Одним ангелом меньше - Рябинина Татьяна (книги регистрация онлайн .txt) 📗
И чернота отступила. Как будто время потекло по-иному после того, как женщина повернулась в мою сторону.
Она посмотрела на меня удивленно и вышла на улицу. Оказывается, уже давно наступила ночь. Шаги гулко отдавались у меня в голове. Запах духов — свежий, сладковатый, тревожный. Я их знаю, и знаю давно. Ив Роше. «Shafali»…
«Нет!» — донеслось до меня из черных глубин.
«Да, Лада, да! Ты умрешь снова!»
Оказывается, уже давно наступила ночь. Дом был рядом, но идти туда сейчас Марина не могла. Села было на скамейку, та оказалась мокрой, с деревьев капало.
Марина встала и пошла по Московскому к центру, как шестнадцать лет назад. Вспомнилось ужасное клетчатое пальто, боль во всем теле… Она шла медленно, и ей понадобился почти час, чтобы дойти до Обводного канала. Вот и дом, где она жила вместе с теткой. Вот и место, с которого смотрела в воду и видела: всплеск, а потом вода сомкнется — и успокоится, будто и не было ничего…
Она не любила думать о прошлом. Вся ее жизнь была четко разделена на две неравные части: до и после. «До» было все: замечательные любящие родители, большая светлая квартира, шумные веселые праздники. Мир рухнул, как это всегда и бывает, в одночасье, внезапно. Родители погибли в автокатастрофе, когда Марине только исполнилось десять. Никогда после этого Марина уже не плакала так — будто пытаясь рыданиями заглушить рвущую на части боль, залить слезами горе, такое чудовищное и непостижимое. Она вообще разучилась плакать, как будто выплакала все слезы, отпущенные человеку на долгую жизнь.
Из Вологды приехала сестра отца — Антонина, которую Марина возненавидела не по-детски люто. Грубая, неряшливая тетка, похожая на жирную хромую утку, была для нее воплощением того мира, который продолжал жить как ни в чем не бывало — продолжал жить после того, как ее родителей не стало! И этого Марина не могла ему простить.
Они сняли маленькую квартиру на Обводном, а старую, где Марина жила с родителями, сдали. На вырученную разницу кое-как жили.
Прошло четыре года, каждый день которых состоял из тоски и отвращения. Марина ненавидела свой дом, канал, шум близких вокзалов, желтый молочный комбинат и охристого Ивана-на-капельке. Ненавидела школу и одноклассников, которые отвечали ей тем же. Ее не травили, нет — просто подчеркнуто сторонились. Они казались ей сопливыми недоумками, она им — чокнутой. Однако пылавшая внутри Марины ненависть как бы создавала вокруг нее защитную оболочку. Маленькие звереныши инстинктом чувствовали, что эта девочка может быть опасной, и даже не пытались ее обидеть.
Тетка пила, с каждым годом все больше и больше. Денег не хватало. Марина ходила в обносках, которые отдавали сердобольные соседки, давилась капустой и серыми скользкими макаронами. Свой четырнадцатый день рождения она запомнила навсегда. Тогда тетя Тоня продала ее своему случайному знакомому за пару бутылок водки. Сколько раз потом Марина зажмуривалась и трясла головой, отгоняя воспоминания: чашка противно пахнущего веником и ржавчиной чая, внезапное головокружение, грязная кухонная тряпка во рту, привязанные к спинке кровати руки, резкая боль — и потная вонючая туша, подскакивающая на ее распластанном теле…
С трудом оторвав взгляд от темной воды, Марина вернулась в настоящее, которое странным, мрачным образом переплеталось с прошлым, пытаясь замкнуть круг. То и дело останавливаясь, она дошла до Технологического института. Метро уже давно было закрыто. «У меня больше нет сил», — подумала Марина. Когда-то ей не хотелось жить от душевной и физической боли. Теперь боли не было — никакой. Только звенящая пустота и усталость. И воспоминания…
Точно так же, как сейчас, она шла по Московскому — красивая высокая девочка с растрепанными золотистыми волосами, в уродливом клетчатом пальто и стоптанных мальчиковых ботинках, шла, не зная куда и зачем. Несколько дней Марина бродила по улицам, ночевала на верхних площадках лестниц, все больше слабея от голода и тупого отчаяния. А потом — решилась… И словно кто-то недобрый в насмешку послал ей Славика Бергера, который подобрал ее на вокзале, накормил, отмыл и пристроил к «ремеслу».
Сначала комнатка в огромной пустой коммуналке полурасселенного дома и скрипучая деревянная койка, потом квартирка на Смоленской и огромный зеленый «сексодром». И мужчины, мужчины… Старые, молодые, толстые, лысые — всякие. Потные руки, волосатые ноги, кислый запах изо рта… Но со временем клиенты понемногу перестали вызывать у нее отвращение и секс стал чем-то вроде визитов к гинекологу, которого она раз в месяц исправно посещала по настоянию Славика.
По иронии судьбы Славик оказался для нее просто подарком. Он честно отсчитывал половину ею заработанного, всегда интересовался, здорова ли Марина, может ли «трудиться». Именно Славик съездил на Обводный и забрал Маринины вещи, припугнув тетку, которая собиралась обратиться в милицию. Именно он заставил Марину вернуться в школу и окончить ее.
Она не строила иллюзий по поводу благородства своего хозяина и не чувствовала по отношению к нему никакой благодарности. Просто Славик, возможно, благодаря своим немецким корням прекрасно понимал, что если со скотиной обращаться хорошо, то отдача будет гораздо больше.
Так незаметно пробежали годы. Иногда Марина казалась себе древней старухой. Славик, начинавший с фарцовки и случайных спекуляций, стал зубастой акулой не самого мелкого бизнеса, обзавелся особнячком на Крестовском острове и «шестисотым» «Мерседесом». Другие его «девочки» потеряли товарный вид и, по его словам, ушли в отставку, но Марину он оставил при себе — «в порядке гуманитарной помощи». Его высокое положение позволяло ему рекомендовать Марину таким клиентам, которые в состоянии были платить за один визит столько, сколько менее удачливые ее сограждане получали за месяц ударной службы на производстве.
После смерти тетки Марина не захотела жить в квартире родителей и занялась обменом. Новое жилье было у парка Победы, и часто в теплую погоду Марина сидела на скамеечке, как старушка, греясь на солнце и стараясь ни о чем не думать. Жизнь проходила мимо, она по-прежнему равнодушно зарабатывала деньги своим телом, с удовольствием их тратила и снова зарабатывала…
Марина повернулась и пошла обратно — к дому. Она не знала, что будет делать, когда дойдет. Но и стоять на месте было уже невыносимо. Идти, идти, делать хоть что-то… Можно было поймать машину — Марина теперь ничего не боялась, — но она шла, механически переставляя ноги, время от времени останавливаясь и невидящим взглядом всматриваясь в темноту перед собой.
Она проиграла. Поставила на карту все — и проиграла. Андрей ни за что не поверит, что ребенок, существование которого внутри ее сегодня утром подтвердил тест, — его. Наоборот, это будет еще одно «против». Марина зажмурила глаза и то ли захныкала, то ли засмеялась над этой совсем невеселой шуткой судьбы.
Вот и поворот на Кузнецовскую, где она прожила почти десять лет. Ее всегда удивляли фонари на своей улице — большие, тепло-оранжевого цвета. В сырую погоду они казались огромными медузами… Сталинская высотка, прозванная неизвестно почему Вашингтоном… Перейти Свеаборгскую — и дома.
Марина открыла тяжелую дверь подъезда, поднялась по ступенькам, зашла в лифт и услышала за спиной голос:
— Подождите, не уезжайте, пожалуйста!..
Сон вынес его на зыбкую грань, отделявшую видения от яви, и Иван услышал мерный громкий стук. Тонкая оболочка сна делала стук похожим на разрывы гранат. Не сразу до него дошло, что это крупные капли дождя разбиваются о жестяной карниз. Рука привычно нащупала на тумбочке настоящую гранату. Ну, почти настоящую. Это был подарок друзей — будильник-«лимонка» защитного цвета в упругом резиновом корпусе, — он разражался воем на манер пожарной сирены, и угомонить его можно было, только как следует шарахнув о стену или о пол, что Иван с удовольствием и проделывал каждое утро.
