Пациент скорее жив - Градова Ирина (прочитать книгу .txt) 📗
– Но вы ведь на том не остановились?
– Разумеется. Ребята Карпухина пробежались по родственникам. Так как пропавшие пенсионеры еще не признаны умершими, в права наследования люди еще не вступили, однако многие уже проживают в их квартирах.
– Ну, тут нет ничего противозаконного: рано или поздно жилплощадь им все же достанется, ведь надежды на то, что старики вернутся, мало. Ведь верно?
– Да, верно. Но опрос соседей показал, что у большинства пенсионеров были не самые лучшие отношения с теми самыми родственниками, а одна старушка вообще составила завещание в пользу какой-то четвероюродной сестры, проживающей в городе Омске, только для того, чтобы квадратные метры после ее смерти не достались сыну и невестке. Только вот в чем загвоздка: завещание датировано 2007 годом. Теперь же откуда-то всплыло новое, уже этого года. Более того, составлено оно было как раз в тот период, когда пенсионерка находилась на лечении в Светлогорке!
– Здесь тоже нет ничего удивительного, – возразил Павел. – Она вполне могла вызвать нотариуса в больницу и все оформить там.
– Подписать завещание на сына, которого до тех пор знать не желала?
– Может, что-то изменилось? Знаешь, Андрюша, люди ведь меняются. И отношения меняются…
– Ты прав только наполовину. Да, отношения меняются, а люди – никогда. По словам знакомых и соседей пропавших пенсионеров, родичам было вовсе не интересно, живы ли они, здоровы ли. Активизировались родственнички лишь тогда, когда узнали об исчезновении стариков. Таким образом, неожиданное появление нового завещания несколько удивляет. Ты не находишь?
– А еще какие-то завещания обнаружились?
– Карпухин этим еще занимается, но в большинстве случаев в права наследования вступят наследники первой очереди, то есть ни завещание, ни дарственная не требуются.
– Значит, фактически только один случай наводит на мысли об афере, да и то не наверняка?
– Да. Правда, есть еще Орбах, которая вообще не вписывается в общую схему. На квартиру актрисы претендентов нет, зато ее обокрали по полной программе.
– Может, воры имели с ней дела, когда актриса продавала картины и антиквариат, а потом, прознав про то, что старушку увезли в больницу, и взломали квартиру? – уныло предположил Павел.
– Если было так, как ты говоришь, то связь отсутствует, – не согласился Андрей. – Тогда перед нами самое большое совпадение из всех, с какими мне приходилось сталкиваться. Всех этих людей объединяет Светлогорская больница. Сейчас Карпухин пытается выяснить, в каком именно банке находится ячейка, где погибшая медсестра Наташа хранила свои вещи. Не думаю, что дело только в драгоценностях: в конце концов, не короной же Марии Медичи владела девушка! И не забывай: она, простая медсестра, оказалась счастливой обладательницей приморской виллы. Если это подарок, то необходимо найти дарителя, но попомни мое слово, Паша: в наше время такие подарки делают разве что звездам кино и эстрады. Чем обычная девчонка-лимитчица могла заслужить подобный «королевский» презент? Надеюсь, если нам удастся найти банк…
– Кстати, тут могут возникнуть проблемы, – заметил Павел. – Банки прикрываются так называемой «тайной вклада», и если банк не захочет, то доступ к ячейке не получит даже Карпухин. Для ордера нужны серьезные основания, а у нас одни предположения!
– Да, ты прав, – со вздохом согласился Андрей, запуская пятерню в седую шевелюру. – Между прочим, Карпухин выяснил, что следствие по делу медсестры закончено: она признана покончившей с собой, значит, ордер Карпухину не светит. Либо ему придется договориться с банковским начальством по-хорошему, либо мы должны будем искать серьезные причины, по которым нам ордер так необходим.
– И все это при том условии, что Карпухин вообще разберется с ключом. Ведь нет никаких гарантий, что он и в самом деле от банковской ячейки. Что, если Наташа просто пускала своей соседке пыль в глаза, а на самом деле хранила драгоценности у любовника или вообще – одалживала у богатой подружки?
– А ключ?
– Ключ может быть от чего угодно – от камеры хранения на вокзале, абонентского ящика в каком-нибудь почтовом отделении…
– Кстати, насчет любовника, – внезапно вспомнил Андрей. – Соседка по квартире назвала имя парня, который работает в ночном клубе «Сфинкс». По всему получается, что Сергей был единственным мужчиной, близким покойной. Надо бы его потрясти хорошенько – вдруг он знает, откуда у Наташи взялись такие деньги?
День и ночь я раздумывала над тем, как бы мне пробраться в кабинет Урманчеева. Причем понимая: того, что мне так необходимо – кассеты с записью моего «сеанса», – может и не существовать в природе. Но я боялась, что психоаналитик все же записывал разговор. С другой стороны, Урманчеев вполне мог хранить записи дома, а уж туда мне вообще никак не добраться. Я убеждала себя в том, что необходимо попасть в кабинет не только ради моего спокойствия. Ведь если Урманчеев пользовался магнитофоном, мы, прослушав кассеты, установили бы связь между ним и пропавшими пенсионерами. Хотя опять же, это просто предположение: зная, что записи могут попасть в чужие руки, психоаналитик наверняка воздержался от них. Мысли о проникновении в его кабинет стали принимать форму навязчивой идеи. Кстати, самого Урманчеева я не видела уже несколько дней. Раньше он часто забегал в отделение, а теперь, кажется, избегал визитов. Не из-за меня ли?
Идя по длинным и полутемным коридорам Светлогорки (поступило распоряжение от главного об экономии электроэнергии), я теперь постоянно чувствовала, что за мной следят. Нет, правда, паранойя! И все же для успокоения собственных нервов мне необходимо было самой участвовать в расследовании, а не только передавать сведения Лицкявичусу. Сегодня, не выдержав, я позвонила Вике и спросила, как идут дела. К сожалению, ничего определенного мне она не сказала, только что ОМР и Карпухин «плотно работают» над моей информацией.
В обеденный перерыв я теперь предпочитала выходить на улицу. Погода чаще всего стояла прекрасная. Я садилась на нагретые солнцем кирпичи парапета под выступающей крышей больницы и пила кофе с бутербродом, бесцельно разглядывая проходящих мимо людей. При свете дня даже ужасная Светлогорка не казалась зловещей: больница выглядела как совершенно обычное медицинское учреждение, населенное не привидениями пропавших и замученных пациентов, а обычными больными, врачами, медсестрами, у которых есть своя жизнь за пределами этих стен. Пациенты выходят отсюда – и больше не вспоминают о том, где провели десяток неприятных дней.
Вот и сегодня я сидела на своем излюбленном месте, радуясь, что никто больше не присмотрел его для обеденной трапезы. Вход располагался за углом, а потому увидеть меня, специально не заглянув в мой уютный закуток, было невозможно.
В самый разгар обеда, когда жизнь стала казаться гораздо лучше благодаря толстому сэндвичу с кучей ингредиентов (Шилов бы умер, увидев, чего я туда намешала!), мое внимание привлекла знакомая фигура со светлой шевелюрой: Антон явно куда-то спешил. Я с тоской посмотрела на недоеденный бутерброд и пластиковую чашку с кофе – жаль было оставлять всю эту роскошь здесь. Однако любопытство пересилило: в руках медбрат нес ту самую спортивную сумку, с которой я в свое время его застукала в бельевой!
Поднявшись и бросив прощальный взгляд на остатки трапезы, которая еще минуту назад казалась такой приятной, я засеменила за Антоном, снимая на ходу халат, чтобы не привлекать внимания: женщина в одежде медсестры не могла остаться незамеченной, а Антон наверняка проявит бдительность, если отправился по своим темным делам. Я боялась, что он сядет в общественный транспорт или поймает машину – тогда уж точно мне придется возвращаться на рабочее место. Через пару кварталов я поняла, что медбрат, к счастью, не собирается никуда ехать. Дойдя до автобусной остановки, он свернул в скверик и пошел по усыпанной гравием дорожке. Это оказалось мне очень даже на руку: теперь парень точно никак не сможет меня заметить за густыми кустами.
