Подсказчик - Карризи Донато (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT, .FB2) 📗
Музыка внезапно оборвалась.
Мила замерла и прислушалась. Потом сухо грянул выстрел, за ним последовал глухой звук падения и несколько беспорядочных нот, – учитель музыки упал на клавиатуру. Мила буквально взлетела на верхний этаж. У нее не было уверенности в том, что это не очередной обман. Лестница сворачивала на площадку, продолжением которой был узкий коридор, устланный ковровым покрытием. В глубине его виднелось окошко. А под ним – человеческое тело, казавшееся против света невероятно хрупким и тонким; ноги стоят на стуле; руки протянуты к свисающей с потолка петле. Мила увидела, как девушка пытается просунуть голову в эту петлю, и вскрикнула. Она тоже увидела Милу и заторопилась. Ведь именно так он сказал, именно так научил ее:
– Если они придут, убей себя.
«Они» – это все люди, внешний мир, те, кто не поймет и никогда не простит.
Мила метнулась к девушке в отчаянной попытке остановить ее. И чем ближе подбегала, тем больше ей казалось, что она бежит против часовой стрелки.
Много лет назад, в другой жизни эта девушка была маленькой девочкой.
Мила очень хорошо запомнила ее фотографию, поскольку основательно изучила ее, мысленно запечатлела каждую черточку, каждую складочку, занесла в реестр каждую особую примету вплоть до малейших изъянов на коже.
И глаза… Голубые, с золотистыми искорками. Способные сохранить сверканье вспышки. Глаза десятилетней девочки Элисы Гомес. Сфотографировал ее отец, украдкой, в праздник, когда она разворачивала подарок, не обращая внимания ни на что другое. Мила представляла себе, как отец окликает девочку и неожиданно щелкает аппаратом. Элиса даже не успевает удивиться. Выражение, запечатленное камерой, не передать словами: волшебное приближение улыбки, прежде чем она расцветет на губах и заиграет во взгляде, как только что народившаяся звезда.
Ничего удивительного, что родители Элисы Гомес дали именно эту фотографию, когда Мила попросила у них недавний снимок. Нельзя сказать, чтоб он подходил для поставленной цели: на нем выражение лица Элисы было неестественным, и потому едва ли по нему можно было составить представление о том, как изменилось это лицо с годами. Коллеги Милы, задействованные в расследовании, остались недовольны. Но Мила проигнорировала их ворчание, так как чувствовала энергию, исходящую от этого снимка. Именно на нее она будет ориентироваться. Не на лицо среди многих лиц, лицо обычной девочки, одной из многих, а именно на эту девочку с этим огнем в глазах. Если, конечно, за это время кто-нибудь не погасил его.
Мила едва успела схватить ее за ноги, прежде чем тело всей тяжестью повисло на веревке. Она извивалась, упиралась, пыталась кричать. Пока Мила не назвала ее по имени.
– Элиса, – сказала она с нежностью.
И та узнала себя.
Хотя забыла, кто она такая. Годы плена искоренили все приметы личности. Они отхватывали каждый день по кусочку, пока не внушили ей, что этот человек – ее семья, а остальной мир вычеркнул ее из своих списков.
Элиса с недоумением посмотрела Миле в глаза. И успокоилась, позволила себя спасти.
3
Шесть рук. Пять имен.
С этой загадкой опергруппа покинула лесную поляну, переместившись в стоящий на дороге фургон. Горячий кофе с бутербродами не слишком вязался с возникшей ситуацией, хотя и был призван хоть как-то взбодрить присутствующих.
Впрочем, никто в это холодное февральское утро и не подумал протянуть руку к еде.
Стерн вытащил из кармана коробочку с мятными пилюлями и вытряхнул две на ладонь, а затем отправил прямо в рот. Сказал, что они помогают ему думать.
– Как это возможно? – добавил он, обращаясь больше к себе, чем к другим.
– Скотство! – почти неслышно вырвалось у Бориса.
Роза искала в фургоне точку, на которой можно было бы сосредоточить внимание. Горан заметил это. Он понимал, что ее мучает: у нее дочь – ровесница тех девочек. Когда сталкиваешься с преступлениями против малолетних, прежде всего думаешь о своих детях. Спрашиваешь себя: что, если… Но не даешь себе закончить этот вопрос, потому что от одной мысли плохо становится.
– По кускам выдает, – пробормотал старший инспектор Рош.
– Мы для этого здесь? Собирать трупы? – с досадой спросил Борис, человек действия, не представлявший себя в роли могильщика.
Он рассчитывал на поимку преступника. Остальные закивали в такт его словам.
– Разумеется, главное – найти виновного, – успокоил их Рош. – Но мы не можем уклониться от поиска останков.
– Это все нарочно.
Все уставились на Горана в недоумении.
– Лабрадор, который учуял и раскопал руку, входит в планы преступника. Он наблюдал за ребятишками с собакой и знал, что они пойдут гулять в лес. Потому и разместил там свое маленькое кладбище. Идея проста. Он завершил свое «дело» и показал его нам – вот и все.
– То есть нам его не схватить? – вспылил Борис, не в силах поверить тому, что услышал.
– Вам лучше меня известно, как делаются подобные вещи.
– Но ведь он не успокоится? Он снова будет убивать? – Роза тоже не желала мириться с этим. – На сей раз выгорело, значит он попробует еще.
Она ждала возражений, но Горан молчал. Даже будь у него готовый ответ – как найти слова, чтобы выразить: с одной стороны, конечно, это жуткое зверство, а с другой – хочется, чтобы оно повторилось. Поскольку нет другой возможности схватить преступника, если он не проявит себя снова, и все они это понимали.
Старший инспектор Рош вновь подал голос:
– Обнаружив тела, мы хотя бы дадим родителям возможность устроить похороны и навещать могилу.
Рош, по обыкновению, вывернул вопрос наизнанку, представив его в политкорректном виде. Он уже репетировал пресс-конференцию, на которой надо будет смягчить подробности и позаботиться о собственном имидже. Прежде всего скорбь – чтобы выиграть время. А уж потом расследование и виновные.
Но Горан заранее знал, что ничего у Роша не выйдет: журналисты все равно примутся обсасывать каждую деталь этой истории и непременно подадут ее под кровавым соусом. Уж теперь-то они ему ничего не спустят: каждый его жест, каждое слово будет истолковано как торжественное обещание. Рош уверен, что сумеет удержать в узде репортеров, изредка подбрасывая им то, чего они так жаждут. Горан оставил старшего инспектора пребывать в этой зыбкой иллюзии.
– Надо придумать, как обозвать этого типа, пока пресса на нас не накинулась, – заключил Рош.
Горан был согласен, но по другой причине. У доктора Гавилы, как у любого криминалиста, сотрудничающего с полицией, были свои методы. Первый – приписывать преступнику черты, позволяющие превратить неясную, неопределенную фигуру в нечто человеческое. Ибо перед лицом столь жуткого, столь бессмысленного зла людям свойственно забывать, что преступник – такой же человек, как и его жертва, что он зачастую живет нормальной жизнью, имеет работу, а то и семью. Обосновывая свой тезис, доктор Гавила то и дело напоминал студентам в университете, что всякий раз, когда случалось изловить серийного убийцу, его соседи и домашние были до крайности удивлены.
«Мы называем их чудовищами, поскольку чувствуем, как далеки они от нас, и мы хотим их видеть другими, – говорил он на семинарах. – А они всем и во всем похожи на нас. Чтобы как-то оправдать человеческую природу, мы отказываемся верить, что наш ближний способен на такое. Антропологи называют этот фактор „деперсонализацией преступника“. Это как раз и представляет собой главное препятствие в поимке серийного убийцы. Человека можно поймать, потому что у него есть слабые места. У монстра их нет».
В аудитории у Горана всегда висела одна и та же черно-белая фотография ребенка. Маленького, пухленького, беззащитного человеческого детеныша. Студенты, видя ее каждый день, проникались нежностью к этому изображению. И когда (обычно где-то в середине семестра) кто-то из них, набравшись смелости, спрашивал, кто это, Горан призывал их угадать. Догадки были самые разнообразные и причудливые. А он веселился, глядя на их лица, после того как объявлял, что, вообще-то, это Адольф Гитлер.
