Больше, чем страсть - Алюшина Татьяна Александровна (книги регистрация онлайн txt) 📗

– Они больше не приезжали ни разу. Развелись там в Америке через год, создали другие семьи с американцами, завели других детей. Поначалу еще как-то поддерживали связь, звонили, писали, а лет через пять и это перестали делать. Мне было лет пятнадцать, когда неожиданно позвонила мама. Я сначала не поняла, что за тетка плачет в трубку и прощения просит, а когда дошло, меня аж колотить начало от страха, я вдруг подумала, что она меня у деда забрать собирается. Но она хотела совсем другого, попросила папу помочь, денег дать, у нее там что-то случилось, какой-то развод, неприятности. Дед отправил ей приличную сумму. После этого ни она, ни отец больше не звонили ни разу.

– А у тебя развился комплекс брошенной девочки и обида на родителей, – подсказал ей Казарин.

– Ничего подобного, – активно опровергла Надежда. – Мне было, считай, четыре, когда они первый раз уехали, я ничего особо и не помню. Ну а потом мне так хорошо и интересно жилось с дедом, он всегда находился рядом. Всегда, в любой момент. Он очень меня любит, к тому же у него обалденное чувство юмора, и нам всю жизнь было весело. Наверное, как тебе с Ритой твоей. Говорю же, в чем-то похожие истории. Домработниц и нянек дед нанимал, и я под женским присмотром находилась, не болталась никогда без внимания. Сейчас, когда я сама мама, я думаю, что мне ужасно повезло, что родители свалили в Америку. Вот за это я им точно благодарна. Потому что не протащили меня через свой эгоизм, ограниченность ума и души. Через ругань, разборки и обязательный развод со всеми грязными подробностями. Иногда жизнь странные кульбиты вытворяет. – Надя вздохнула, словно сбросив паутину воспоминаний, и переключилась на Даниила: – Ну а ты с родителями до сих пор не общаешься?

– Многое изменилось, – пришла его очередь задуматься о чем-то непростом. – Мы смогли поговорить и выяснить наше непонимание. Теперь пытаемся восстановить отношения, стараемся, но былой близости пока не получается. Я думаю, может, что-то безвозвратно пропало, сгорело в обоюдном чувстве вины и обиды, а может, просто еще не пришло время для полного примирения.

Он замолчал, думая о своем. Надюша снова посмотрела в окно. Что ж мы все постоянно в окно смотрим, когда задумываемся о чем-то или вспоминаем. Интересно, это какой-то защитный механизм или сам процесс созерцания успокаивает человека, поддерживает? Задумалась она отвлеченно…

– Светает, – сказала Надя тихо, встала и подошла к окну. – Надо хоть немного поспать.

– Да, – поддержал мысль Казарин, поднялся, подошел к ней и остановился рядом. – Во сколько ехать домой планируешь?

– Не знаю, как высплюсь, – повернулась к нему и искренне поблагодарила: – Спасибо тебе. За то, что накормил, и за то, что рассказал о себе.

– И тебе спасибо, – тихо ответил он и вдруг наклонился и поцеловал ее в щеку. – Спи. – Он посмотрел на нее каким-то особым взглядом. – А когда проснешься, позвони, поедем вдвоем.

Даниил больше ничего не сказал, развернулся, прошагал через комнату, вышел и медленно, осторожно прикрыл за собой дверь.

Денек выдался жарким с самого утра. Май уже сдавал окончательно свои позиции решительно наступающему лету, и хоть детские листочки еще зеленели изумрудно, проклюнувшись совсем недавно, подставляя солнышку свои глянцевые бока, и птицы орали абсолютно по-весеннему от любви, радости и молодости, и поддувал порой порывами холодный ветерок, напоминая, что рано сезон отпусков открывать, – лето уже по-хозяйски разворачивалось в отвоеванных владениях, устраиваясь поудобней и кидаясь вот такими денечками.

Они выехали после двенадцати дня. На двух машинах.

Надюха впереди и все поглядывала в зеркало заднего обзора на Казарина, едущего за ней на прокатной машине, и пребывала в странном состоянии, которое наступает, как правило, после сильного стресса – эдакой легкой форме заторможенности и притупленности чувств. Словно организм, защищаясь, оберегает человека, его личность от разрушения, отходя от сильного шока, пытаясь приспособиться к новым обстоятельствам, перезагрузить все внутренние настройки и восстановиться.

Два дня!

Всего лишь два дня назад, еще в пятницу утром она жила совсем другой – привычной, размеренной и распланированной жизнью. Спокойной. Ровной. Устойчивой. Предсказуемой.

И все изменилось в один момент – неминуемо, как стихийное бедствие, как катастрофа, – когда вышел из тумана этот мужчина и не пожелал пройти мимо!

– Вышел ежик из тумана… – тихо проговорила Надюха, очередной раз бросив взгляд в зеркало на едущую сзади машину, – …вынул ножик из кармана…

За два дня она узнала про отца своего ребенка больше, чем за все эти одиннадцать лет! Она узнала про себя больше, чем могла за все эти годы.

– Буду резать, буду бить… – объезжая колдобину, продолжила Надежда считалку.

Сегодня утром, проснувшись и посмотрев на столик с остатками их ночного застолья, наполовину полную бутылку, бокалы с недопитым вином, вспомнила поцелуй, который словно обжег ее, оставляя надолго ощущение его мужских губ на коже. И со всей ясностью и четкостью вдруг осознала, что господин Казарин Даниил Антонович не исчезнет из ее жизни. Не пропадет, не сгинет и не растворится, так же неожиданно в тумане, как и появился. И что-то ему от нее нужно! И нужно было еще до того, как он узнал про Глашу. Ведь зачем-то он искал ее и приехал к ним в хозяйство, а потом не поленился и поехал дальше в соседний городок и даже пошел на концерт…

И это поразило Надюху так сильно, что вот на этом самом открытии ее заклинило, и врубился на полную катушку защитный механизм организма, притушив все чувства и эмоции, решив оградить ее от очередного стресса.

– С кем останешься дружить? – закончила она считалку, снова кинув взгляд в зеркало.

Даниил смотрел на Надину машину, двигающуюся впереди, и думал, как лучше объяснить и растолковать Наде, что он, пусть и благодаря чудесному, невероятному случаю, но снова появился в ее жизни и никуда теперь из этой жизни не собирается деваться.

Весь вчерашний день он находится в шоке.

В таком настоящем, крутом шоке! У него перед глазами все повторялась и повторялась картинка: девочка Глафира делает мостик, выходит из него в кувырок и выскакивает на авансцену, раскинув руки в приветствии зрителям, и как обрывается все внутри от понимания, что это его дитя!

Его дочь! Его! Родная! Дочь!

Он только об этом весь день и думал – занимался делами, общался, двигался – и думал только об этом. А потом увидел Надюху в этом ее золотисто-янтарном платье, и снова перевернулось все внутри, в который раз за эти два дня.

Два дня! Всего два дня, и его жизнь изменилась абсолютно!

Бывают, конечно, и позаковыристей выкрутасы судьбы, ему ли не знать, но то, что эта женщина так неожиданно нашлась, и новость, что у него, оказывается, есть дочь…

Это… Казарин не мог найти такого определения, которое бы передало все, что он испытывал и чувствовал эти два дня.

Надя ушла тогда с террасы настолько элегантно, что он глаз не мог отвести – поднялась грациозно с дивана, плавным жестом руки сняла пиджак, кинула его на сиденье и пошла неспешной величественной походкой, мимоходом оставив бокал на подоконнике окна. А шелковое платье обтекало, гладило ее фигуру, как погибающий от любви любовник – и Казарин все смотрел вслед, даже когда за девушкой тихо закрылась дверь, ему казалась, что снова и снова движется ее фантом к выходу, доканывая в нем все мужские инстинкты.

Он ушел следом за ней с праздника, ему хотелось подумать в одиночестве и тишине. Одиночества Даниил получил сколько угодно, а вот с тишиной вышел большой напряг – праздник гулялся с размахом и большим весельем. Впрочем, это почти не помешало Казарину думать. Он не мог заснуть, вышел на балкон, постоял, опираясь на перила, а потом сел в плетеное кресло, смотрел в темноту и думал, думал… Вспоминал все с того момента, когда обрисовался сквозь туман стройный женский силуэт, и как Даниил вышел из белесой субстанции в просвет на тропинке, кивнул незнакомке и улыбнулся, мгновенно отметив про себя ее привлекательную внешность, и как в следующую секунду его ударило узнавание…