Игры на раздевание - Мальцева Виктория Валентиновна (книги полностью бесплатно .TXT, .FB2) 📗
– Повышение температуры тела, боли при акте дефекации?
Меня несёт на крыльях злорадства. Причём на всех парах, да так, что я уже генерирую вопросы, которых нет и в принципе не могло быть в анкете:
– Вступали ли Вы в половые связи с представительницами древнейшей профессии? – и меня даже не смущает пафосность формулировки моего «опросника».
– Кай? Ты уже здесь? Почему не позвонил, сынок?
Мать моя женщина… Вернее, эта женщина и в буквальном смысле моё прямое начальство – его мать?
Пока я, уже даже не рефлексируя по поводу концентрации красного и буйства его оттенков на моём лице, прикрываю одной рукой глаза, а другой сминаю листок опросника, Миссис Керрфут подплывает всей необъятностью своей фигуры к Каю и тянется с поцелуем. Он вынужден согнуться едва ли не вдвое, чтобы её губы имели шанс дотянуться до его щеки.
– Мам, я тороплюсь, – протягивает ей автомобильные ключи. – Всё сделали, я проверил – прогнал её по первому шоссе, стука больше нет. Масло поменяли, прокладки, заменили колодки, проверили тормоза. Пользуйся.
– Спасибо, сынок! Выручил. Зайди ко мне, хоть поешь!
– Нет, я серьёзно опаздываю. Да и Лейф с Олсоном ждут в машине, я же твою гнал.
– Хорошо, хорошо! В воскресенье жду вас с Дженной к обеду. Не забудь!
– Хорошо.
И, уже звеня колокольчиками входной двери, Кай Керрфут словно бы невзначай вспоминает обо мне:
– Пока! На приём заскочу как-нибудь в другой раз, – подмигивает.
Но меня всё это совершенно уже не волнует, потому что в голове застряло только одно имя:
Дженна… Значит, Дженна.
Глава 3. Первая вечеринка или месть, которой нет
Семнадцать лет назад
The Verve – Bitter Sweet Symphony
В школе я мечтала о пробирках, мне казалось, нет занятия интереснее, чем разглядывать под микроскопом живые клетки, находить аномалии, патологии, проводить исследования.
В итоге, поступила на факультет биологии. Именно там я и повстречала Адити – мою первую настоящую подругу. Мы не просто не были похожи, а будто прибыли на Землю с разных планет, однако, каким-то странным и даже чудесным образом говорили на одном языке.
Наша дружба началась с диалога:
– Почему ты не снимаешь с шеи этот платок? Жарко же!
На прямолинейный вопрос даю чистосердечный ответ:
– Потому что в этом месте у меня уродливый шрам – не хочу пугать общественность.
– Дай посмотреть.
Я развязываю шёлковый шарф и выгибаю шею так, чтобы любопытству было удобнее себя удовлетворять.
– Чёрт, это круто. Реально круто!
– Ты считаешь? – удивляюсь её горящим глазам.
– Ты же девушка с изюминкой! Парням нравится защищать слабых. А ты с этим отпечатком чего бы там ни было выглядишь так, будто именно тебе эта забота нужнее всех! Я Адити, – протягивает руку. – Тебе больше нравится кровать у стены или у окна?
– Ты серьёзно мне уступишь?
– Почему нет?
– Когда-нибудь ты уступишь мне в чём-нибудь для меня важном, – подмигивает.
Походы на вечеринки – все, до единого, были моими ей уступками. Я точно не знала, какую цель преследовала Адити, таская меня на них, но допускала, что она просто не в состоянии понять степень моего мучения всякий раз, как я оказываюсь в громыхающем музыкой замкнутом пространстве, набитом незнакомыми людьми. Поэтому мои уступки случались крайне редко и только потому, что являлись частью моего собственного плана социализации. И к тому же, за каждую подобную вылазку я выдавала себе стимулирующую награду – лимонный торт.
Это была не первая в моей жизни вечеринка, но совершенно точно первая настоящая, когда хитросплетения человеческих симпатий внезапно становятся частью тебя. Ты больше не аутсайдер.
Оказалась я на ней по причине, не нарушающей традиций:
– Викки, только ты своей непорочностью способна удержать меня от очередного грехопадения! – взмолилась в одно прекрасное июльское воскресенье Адити. – Только оденься по-человечески.
В результате долгих и мучительных споров мы сходимся на джинсах и блузке. Но когда Адити предъявляет мне жёлтые босоножки на высоченной танкетке с заявлением: «Твой рост может заинтересовать только педофилов», у меня возникают подозрения, что миссия моя заключается вовсе не в избегании секса, а в удвоении его количества. Как бы там ни было, я соглашаюсь. Причин у меня для этого масса, и Адити совершенно не обязательно о них знать.
В квартире на тринадцатом этаже новой стеклянной высотки, расположенной в одном из недешёвых районов Большого Ванкувера – Китсилано, я сразу чувствую себя не в своей тарелке. На подобных мероприятиях со мной никогда не случается ничего хорошего.
Я слышу голос. Среди всей какофонии звуков – орущей бестолковой музыки, смеха, возгласов, монотонного гула чьих-то историй, мои уши улавливают один особенный мужской голос. Необычный. Он громкий и глубокий, даже где-то грудной, но главное – терзающий нечто первобытное в тебе своим мужским тембром и породистым британским произношением. Такими голосами говорят рекламы дорогих автомобилей.
Мои глаза рыщут в толпе, шарят и находят: ну конечно! В моей жизни не бывает простых случайностей, только сложные. Я не знаю, о чём они говорят, и успеваю выхватить лишь отрывок беседы:
– Женщина умеет творить магию и красоту, её любовь – это солнечный зайчик, отражение света в воде, – говорит парень с татуировкой не злой, но опасной собаки на плече.
– Как это, Лейф?
– На самом деле, проще некуда: мужчина – солнце, женщина – вода, если солнце светит, его отражение в воде расцвечивает их мир бликами.
Лейф обнимает свободной рукой сидящую рядом симпатичную девушку и кивает в сторону монитора, показывающего сменяющиеся изображения очертаний обнажённой пары – ничего пошлого, всё скрыто бледными цветными пятнами.
– Если светит… – повторяет за ним девушка с волосами, похожими на паклю.
– Да, Дженни, только если солнце светит, вода даёт жизнь.
Дженни… Я сразу обратила внимание на её волосы: какая-то пародия на кудри. Волосы ведь тоже вьются по-разному, у Дженны настолько мелко и некрасиво, что её локоны, скорее, не локоны, а тусклые спутанные дреды. Вероятнее всего, она использует какую-нибудь выпрямляющую химию, чем только усугубляет ситуацию.
– Каким светом будет светить твоё солнце, если вода плеснёт в тебя предательством? – негромко интересуется британский акцент.
Не в шумной квартире в целом, но в этом тесном кружке сидящих на диванах людей виснет неловкая пауза. И мой незнакомец продолжает:
– Если не знаешь, что ответить, я помогу: сначала будет один большой «пшшшшшшш», – он разводит руками, – потом несколько столетий ядерной ночи. В конце, если повезёт – очень тусклый свет. Потому что светить у тебя больше нет ни сил, ни желания.
– Люди ошибаются, Кай! Никто не безупречен, такие вещи случаются…
– Всему виной свободная любовь, свободные отношения, эмансипация, опять же – не мы это придумали, Кай! Скажи нашим родителям «спасибо»! – предлагает свой вариант Лейф. – Верность, честь и порядочность уже давно стали атрибутами рыцарской эпохи. Женщины равны в правах с мужчинами, все хотят секса и все хотят разнообразия…
– Иногда нужно прощать, а в отдельных случаях это жизненно необходимо! – выдаёт красивая черноволосая девушка. – Ситуации бывают разные, и знаешь, я бы выбрала любовь и время рядом с любимым, а не принципы, которые делают всех несчастными.
Кай молчит, затем с неподдельной тяжестью в голосе выдаёт:
– Думаешь, так ты будешь счастлива? Предательство убивает всё. Предательство уничтожает всё. Предательство нельзя прощать! НИКОГДА НЕЛЬЗЯ ПРОЩАТЬ!
В его последней фразе столько экспрессии, а может, виной всему его чеканный британский говор, но у меня на руках, шее и спине поднимаются невидимые волоски, ползут мурашки, да так резво, что я даже вздрагиваю.
Он чувствует мой взгляд и непроизвольно смотрит в моём направлении. Отводит глаза первым, делает глоток из своей банки с пивом. Кто-то из ребят спрашивает:
