Три повести - Ходза Нисон Александрович (читать полную версию книги TXT) 📗

— Он спешит домой, чтобы посоветоваться с законной супругой, — перебил Дробова Гутырь.

— Иван Семёнович!

— Что «Иван Семёнович»? Думаешь, жена не знает об его отъезде? По секрету от жены на три дня не уедешь.

— Конечно, знает! Только — что? знает? Сейчас услышите, что он ей наплёл…

Дробов набрал номер Катиного телефона и с первых же слов почувствовал, что Катя расстроена.

— Что случилось? Я вижу в ваших глазах скорбь Ниобеи! Ничего удивительного! Вы забыли, что я — ясновидящий? Что? Ах вот в чём дело! Куда же он уехал? На три дня в Выборг? Встречать интуристов? — Дробов бросил на Гутыря торжествующий взгляд. — Какое совпадение, Катя! Я тоже сегодня еду на пару дней в те края. Может быть, и встречу… Что? Сами виноваты, — до сих пор не познакомили нас. Да, разумеется, как приеду — сразу позвоню.

Он повесил трубку и вздохнул:

— Знали бы вы, как трудно мне с ней «работать»… Хитрить… Прикидываться…

Гутырь недовольно покосился на Дробова и сердито сказал:

— Переживать будешь на досуге, понятно? А сейчас продолжай свою версию.

— Слушаюсь. Басов, по-моему, решил спрятать драгоценности в более надёжном месте… По всем признакам — за городом. Может быть, закопать, а может быть, оставить у неизвестного нам сообщника. Думаю, что сообщник живёт за городом, и достаточно далеко: Басов запасся горючим и приводит в порядок машину. О том, что путь Басову предстоит не малый, говорит ещё одно обстоятельство: на работу он обещал явиться только в понедельник. Это значит, что за день обернуться он не может. Сейчас его нельзя выпускать из-под наблюдения ни на минуту.

Гутырь одобрительно кивнул:

— Есть вопрос: понятно тебе, что означает телеграмма?

— Конечно. «Чемодан» — тот самый парень, которому Басов передал на вокзале папиросы. Сообщение о том, что он арестован, заставило Басова дрожать за свою персону. Он боится, что «чемодан» «расколется». «Мама больнице» — значит, Гуциев арестован.

— А футляр?

— Какой футляр?

— Который он вынес от Шмедовой. Со скрипкой…

Эту деталь Дробов упустил из виду.

— Думаю, что в футляре он прячет тоже какие-нибудь ценности.

— По-твоему, Шмедова знает о его преступных действиях? Значит, он ничего от неё не скрывает?

— Уверен, что скрывает. Лишние свидетели ему ни к чему!

— Что намерен сейчас делать?

— Мне нужны два сильных мотоцикла и две канистры с горючим. Вдвоём с Кротовым мы его не выпустим.

— Оружие у вас в порядке?

— В порядке. Но почему вы меня об этом спрашиваете? Вдвоём с Кротовым мы и без оружия….

— Не хвались идучи на рать, сосунок ты ещё в таких делах.

Дробов с трудом удержался от грубого ответа.

— Не понимаю вас.

— Сейчас поймёшь. Вот ты всё время твердишь, что Басов, где-то за городом, неизвестно у кого, спрячет свои цацки. Так?

— Так.

— Ну а потом? Как ты себе представляешь дальнейшее? Спрячет и как ни в чём не бывало вернётся в свою гостиницу, дескать, хватайте меня, начинайте следствие, допрашивайте. Думаешь, он не знает, что Гуциев продаст его с головою. Знает! Потому и бежит! Бежит, чтобы исчезнуть для нас. Был Басов и нет Басова! А документами этот подонок запасся уже давно, не сомневайся. Так вот, когда таким басовым мешают скрыться, исчезнуть, они не останавливаются ни перед чем! Такие ублюдки способны на всё! Уяснил? А теперь — с богом! И держите меня в курсе дела. Понятно?

Город был позади. Басов ехал с обычной скоростью, стараясь ничем не вызывать к себе интерес дежурных ГАИ. Он обрадовался, когда из низкой сизой тучи, как из дырявой перины, повалил хлопьями мокрый апрельский снег. Снег сделал все машины похожими, и сквозь занесённые стёкла нельзя было разглядеть внешность водителя. На крутых поворотах машину заносило в сторону. Басов сбавил скорость.

В этот будний хмурый день на Старом шоссе машин почти не было. Давно уже миновал и последний пост ГАИ, но чувство страха не оставляло Басова.

— Спокойнее! — приказывал он себе вслух. — Спокойнее! Надо разобраться в обстановке! Ситников неминуемо «расколется»… рано или поздно он назовёт меня… Гуциев уже арестован. Валютное дело… Шайка… — Он вспомнил о расстрелянном цыгане и нащупал локтем револьвер в кармане кожаной куртки.

— Я вам не цыган… я вам не цыган… — бормотал он, не замечая, что давит на педаль всё сильнее и сильнее. Машина набрала свою предельную скорость — восемьдесят километров, но на первом же повороте её занесло, и она стала поперёк шоссе.

Басов выровнял машину, сбавил газ и оглянулся. По-прежнему падал снег и шоссе просматривалось метров на сто… Ничего тревожного Басов не заметил. Но беспокойные мысли не оставляли его. Два дня в гостинице его будут ждать… От Эфы он застраховался. Эта глупая цесарка будет теперь сидеть по вечерам у телефона и ждать его звонка… Счастье, что Кати не было дома. Записку он оставил ей самую несуразную. Но она верит каждому его слову! Что он ей написал?

Подул весенний ветер и разогнал низкие набухшие тучи. Снег почти перестал идти, по запотевшему ветровому стеклу змеились тяжёлые капли. Мотор тянул уверенно и ровно. Басов взглянул на часы. Четыре часа назад он, весёлый и беззаботный, вышел из номера Баурса, не чуя близкой беды… А теперь… А что, собственно, теперь?.. Сегодня или завтра случится то, чего в глубине души он давно уже ждал… Ждал и не мог решиться… А теперь другого выхода у него нет. Подставлять свой лоб под пулю? Пусть это делают Гуциев и Ситников. А он через два часа будет у Рубилова. Как хорошо, что он не порвал связи с этим человеком. За тысячу долларов Рубилов поможет ему перебраться за границу! И тогда — всё! Конец тревогам! Конец двойной жизни! Жаль Катьку! Интересно, сын у неё будет или дочь? Впрочем — всё равно! А Эфа? Ничего не скажешь — секс-девочка. Впрочем, таких за границей за свои доллары он будет иметь сколько захочет!..

Снегопад кончился, шоссе перестало извиваться, и теперь путь легко просматривался на несколько километров вперёд. И то, что перед ним не было ни одной машины, Басова и успокаивало и тревожило. «Точно я остался один на всей земле», — подумал он и оглянулся. Позади он различил два мотоцикла. Басов решил пропустить их вперёд и сбавил ход. Ему вдруг захотелось опять остаться одному на этом пустынном, заброшенном шоссе… «Если мотоцикл “Ява”, — загадал Басов, — тогда всё кончится хорошо». Он прижался к обочине, ожидая с нетерпением появления мотоциклиста. Но прошло несколько минут, а мотоцикл не появлялся. Стрелка спидометра стояла на цифре «50». Басов оглянулся снова. Расстояние между «Москвичом» и первым мотоциклом оставалось прежним. Второй немного отстал. Басов уменьшил скорость. Теперь спидометр «Москвича» показывал «40». Впереди по-прежнему никого не было, и Басов вёл машину, не отрывая глаз от круглого зеркала заднего вида, чтобы не пропустить появление мотоцикла. Но мотоцикл не появлялся. Свернуть он не мог, поворотов не было. Басов оглянулся. Первый мотоцикл, точно его связали с «Москвичом» невидимым тросом, оставался на том же расстоянии.

— Что он увязался за мной! — Басов с силой нажал на акселератор, и стрелка спидометра рванулась к восьмидесяти.

Две-три минуты он мчался, выжимая из машины предельную скорость, но, когда оглянулся, мотоцикл был почти на том же расстоянии. Снова Басов плотно прижал локоть к карману кожанки, но ощущение револьвера на этот раз ничуть не успокоило его, а ещё сильнее взвинтило.

Впереди была развилка. Грунтовое шоссе сворачивало направо, налево шла узкая заснеженная дорога. Басов знал: зимой эта дорога вела к лисьему питомнику, до которого было не менее тридцати километров. Никаких населённых мест по пути здесь не было. Сбросив газ, Басов повернул налево. Он был уверен, что мотоциклист повернёт направо: на этой дороге ему делать нечего.