Обитель любви - Брискин Жаклин (книги txt) 📗

— Да.

— А пока ты будешь рыться в земле в погоне за сокровищами, скажи, чем прикажешь кормиться мне и ребенку?

— У тебя и у ребенка будет все, что нужно. Всегда! Я это уже обещал тебе.

— Ты и раньше кормил меня обещаниями!

— Я ведь никогда тебя не подводил, не так ли?

— Да мы женаты-то всего полгода, время еще есть!

— Юта, прошу тебя, не ссорься со мной. Пойми: корпеть над гроссбухами в четырех стенах — это не мое. Я пошел в маму и ее родных. Гарсия никогда не были торгашами и лавочниками. — Он поднял на нее глаза. Его бородатое лицо было мягким, взгляд выражал мольбу.

Эта мягкость была последней каплей. Во время ссор с первым мужем тот избивал Юту огромными, поросшими рыжим волосом кулаками. Но почему-то мягкость Три-Вэ всегда действовала на Юту сильнее, чем те побои. В ее сознании эта мягкость была проявлением аристократизма. Она пылко восхищалась аристократами, но с не меньшей пылкостью презирала их. Они были сверхсуществами, но вместе с тем изнеженными и никчемными созданиями. Они выбрасывали на ветер то, что доставалось им по праву рождения, и то, что по праву рождения принадлежало их детям. «Да, — подумала Юта, — он лишает сейчас состояния не только себя, но и нашего ребенка». При мысли об этом она почувствовала, как ее захлестнула громадная волна ярости.

Юта тяжело подступила к печке.

— Ты остаешься в магазине!!! — взвизгнула она. С этими словами она ухватила голыми руками тяжелый чугунный горшок, подняла его над головой и в такой позе замерла на какое-то мгновение, словно богиня мести. Три-Вэ поднялся со стула и протянул к ней руку. В ответ она с размаху грохнула горшок о крытый линолеумом пол.

Пар вырвался наружу. Из горшка вывалились баранина, бобы, морковь, картошка, лук. Густая подливка забрызгала Юте юбку. Чугунная крышка горшка — товар, которым гордился Хендрик, — покатилась колесом, потом упала.

Юта отпрянула. Она упала бы, если бы Три-Вэ не обхватил ее за плечи. Он крепко прижал жену к себе, ощущая ее набухшие груди и большой живот.

— Ты в порядке?

Она пыталась отдышаться. Кровь отхлынула от ее лица, губы побелели. Он чуть отстранил ее от себя, чтобы определить ее состояние.

— Пойдем, милая, тебе нужно прилечь. — Обняв Юту крепкой рукой за талию, он повел ее по узкому темному коридору. Их тяжелые шаги эхом отзывались на голых досках пола. Он помог ей лечь в их двуспальную кровать.

Она попыталась было встать, но он удержал ее.

— Отдыхай, — сказал он.

— Там надо убраться, — прошептала она.

— Лежи, я все сделаю.

Когда он вернулся в погруженную в полумрак спальню, Юта лежала на постели, раскинув ноги и вытянувшись. В руке у нее была влажная тряпка. Пятна подливки с синей юбки исчезли. Под туфли была подложена газета, чтобы не запачкать одеяло. Не поднимая головы с подушки, она сказала:

— Я так разозлилась, Три-Вэ, так разозлилась...

Он присел на краешек кровати.

— Мы лишились горшка с тушеной бараниной, вот и все.

— Так злиться — грех.

— Скажи лучше, у тебя все нормально? Нигде не больно?

— Только здесь, — сказала она и накрыла рукой левую грудь.

Он не так понял ее и встревоженно воскликнул:

— Ребенок?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, сердце. Просто я пыталась удержать тебя от неправильного решения. Я не хотела этого скандала. Каждый раз, когда я бешусь, я боюсь, что ты уйдешь.

— Я никогда тебя не брошу, — сказал он со вздохом. — Хочешь чаю?

— Потом. — Она взяла его за руку. Пальцы у нее были горячие. — Три-Вэ, ты ведь не уйдешь из магазина?

— Постарайся все-таки меня понять, Юта. У каждого мужчины свое предназначение. Кому-то суждено идти в море, другим взбираться на горные вершины, открывать новые земли. Одним — рисовать, другим писать. Меня тоже какой-то внутренний голос призывает открывать неизведанное. Я должен хотя бы попытаться.

Она сжала его руку.

— А если там нет никакой нефти? Тогда что?

Живой огонь погас в его глазах, широкие плечи опустились. Он промолчал.

— Не раскисай, — живо сказала Юта. — У тебя еще есть почти два месяца, чтобы найти ее.

— Два месяца?

— Надолго моих денег не хватит.

— У тебя есть какие-то сбережения?

— Я же выходила дважды замуж за старателей не с пустыми руками. Семьдесят один доллар и какая-то мелочь.

Его бородатое лицо оживилось, глаза загорелись теплом и лаской.

— Жена моя! — проговорил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Жена!

— Бред! — рявкнул Хендрик.

— Она там есть, отец, поверь мне. Я разбираюсь в геологии.

Они находились в офисе Хендрика, и стеклянные стены дребезжали. Хендрик расхаживал взад-вперед на своих коротких массивных ногах.

— Значит, «геология» и «бред» — синонимы!

— Отец, тебе помешал полковник Дин, но это еще не значит, что нельзя заработать состояние на нефти.

— Никто на нефти еще не разбогател, — тупо проговорил Хендрик.

— Как это никто? А Рокфеллер?

— Ты видел, чтобы господин Рокфеллер бурил нефть в Калифорнии? Но даже в восточных штатах его вот-вот постигнет неудача, попомнишь мои слова, — Хендрик затянулся. — Если бы твой брат был сейчас дома! Бад выбил бы из тебя всю дурь!

Гнев нахлынул на Три-Вэ, и его лицо ожесточилось.

— Мне доработать этот месяц, папа?

Хендрик остановился. Он сел за свой стол. Тяжелые щеки его мелко подрагивали, пока он пытался взять себя в руки.

— Я подниму тебе жалованье, — сказал он. — У тебя уже начало получаться.

— Каждый вечер ты дважды перепроверяешь меня.

— Да, с арифметикой у тебя туговато, но и только. Стоит тебе с головой подойти к делу, все получится, это я тебе говорю. Но у меня и другое на уме. Я думаю поставить тебя заведующим секции «Товары для дома». — Хендрик глянул через стекло на толпу утренних покупателей у заднего прилавка. — Мы привозим в Лос-Анджелес самый лучший товар для этого отдела, а у тебя всегда была аристократическая жилка.

— Мне душно в этой клетке!

К гневу Хендрика добавилась обида на то, что взлелеянное детище, лучший магазин скобяных товаров на западе Скалистых гор, уподобили тюрьме.

— Отлично! — рявкнул он. — Ты так и остался Гарсия! Все пускаешь по ветру! Сначала ты бросил Гарвард, а теперь бросаешь магазин! Я умываю руки!

— Мы будем часто видеться, — сказал Три-Вэ, пододвигая свой стул ближе к отцу. — Юта очень привязалась к тебе и маме. Мы хотим, чтобы вы тоже приняли участие в воспитании ребенка.

— С этой минуты не жди от меня поддержки. И от матери тоже.

За годы самостоятельности Три-Вэ не раз голодал, но никогда в письмах не просил у родителей денег.

— Мне нужно одно: чтобы ты отнесся ко мне серьезно.

— Покажи мне того, — возразил упрямо Хендрик, — кто может серьезно относиться к нефти!

Тем же утром Три-Вэ вышел из своего дома на Уотер-авеню и направился на купленный им участок на Колтон-стрит. В руках у него были лопата и кирка. Он проходил в миле от квартала Ван Влита. Ему были видны дома на вершине Банкер-хилл, где Бад выстроил изящный особняк в стиле эпохи королевы Анны. Для Амелии. Если бы Три-Вэ сейчас крикнул, то Юта, находившаяся в двух кварталах отсюда в их неказистом домике, услыхала бы его.

После разговора с отцом он переоделся. На нем теперь была рабочая одежда из вылинявшей грубой хлопчатобумажной ткани и поношенная рубаха из шотландки. Он подошел к луже brea и бросил лопату. Ухватившись обеими руками за кирку, он поднял ее над головой и с силой погрузил в поросшую сорняками землю.

Вынув кирку, он проговорил вслух:

— Давай работай!

Это было нечто вроде заклинания, которое произносилось всегда перед началом бурения на новом месте.

Откинув назад бородатую голову, он расхохотался. Это был радостный смех человека, который не думал в ту минуту о том, что ему в кратчайший срок, до приезда Бада и Амелии, необходимо достичь величия, выкопать глубокий колодец и достать оттуда состояние. Три-Вэ рассмеялся, потому что делал то, к чему был склонен по своей природе. Он намеревался открыть то, чего не видел еще ни один человек, открыть неизведанное. Он приступил к акту творчества.