Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн полностью .txt) 📗
От самого днища, тяжко паря, громоздились ряды казематов и палуб - это для матросов. В пятиместных каютах - над матросами! - располагалось буферное государство фельдфебелей и боцманматов, обязанных передавать сверху вниз все тычки и рявканья, оберегая при этом верхние слои от яростных взрывов в нижних палубах. Над "шкурами" размещалось уютное, обшитое бархатом и панелями царство офицерских кают и кают-компании. И уже совсем высоко, под самым мостиком, сверкал салон Иванова-6 с зеркальными окнами вместо иллюминаторов... Вальронда Иванов-6 встретил уже одетым.
- Спасибо, Евгений Максимович, я давно встал. Мне плохо спится... душно. Эсминец отошел?
- Да, Сергей Александрович. Сдали два номера.
- В трюмах?
- Полтора фута.
- А что Федерсон?
- Инженер-механик лег в три часа. Совсем недавно.
- Все равно - будите. Воду надо откачать хотя бы до фута, иначе динамо заглохнет, как вчера. А сегодня нам опять идти под Ени-Шере, под огонь батарей... Что у нас в погребах?
- Незначительный дефицит влажности. Для порохов неопасен...
Иванов-6 уже знает, что Вальронд - мастер поговорить о порохах и прочем, что касается артиллерии. Командир носового плутонга был списан по болезни еще в Гонконге, и молодой мичман заступил на его место. Очень большая честь - совсем молодым вести носовой сектор огня крейсера первого ранга.
- К тому же, - продолжает Вальронд, - у нас отличный погребной мастер - матрос Бешенцов!
- Это тот, который... баптист? - спрашивает Иванов-6.
- Да, Бешенцов - баптист, я брал у него читать всякую ерунду, вроде прохановских "Гуслей"; ничего в этих гимнах не понял. Но и вредного не нашел тоже... Бешенцов - хороший матрос!
Из-под койки командира вылезает толстый, зажравшийся питон-боа, которому Иванов-6 перебил на охоте в джунглях палкою позвоночник. А потом пожалел гада и теперь таскает на крейсере по морям, изводя на эту рептилию казенное мясо.
- На место! - говорит каперанг, треснув удава шлепанцем по башке, и спокойно спрашивает далее: - Радио?
- Ночью была шифровка, переданная нам с "Куин Элизабет", у англичан станция дальнобойная - они и Лондон могут принять.
- А нам? Откуда?
- Очевидно, был принят Севастополь:
- Отлично, отлично. Ну, я вас более, мичман, не держу. Спасибо за вахту... Кстати, происшествий не было?
- Нет. Только французский гробовщик доставил на борт штрафного. По-видимому, матрос отбился от своего корабля.
- Хорошо, Евгений Максимович, ступайте...
Не накинув даже пижамы, в одной сетке на жирной груди, Иванов-6 проследовал вдоль салонного коридора. Мягкие пыльные ковры глушили его шаги. Походя, каперанг двинул костяшками пальцев в полированную дверь каюты старшего офицера.
- Роман Иванович, - сказал, не задерживаясь, - пора...
И прошел мимо, не дождавшись ответа. Он командовал крейсером, а старший офицер Быстроковский - командой этого крейсера. И от этого у них бывали нелады, ибо методы общения с матросами были разные. Иванов-6 усмехнулся: "Ванька с барышней" - это еще пустяки, милая шутка скучающих людей. А вот известно ли Быстроковскому, что ему дано прозвище "Сопля на цыпочках"? - за его умение подкрадываться к матросам... Иванов-6, как и большинство людей флота,. - матерщинник. Но зачем изобретать обидные слова для матросов: рвань, скважина, падаль, как это делает Быстроковский? Пусти матроса по матери до седьмого колена, но... не обижай человека! Тогда служба крейсера пойдет как по маслу.
Коридор салона кончается тупиком, и в нем - узкая дверь, на которой медная табличка, очень броская:
СТОЙ - НЕ ВХОДИ!
Иванов-6 смело толкает эту дверь. Ему, командиру крейсера, морскому министру да еще его императорскому величеству сюда входить можно. Здесь святая святых корабля: шифровальная служба. И навстречу каперангу встает тощий, но крепкий кондуктор{1}, с остро закрученными кверху усами. В руке его (жилистой, как у мужика-хлебороба) изящный японский веер. Он сначала неуверенно подносит его к лицу: фук-фук-фук. Мол, не оскорбит это вас? Нет, Иванов-6 на такие пустяки не обращает внимания, и тогда шифровальщик машет веером - ловко, словно опытная киотская гейша. По телу кондуктора, несмотря на ранний час, струями сползает острый, едучий пот.
- Время получения: три - двадцать. Время: четыре - восемь, докладывает он, - закончил расшифровку. Не осмелился будить вас, ибо ничего спешного не обнаружил.
- Садитесь, Самокин. - И сам каперанг плотно усаживается в плетеную индийскую качалку под опахалом электроспанкера. Читает: "...существуют ли на крейсере большевистские антивоенные настроения, и если да, то просим..." - Спичку!
- Милости прошу. - И кондуктор чиркает спичкой. Иванов-6 сует шифровку острым углом в огонек. Бумага корчится в руке, быстро сгорая, и пепел брошен в раковину.
- Здесь же, слава богу, не Кронштадт, - говорит командир "Аскольда", пуская воду из крана, и вода сразу уносит пепел в морское небытие под корабельное днище. - Здесь люди воюют! Они устали - так, я согласен. Но воюют не за страх, а за совесть... А ваше мнение, Самокин?
Веер вдруг замирает в руке ковдуктора.
- Россия, ваше высокоблагородие, - отвечает Самокин, подумав, - страна военная...
И тут начинают реветь над палубой горны, соловьями-разбойниками разливаются дудки боцманматов: "Вставать! Койки вязать! На молитву товсь!" Первые матюги косяком влетают в иллюминатор секретной каюты ранняя обедня уже началась.
Иванов-6 подцепляет ногой свалившийся шлепанец.
- Это не ответ на мой вопрос, Самокин. Это скорее ответ военного человека...
- Военному человеку! - подхватывает Самокин, и командир "Аскольда", усмехнувшись, оставляет кондуктора в его секретном отшельничестве.
Этот немолодой шифровальщик, живущий по соседству с салоном (полуофицер, полуматрос), казалось, не подлежал карам уставным, а только небесным: случись "Аскольду" гибель, и Самокин, обняв свинцовые книги кодов, должен с ними тонуть и тонуть, пока не коснется фунта. И - ляжет, вместе с книгами, мертвый.
Таков закон! Потому-то надо уважать человека, который каждую минуту готов к трудной и добровольной смерти на глубине. На той самой глубине, куда из года в год уносится пепел его секретных шифровок.
* * *
Борзыми гонялись по палубам и трапам фельдфебели-боцманматы Михальцов, Ищенко, Маруськин, Скок.
- Вставай! - орали. - Уже "Мокку" несут!
Из люков кубриков, откуда душно парило человеческим потом, неслось в ответ обратное:
- А, мак-размяк, опять эта какава... А кады же чай?
- Доплавались! Скоро душегубы кофию нам будут заваривать!
- Тише лайся, собака! Труха сверху сыпет...
В жилую палубу уже спускался боцман Власий Труш - грудь колесом (от денег, накопленных еще с Владивостока, которые он всегда под форменкой носит).
- Я вот тебе покажу "труха сыпет"! - с ходу накинулся он на Шурку Перстнева. - Ты у меня сам трухой гадить станешь... А ну, покажь койку свою! Как связал?
Тугой сверток койки (а внутри ее жесткий матрас из пробки) пролетел над палубой - хлоп! - прямо в грудь Труша, на которой тысчонки полторы уже собралось. Власий - мужик крепкий: даже не крякнул, и койка матроса, прыгая, мячиком отскочила прочь.
- Слушай, Шурка, - миролюбиво сказал Труш, - здесь тебе не Кронштадт, чтобы пижонство свое показывать. Здесь тебе Палестина самая настоящая. - И, сказав так, Труш перекрестил свои сбережения. - Слава те, хосподи, помолился он, - сподобились у святых мест побывать. Вот изжарю тебя, закончил он безо всякого перехода, - на солнышке, Шурка... И очень просто!
Погребной мастер Бешенцов был баптистом особого склада: его так долго тиранили за отклонение от веры - и отец Антоний и сами верующие, - что он стал буйным и злобным. Бешенцов никого не убивал, согласно заветам своей веры, но исправно подавал из погреба снаряды, чтобы другие убивали...
- Когда будешь жарить, - сказал он Трушу с лютостью, - не забудь с боку на бок его поворачивать. Чтобы он хрустел потом, язва князя Кропоткина!
