Selbstopfermanner: под крылом божественного ветра - Аверкиева Наталья "Иманка" (книги без сокращений TXT) 📗
— Том, — простонала она почти с благоговейным трепетом, кончиком пальчика касаясь тонких граней колец браслета. — Сумасшедший! Это же целое состояние! Том! Господи, ну какая же красота!
— Я рад, что тебе понравилось, — честно признался я.
— Только… — Мари опустила глаза и как-то сконфуженно поджала губы. Если она сейчас отдаст мне браслет обратно, мамой клянусь — выкину в окно! — Только… У меня день рождения был месяц назад.
— Что? — вкрадчиво спросил я.
— Седьмого января. Я родилась в православное Рождество. Меня даже Сью поздравила, ну там мама твоя, коллеги… еще… Густав и Георг… звонили… да… как-то…
— А где я был седьмого января?
Она пожала плечами.
— Ты был недоступен. Мы даже у твоей мамы немного посидели… отметили… Торт… там… чай… мартини…
— Твою мать… — закрыл я глаза и прислонился спиной к двери. — Болван. Какой я болван.
— Но, знаешь, — Мари обвила мою шею руками и ласково посмотрела в глаза, — скажу честно, я хоть на тебя и обиделась тогда, потому что ждала твоего звонка, но тебе повезло — браслет такой необыкновенный, что в новом году можешь опят забыть про мой день рождения при условии, чтоооо… — протянула сладко, кольца слабо звякнули.
— Да, я уже понял. Колье мне одно там тоже очень понравилось, — страдальчески простонал я, обнимая ее за талию. Так бы и стоял, прижимая к себе ее тонкое тельце. — Собирайся. У нас сегодня еще культурная программа. Где близнецы?
— В моей спальне, — высвободилась она.
— Даю тебе час на сборы. Хочу, чтобы ты сегодня была самой красивой, раз уж у тебя такой браслет на руке. Беги, Мари. Одевайся.
Малыши спали, прижавшись друг к другу. Судя по расположению одеяла, до этого они прижимались к маме, которую злой дядя Том вытащил из постели. Я посмотрел на эту идиллию и решил детей не будить. Если мы выедем на час позже, то ничего страшного не случится. Пусть спят. День предстоял насыщенный.
Мы гуляли по ботаническому саду, наслаждаясь относительной тишиной и уединением: в феврале тут нечего было делать — ни цветов, ни травы, ничего такого, что привлекало горожан в теплое время года, поэтому по дорожкам бродили преимущественно залетные иностранцы. Дети бегали по газонам, лезли в вазоны и неработающие фонтаны. Сзади к их курточкам были привязаны шарики на длинных веревочках, поэтому найти сбежавшего ребенка не составляло никакого труда. Мы с Мари сидели на лавочке и грелись на солнышке, болтая о каких-то пустяках. К ее запястью тоже был привязан красный шарик — как я и обещал. От ссоры не осталось и следа, как будто вчерашнего дня никогда не было в нашей жизни. Она то и дело поднимала руку с браслетом, смотрела, как камни играют солнечными лучами и счастливо улыбалась. Никогда не думал, что ей нравится ювелирка. Мари никогда ничего подобного не носила… А может ей просто никто ничего не дарил? Вряд ли. Билл всегда ее баловал.
— Разве Билл не дарил тебе украшений? — не выдержал я.
— Почему не дарил? Дарил, очень много дарил.
— А почему ты их не носишь?
— Потому что их носит Тина.
Упс… Я прикрыл рот рукой. Нехорошо как-то получилось.
— Может походим, а то ветер холодный, — поежилась она.
Я с готовностью поднялся и протянул ей руку. Мари вложила свою холодную ладонь в мою и встала. Я накрыл ее второй рукой и поднес к губам. Она смотрела на меня игриво и кокетливо.
— Каулитц, зачем ты меня дразнишь сегодня весь день? Я же черте что подумаю.
— Что? — не менее игриво произнес я.
— Тебе лучше этого не знать, — смущенно отвернулась.
— А если я хочу это знать?
Мари глянула в сторону детей, выхватила руку и со смехом бросила мне, бегом направляясь к ребенку:
— А ну, кто поймает самого лучшего мальчика!
Самый лучший мальчик от восторга взвизгнул и бросился к маме в объятия. Она подхватила его и закружила, крича:
— Мой самый лучший мальчик!
Пришлось мне ловить Алекса, пока он не устроил нам всем скандал. Алекс бегал вокруг вазы, от счастья визжа так, что уши закладывало. Я делал вид, что никак не могу его поймать, неожиданно выскакивал с другой стороны. Алекс тут же неуклюже разворачивался на сто восемьдесят и несся в обратную сторону. В какой-то момент, когда я понял, что ноги у нас уже заплетаются, я подхватил его на руки и высоко подкинул. В глазах ребенка на мгновение возник страх, он замолк, а когда снова оказался в моих руках, то со всей серьезностью посмотрел в мои глаза. И взгляд его был полон осуждения.
— По-моему ему не понравилось летать! — со смехом выдала Мари, цепляясь за мою руку. Дэнни потянулся ко мне.
— Нет, братцы, вы меня своими башмаками всего перемажете и нас никуда потом не пустят, — смеялся я, поудобнее усаживая Алекса себе на шею. Ну и к черту эту куртку, буду грязный ходить, хорошо, что в машине есть чистое пальто.
— Господа, разрешите вас сфотографировать? — раздалось за спиной.
Мы резко обернулись. Перед нами стоял дедок с камерой.
— Сегодня такой день, что совсем нет народа. А вы такая красивая пара. Я не могу пройти мимо.
— Эм… — явно собралась отшить мужчину Мари, но я остановил ее:
— Сколько стоят ваши услуги?
— У нас одна цена — три евро за фотографию, — обрадовался он. — Мы вам все распечатаем, через полчаса сможете забрать все фотографии на выходе. Очень удобно.
— Окей. Три евро за фотографию, но я хочу еще вашу флешку, на которую вы будете фотографировать. Сколько вы за нее хотите?
— Дорогой, не надо.
— Флешку?
— Да, я куплю вашу флешку и печатать фотографии вы будете при мне.
— Но зачем вам флешка?
— Не важно, — рассмеялся я. — Согласны? — Я повернулся к Мари: — У нас же нет нормальных фотографий детей. Пусть будут.
— Пусть будут, — нервно дернула она плечом. Потянулась к моему уху: — Том, а если это фотограф из газеты? Если завтра все газеты будут пестреть нашими фотографиями?
— Вот для этого я и хочу забрать у него флешку.
— Ты сумасшедший, — фыркнула она.
Нас ослепила вспышка. Я перепугано дернулся.
— Не обращайте на меня внимания, — махнул рукой старик. — Я буду вашей тенью.
Он фотографировал меня с детьми на руках и плечах. Фотографировал Мари — как она идет по дорожке с яркими шариками, как смотрит куда-то в сторону, как загадочно улыбается и тянется к ветке рукой, демонстрируя браслет на запястье. Он снимал, как мальчишки играют, как возятся, как что-то сосредоточенно складывают из палочек. Я помогал им. Он снимал нас втроем и вчетвером. Он подбадривал нас, подначивал, он провоцировал нас. Снимал, как мы бегаем друг за другом, как мы с Мари ловим и кружим детей, подкидываем их, как они «летают», раскинув руки в стороны. Он снимал, как мы смеемся и счастливы.
— А теперь давайте я вас сниму, — произнес старик, просматривая на небольшом мониторе получившиеся снимки. — Только фрау и герр.
Я обнял Мари за талию. Она изогнулась в моих руках, кокетливо глядя в камеру.
— Нет, не так. Герр, поцелуйте свою супругу. Вы за все время ее ни разу не поцеловали.
Я с некоторой опаской глянул на Мари, подхватывая ее под спину и приближая к себе.
— Целуйте, целуйте. Что вы как не родной!
— Том? — проблеяла Мари.
— Прости, фотограф требует! — Я нежно взял ее лицо в руки и аккуратно поцеловал в кончик носа.
Щелчок.
— Очень красиво. А теперь покажите мне, как вы ее любите. Целуйте.
Люблю… Я прижался щекой к ее щеке, губами коснулся мочки уха. Запах ее духов будоражил сознание. Камера щелкала.
— Целуйте. Ваша жена богиня. Так целуйте же свою богиню! Любите ее поцелуями!
Набрал полную грудь воздуха и припал к ее губам, скользя языком по зубам, проникая внутрь. Нервы натянуты так, что, казалось, сейчас лопнут. Я уже предвидел, как она отталкивает меня от себя, как орет грубости и убегает.
— Целуйтесь же! — неслось под щелчки фотокамеры. — Покажите мне свою любовь! Я хочу ее увидеть!
Она отвечала. Сначала робко и неуверенно, держась за мои запястья, сжимая их, не то от страха, не то от гнева, а потом все больше и больше теряя контроль над собой. Она была сладкой, подобно нектару, и мне хотелось пить ее всю, не останавливаясь, хотелось наслаждаться ею. Никогда у меня не было такого ни с одной женщиной. Я никак не мог оторваться от нее, гладил по спине, давал нам мгновение на вздох и снова тонул в поцелуе.
