Пациент скорее жив - Градова Ирина (прочитать книгу .txt) 📗
Так было, пока не пришел новый худрук. Просмотрев репертуар, в основном державшийся на классике, он заявил, что все это «мусор» и «плесень», что надо ставить современный материал и давно пора забросить Шекспира, Мольера и Островского на пыльные полки. Сначала Элеонора лишь посмеивалась над его «юношеским» максимализмом: отказаться от Чехова? Нонсенс! Однако чем дальше, тем больше она понимала, что худрук собирался сделать именно то, о чем так недвусмысленно заявил с самого начала. Он начал отбор новых пьес, перекроил весь репертуар и взял в труппу «новые лица» – молодых мальчиков и девочек, которые едва закончили театральные вузы и совершенно еще не умели играть. Зато на них было приятно смотреть. А уж амбиций у них оказалось, не в пример самой Элеоноре в том же возрасте, хоть отбавляй! Многие начали понемножку мелькать в сериалах, а потому, по мнению нового худрука, зритель будет валом на них валить. Что ж, вопреки всякому здравому смыслу, он оказался прав.
Элеонора вместе с другими «динозаврами» вышла в тираж. Зарплату за ней сохранили, но не включили ни в одну из пьес. В течение года актрисе казалось, что фортуна еще может снова повернуться к ней лицом, но и эта надежда умерла. Она вообще могла не появляться в театре – никто бы все равно не заметил. И Элеонора перестала туда ходить. Временами, правда, приближалась к парадному входу, уверяя себя, что просто прогуливается и без всякой задней мысли проходит мимо, однако скрывать от себя самой не имело смысла: она тосковала по подмосткам, по запаху пыльных декораций и даже по веселым воплям молодежи, у которой вся жизнь еще была впереди и которой казалось: то, что произошло со старой актрисой, никогда не случится с ними. Ну, им еще придется вспомнить об этом – не скоро, возможно, лет через сорок, когда ролей станет пугающе мало, а в затылок станут дышать более молодые и честолюбивые…
Сейчас, подходя к двери, Элеонора остановилась у зеркала. Оно являлось, пожалуй, одним из самых ценных предметов в квартире актрисы – огромное, в искусно сделанной бронзовой раме, зеркало служило ей постоянным напоминанием о тех днях, когда жизнь еще казалась прекрасной. Да, она неплохо подготовилась, и утренние усилия постоянной парикмахерши Ланы не пропали даром: прическа в идеальном порядке. Руки, уже начавшие покрываться старческими пигментными пятнами, тем не менее выглядели ухоженными, и французский маникюр очень подходил ко всему облику Элеоноры – строгому и в то же время слегка богемному. Для сегодняшней встречи она облачилась в длинное темно-синее платье с вышивкой, в свое время подаренное актрисе известным модельером в знак восхищения ее талантом. Она даже помнила, какой именно спектакль тогда шел – «Тартюф». Это было почти сорок лет назад. Боже, как же хороша была Элеонора в роли Эльмиры! Пожалуй, ни в одной другой роли она не выглядела столь же соблазнительной. Предметом особой гордости Элеоноры служило то, что ее фигура практически не изменилась с тех пор, и платье сидело прекрасно. На шею Элеонора надела лишь тонкую нитку жемчуга, а серьги, дар одного поклонника на сорокалетие, она вообще никогда не снимала – даже спала в них.
Распахнув дверь, Элеонора увидела на пороге двух мужчин, а не одного, как ожидала, и это поначалу слегка смутило актрису. Однако пару секунд спустя к ней вернулось обычное самообладание, и она произнесла глубоким, прекрасно поставленным голосом:
– Я ожидала, что придет один человек.
– Простите, Элеонора Степановна, – выступив вперед, произнес довольно высокий, стройный мужчина в дорогом светло-сером костюме. Его лицо выглядело моложавым, однако волосы были уже совершенно седыми. Очевидно, в молодости они были светлыми, а потому седина его не старила. Больше всего Элеонору поразили глаза этого человека – большие, ярко-голубые и пронзительные. – Я – Андрей Лицкявичус, со мной – мой коллега из ОМР, Павел Кобзев. Мне следовало предупредить, что нас будет двое.
Если этот мужчина, несмотря на привлекательную внешность, вызвал у Элеоноры некоторое опасение, то второй выглядел совершенно безобидно. Невысокий, но кажущийся крупнее из-за полноты и пышных бороды и шевелюры, в больших очках, Павел Кобзев походил на доброго дядюшку из романов Диккенса.
Впустив гостей, Элеонора проводила их в гостиную.
Одним быстрым взглядом окинув большую комнату, Андрей Эдуардович сразу же составил первое впечатление о ее хозяйке. Он никогда не был любителем драматического театра, предпочитая оперу, но все же Элеонору видел пару раз на сцене. Тогда это была женщина, пышущая здоровьем и умеющая захватить зал одним эффектным жестом или репликой. Теперь же актриса как-то… иссохла, что ли. Ну да, возраст. Тем не менее женщина явно старалась произвести на гостей впечатление – о чем говорили ее прическа и умелый, неброский макияж. Честно говоря, обитель актрисы, в прошлом столь знаменитой и любимой, могла быть и побогаче. Мебель, правда, оказалась не очень старой, но потолок кое-где облупился, ковер на полу, прижатый фигурными ножками низкого антикварного столика, выцвел, и рисунок на нем едва читался, а обои бугрились на стенах, словно под ними текли талые весенние воды. Прямо перед входом в гостиную, явно прикрывая дыру или торчащую электропроводку, висела большая картина с изображением сосновой рощи. Еще несколько картин, поменьше размером, украшали стены комнаты.
– Присаживайтесь, – проговорила Кочетова, театральным жестом указывая на два кресла-ракушки. Сама она опустилась на диван, красиво сложив стройные лодыжки вместе и скрестив руки на коленях.
– Спасибо, что согласились с нами поговорить, – поблагодарил хозяйку Лицкявичус.
– Честно сказать, не представляю, чем могу вам помочь, – покачала головой Элеонора. – Вы говорили, что это как-то связано с Александрой?
– Совершенно верно, наш разговор будет иметь непосредственное отношение к Александре Орбах.
– Как она? Последнее, что я слышала о Саше, она все еще находилась в коме…
– Пока ее состояние без изменений, поэтому нам и пришлось побеспокоить вас.
– Слушаю.
– Вы ведь хорошо знали Орбах?
Элеонора ответила не сразу, словно раздумывая, стоит ли откровенничать с малознакомыми людьми. Разгладила воображаемые складки на синем платье, и Андрей Эдуардович не мог не обратить внимания на то, какие красивые пальцы у пожилой женщины: пожалуй, они оставались единственным во всем ее облике, что время пощадило.
– Ну, – наконец заговорила актриса, – подругами мы не были, но приятельствовали уже лет, наверное, около пятидесяти.
– Значит, вы все знаете о ее семье, о личной жизни?
– У Саши не осталось никого, кроме пары-другой старых поклонников, в основном женского пола.
– Тем не менее, – продолжал Лицкявичус, – жила она не очень скромно.
– Что вы имеете в виду? – вопросительно подняла тонкие брови Элеонора.
– Из квартиры Александры Орбах были похищены картины, предметы искусства и украшения. Разве вы не слышали?
– Да-да, разумеется… – театрально прошептала Элеонора, столь же театрально заламывая руки, отчего затрещали старые кости. – Саша всегда была большой любительницей красивых вещей и скупала их тоннами, когда появлялась такая возможность. Она много снималась, а в то время только кино и позволяло заработать нормально. А еще возле Саши всегда было полно мужчин, которые дарили ей дорогие подарки. Если бы не тогдашние законы, поклонники вполне могли бы купить ей пару-тройку квартир, и теперь она жила бы, сдавая их и вообще не задумываясь о деньгах. Но в те времена, когда все зависело от прописки и каждый человек мог позволить себе иметь только одно жилье, об этом и помыслить никто не смел. Поэтому теперь, когда все другие источники доходов иссякли… а Саша никак не хотела отказываться от жизни, к которой привыкла… нажитое в свое время добро очень пригодилось. Я сама помогала ей пристроить несколько старинных украшений и меха, но потом она стала обращаться к другим людям. Возможно, это ее и погубило!
– То есть? – уточнил Лицкявичус.
