Против течения - Картленд Барбара (читать книги полностью txt) 📗

Наша мать умерла, когда мы были очень маленькими, и мое детство прошло в бесконечном хаосе неустойчивых обстоятельств. Вначале я их не понимала, но с годами они становились все более устрашающими. Несколько лет отцу каким-то чудом удавалось удерживать свой фамильный особняк, который мы считали своим домом. Но только четыре стены и крыша этого дома оставались неизменными, и их наличие не зависело от удач отца. Временами у нас появлялась прекрасная мебель, ковры, картины, серебро и толпы слуг, ждущих приказаний. Проходила ночь, возможно так казалось мне, и на утро все исчезало. Мы оставались буквально с самым необходимым — на чем спать и с чего есть. Уходили и слуги, все, кроме нашей старой экономки, которая пришла в дом вместе с матерью, когда она вышла замуж. Мы с Чарлзом ее не любили, но тем не менее она оставалась для нас единственной постоянной личностью в беспрестанно меняющемся, непонятном мире.

Моих нянь, а некоторых из них я очень любила, отнимали у меня, и они уходили, оставляя в моей душе горько-сладкие воспоминания, потому что в те дни я была очень впечатлительной.

Я росла и хотя, думаю, внешне становилась упрямее и крепче, внутренне я оставалась очень уязвимой и испуганной. Я научилась вытягивать деньги у отца, когда они у него появлялись, и прятать их, чтобы купить себе платье и даже еду, если его постигали неудачи или он уезжал.

Образование я получила очень скудное: гувернантки возникали и исчезали, как до этого няни. Однажды меня послали в модную школу, но пришлось покинуть ее по окончании второго семестра, так как отец не нашел денег, чтобы заплатить за третий. Чарлзу повезло больше: за его обучение в Итоне платил дядя, платил непосредственно в школу, не доверяя деньги отцу.

Вот жизнь, которой я жила до двадцати одного года, когда отец неожиданно скончался, и мы с Чарлзом оказались не только предоставленными сами себе, а перед горой долгов, да еще перед возможностью крайне неприятного судебного разбирательства. Скажу прямо, выяснилось, что в конце жизни отец стал мошенником: он играл не только на свои деньги, но и на чужие.

— О! — сочувственно воскликнула Энн.

Вивьен посмотрела на нее.

— Вы даже представить себе не можете, на что это было похоже, — жестко сказала она. — Я не знала, что делать, куда обратиться за помощью. И тогда появился Джон и спас нас.

Полагаю, мне не следовало говорить вам все это, но я уже сказала так много, что могу быть откровенной и дальше. Задолго до того, как я увидела Джона, когда он был только именем, почти легендой для нас, его дальних родственников, — Джон, такой богатый, такой известный и такой сильный! — уже тогда я мечтала выйти за него замуж. Джон и Галивер олицетворяли для меня безопасность, уверенность, гарантию от всего, что мне было ненавистно и отвратительно всю мою жизнь.

Вивьен замолчала и закрыла лицо руками. Наступила тишина, долгая и томительная. Наконец Энн тепло и с глубоким сочувствием сказала:

— Это должно быть страшно. Мне очень жаль вас.

Вивьен опустила руки.

— И у вас для этого есть все основания, — сказала она, и горькая улыбка тронула уголки ее красных губ. — Я вышла бы за Джона, если бы не появились вы. Он не любил меня, но все больше привыкал к мысли, что я нужна здесь. Его мать хотела этого брака, и рано или поздно он согласился бы с ней.

— А теперь? Что вы собираетесь делать теперь?

И словно вопрос Энн разом перенес Вивьен из прошлого в будущее, она выпрямилась, затем беспомощно развела руками:

— Что я могу сделать? Богатые женихи на дороге не валяются.

— А как же Доусон?

Лицо Вивьен смягчилось.

— Бедный Доусон! Ну какая ему от меня помощь? Я стала бы ему плохой женой, вы это знаете.

— Нет, если вы любите его.

— Я люблю его. Вот почему я не хочу, чтобы он связывался с такой неподготовленной, такой себялюбивой и совершенно беспомощной женщиной, как я.

— А надо ли вам быть такой?

— Я буду такой, поскольку это касается Доусона. Я никогда больше не хочу встречаться с той страшной неопределенностью, с тем ужасным ожиданием неприятностей, которые может принести завтрашний день, с тем состоянием, когда сегодня густо, а завтра пусто. О Небеса! Почему из всех мужчин на земле я полюбила Доусона? — Вивьен обвела взглядом комнату с широкой кроватью и зелеными занавесками. Она протянула руку, и ее движение повторили отражения в зеркале за ее спиной и в двух зеркалах в золотых рамах на противоположной стене. — Вот чего я хочу, — сказала она мягко, словно разговаривая с собой, — вот этого.

— И остаться одной? — Вивьен повернула голову, но не ответила. — Вы хотите остаться одинокой? — еще раз спросила Энн. — Вы сказали, что любите Доусона, но все еще боитесь бедности с ним. Я тоже была бедной. И хотя, возможно, моя бедность была меньше богата событиями, чем ваша, я была тогда безусловно и неописуемо счастлива.

Вивьен недоверчиво улыбнулась:

— Счастливы чем?

— Счастлива жить с людьми, которых любила, — ответила Энн. — Это счастье — шутить и смеяться вместе, делиться тем, что имеешь, веселиться, по-настоящему радоваться и чувствовать единство с любимыми, единство нерасторжимое… до самой смерти.

— Веселье, — повторила Вивьен. — Вы можете представить себе, что мне доставляет удовольствие подобное веселье?

— Почему нет? — спросила Энн. — Какие радости переживаете вы здесь? Посмотрите на эту комнату. Она прекрасна и мила; но, не правда ли, если вы приходите в нее вечер за вечером одна, вы забываете о ее красоте и помните только о своем одиночестве? Галивер велик и величествен, но часто ли вы тут смеетесь? Вы разговариваете, обсуждаете какие-то предметы, но никогда не выглядите людьми, получающими от этого удовольствие. Вы играете, как на сцене, говорите для того, чтобы говорить, а не потому что испытываете потребность поделиться тем, что вы чувствуете или знаете, или шутите с людьми, которые любят и понимают вас. И уже если мы коснулись этого, много ли любви вы нашли в Галивере? — Энн говорила воодушевленно, голос ее звенел, а глаза горели.

Вивьен никогда не видела ее такой.

— Я была счастлива здесь, говорю вам, — сказала она с вызовом.

— Неужели? — спросила Энн. — Неужели вы были счастливы по-настоящему? Неужели вы испытывали ту глубокую, бьющую через край радость, которая весь мир окрашивает в чудесные цвета, потому что те, кого вы любите и о ком думаете, рядом с вами, прикасаются к вам и любят вас?

— Неужели мы должны иметь все это, чтобы быть счастливыми?

— Да, если это подлинное счастье, — ответила Энн. — Вы сказали, что любите Доусона, а я знаю, что он любит вас. Ощущали ли вы когда-нибудь в этом большом пустом доме что-либо хотя бы похожее на те эмоции, которые вы испытывали по отношению к Доусону, когда были вместе?

Вивьен встала и принялась ходить по комнате.

— Что толку говорить об этом? — почти сердито спросила она. — Я стараюсь забыть Доусона. Я не видела его уже несколько месяцев; если бы не Джон, который иногда упоминает о нем, я вообще забыла бы о его существовании.

— Нельзя же все время убегать, — сказала Энн. — Посмотрите, это же то, что вы делаете всю жизнь.

— Убегаю?

— Да, убегаете. Вы боялись бедности. Вместо того чтобы встретить ее лицом к лицу, вы старались спрятаться от нее. Если вы будете продолжать в том же духе, судьба рано или поздно настигнет вас. Возможно, бедность — это тот урок, который вы должны усвоить, возможно, вы должны пройти через подобное испытание в этом мире… Что бы это ни было, бегство не поможет вам; чтобы проверить вас, судьба послала вам Доусона. А вы опять бежите, бежите от него, стараясь уйти от неизбежного.

— Проклятие! Оставьте меня! — топнула ногой Вивьен. И тут же, не успела она договорить, как ее ярость смыл неожиданный поток слез. — Зачем вы мучаете меня? — кричала она. — О Доусон, Доусон! Я этого не вынесу.

Она бросилась в кресло, опустив голову на руки. Ее плечи сотрясались от рыданий. Энн в порыве сострадания подошла к ней, опустилась на колени и обняла девушку за плечи, успокаивая, словно ребенка.