведения великого мыслителя сверх всякой программы, то вычитала там кой-чего, и в том месте задержалась, поражённая простотой формулировки и точностью, глубиной мысли гения: «Мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им причинили…» Боже мой, как правильно, как просто, как красиво… И как справедливо сказано. Будто проник седобородый старец в самую заветную её серёдку, смяв по пути, порушив, разнеся по сторонам сомнения, какие были, и заодно отроческую незрелость, с какой жила в нелюбви все свои нехорошие и нерадостные годы ученья. Жаль только, нога от этого не починилась, в минуты сокровенные всё так же давая знать о себе, как ни в какие другие минуты и часы. Она и теперь ныла, непривычно нахоженная по кабинетам и чужим адресам.
— Хорошо, едем в семью, — согласилась она на предложение Николая.
Они сели, завелись, и он газанул в сторону Обнинска, ближе к его окраине, что немного не дотягивала до излучины протекавшей неподалеку Протвы. Там река была широкой из-за небольшой плотины местного масштаба. Николай, завзятый рыбак, неплохо знал обнинскую окрестность, наезжая туда ближе к середине лета, когда шёл самый сытый и нагулянный летним разливом окушок.
И снова была им удача. По крайней мере, промежуточная.
Дом нашёлся быстро. К тому же совпал панельностью и квартирным этажом с Колиным жильём. Это был добрый знак, как отметил сам же Николай, постепенно начиная привыкать к наличию интересных чудес внутри обычной хромоногой гражданки. Он же с лёгкостью окончательно перешёл с Евой на «ты», ловя себя на том, что не испытывает никакого неудобства против своего же вчерашнего паралича. Более того, теперь он просто считал семейным долгом всячески способствовать устройству любого Евиного дела, в каком бы он мог так или иначе пригодиться.
Им открыла женщина глубоко пожилая, лет восьмидесяти или около того, не меньше. Подслеповато уставилась в подъездную темень:
— Вам кого, любезные?
Двое, что стояли у порога, чуть замялись.
— Честно говоря, не знаю, как начать… — не слишком уверенно выговорила та, что опиралась на палку, довольно молодая, с хорошим, кажется, и светлым лицом.
— Нам бы поговорить, хозяюшка, — вступил в разговор её спутник, простецкого вида мужик в дутой стёганке, с небритыми щеками и без шапки, несмотря на злющий мороз.
