Гадалка для холостяка - Белинская Анна (книга бесплатный формат .TXT, .FB2) 📗
– Будут вопросы, спрашивайте, – безэмоционально делает нам одолжение.
Но спрашивать никто никогда не решится, потому что каждый из нас и так чувствует себя в этой аудитории инвалидом. Умственным.
Илья Иванович только с виду кажется недалеким мажором. Но стоит ему открыть рот, как мозг взрывается.
Он умный. Он очень умный.
Умный красавчик с говнистым характером. Природа нашла, чем его обделить.
Эх…
Тупо смотрю на доску, а потом в свою пустую тетрадь. Я не знаю, как решать.
Очевидно, на лекции он рассказывал принципы решения, но на лекциях я сплю. В том числе и на его. Когда-то же мне надо отдыхать?!
– Подобные задачи будут на экзамене, – оповещает Миронов, не смотря на нас. Его внимание поглощено телефоном, по которому он стучит пальцами, вероятно, набирая сообщение.
Мне от этой новости не легче.
Но я придумаю. Я обязательно придумаю, как мне выкрутиться. Я бы не была Решетниковой Яной, если бы сдулась так просто.
– Авдош, – прибегаю к эффективному оружию. Знаю, как Мавдейкин млеет, когда в очень редких случаях я позволяю себе нежности. Сейчас тот самый случай. – Авдошааа, – толкаю одногруппника, корпящего над задачей, локтем в плечо.
– У вас вопрос? – подскакиваю, когда слышу голос преподавателя. – Спросите у меня и не отвлекайте одногруппника.
Миронов смотрит вызывающе и хмуро. Сдвинув брови к переносице, сверлит меня взглядом.
– Эмм… – черт, черт, черт! Яна, думай! Ты и не из такого дерьма выплывала! – Да, у меня вопрос, – вздёрнув подбородок, решительно отвечаю. – Вторую задачу решать одним способом или двумя?
Господи, что я несу?
Миронов смотрит на меня как на дуру. Потом как на удивительную дуру. Затем поворачивается к доске и пялится на ту самую задачу, задумчиво почесывая бровь.
Мое сердце тарабанит как неумелый барабанщик.
– Если вы владеете двумя, то дерзайте. За каждый способ дополнительный повышенный балл.
Теперь он поглядывает на меня заинтересованно. Заинтересованно удивительной дурой, у которой появился шанс подняться на полступени выше в ранге тупизма.
А я смотрю на задачу, которая показывает мне средний палец.
Я понятия не имею, что доцент имеет ввиду. Он издевается надо мной, потому что никакого второго варианта нет? Или же действительно ждет от меня математического открытия?
Боже, во что я вляпалась?!
Глава 3. Хронический холостяк
Стою под дверью квартиры, в которой прожил всё свое детство. Когда у меня попер в гору бизнес и купить квартиру стало не сложнее, чем выйти за хлебом, я предложил Рудольфовне переехать в новую рядом с моей. Но, по обыкновению, как любят говорить старики: «Где родился, там сгодился. Здесь, Илюша, я прожила всю жизнь, здесь и помру». Ну окей. Я обеспечил бабулю шикарным ремонтом, и моя совесть поутихла.
За дверью доносятся звуки:
Вот и прошли года, но мы не старые,
Недолюбившие, сидим усталые.
Весна счастливая, а сколько красок в ней,
Под старой ивою течет, течет ручей.
И вместе с солисткой затягивает бабуля:
Течет ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей,
Течет ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей (Н. Кадышева «Течет ручей»).
Усмехнувшись, звоню.
Звуки моментально стихают. Слышу быстрый топот ног Рудольфовны, будто за дверью носятся подростки, когда родители неожиданно приехали с дачи.
– Кто? – хрипит ба.
– Открывай! Свои.
Один замок. Следом второй, потом три оборота еще одного, цепочка… Закатываю глаза. Защита восьмидесятого уровня. Бабуля переживает, как бы ее не вынесли вместе с шикарным ремонтом и мебелью.
– Илюш, ты? – в проеме показывается голова Аглаи Рудольфовны.
– Я, ба, открывай уже.
Бабушка отступает и раскрывает дверь шире, впуская меня на порог.
Первым делом, пока снимаю ботинки-плейбой-чакка, улавливаю распыленный запах корвалола. Это тоже представление для меня.
Передаю бабуле пакет с гостинцем. Там по-мелочи. На этой неделе продукты я уже привозил, но с пустыми руками никогда ни к кому не пойду. Сама же Рудольфовна меня к этому приучила.
– Раздевайся, сынок, – ропщет ба. – Пойду прилягу, тяжело стоять. Голова кружится.
Аглая Рудольфовна, прижав руку к груди, шаркает, еле передвигая ногами.
Бросив черное пальто на пуф, иду в ванную мыть руки. Кафель блестит, как начищенный самовар, и это тоже доказывает, насколько бабуля обессилена и близка к тому свету.
Направляюсь в комнату, откуда доносится насилу выдавленный кашель.
Бабуля лежит в постели, вытянувшись струной, – репетиция того, как она будет лежать в гробу. Это мы уже с ней тоже проходили, выбирая удачные позы.
– Илюша, – протягивает свою сухую жилистую руку, – присядь.
Беру стул, сажусь рядом и обхватываю бабушкину ладонь. На ощупь она точно такая же, как я помню из детства: шершавая, мозолистая, но теплая и родная. Только кожа стала сморщенной, а в целом моя ба выглядит отлично, если сравнивать с ее подружками по сплетням. На Аглаи Рудольфовне теплые черные колготки, халат-сарафан с рукавом и модная жилетка, которую я привез ей из Норвегии прошлой зимой. Короткая стрижка, аккуратно выкрашенные в пепельный блонд волосы и неизменная оранжево-багряная помада на губах. Сколько помню, Аглая Рудольфовна всегда пользовалось этим оттенком. Ее утренний рацион – встать, умыться, позавтракать, накрасить губы. Даже, если она планирует провести весь день дома, помада все равно дополнит ее домашний образ.
Моя бабуля достаточно высокая и крупная женщина, иначе как бы она смогла таскать кипящие котлы и кастрюли. У нее широкая плечевая кость, но узкие бедра. В нашем роду все крупные: моя мать тоже не Дюймовочка, а дед так и вовсе был под два метра ростом. Поэтому и я не Саша Цекало.
Рядом с кроватью стоит тумбочка, заставленная катастрофически огромным количеством лекарств и аппаратов, которые я ей надарил. Практически все последние праздники я выполняю заказы Рудольфовны: на день рождения – тонометр, на Новый год – глюкометр (слава богу, ба – не диабетик, но «пусть будет» – как сказала бабуля), на восьмое марта – дыхательный аппарат, небулайзер, прибор магнитотерапии, кварцевая лампа и много еще всякой фигни, названия которых мне снятся в страшных снах. В ее комнате не хватает только узи-оборудования и, в принципе, можно было проводить операции и принимать пациентов в домашних условиях.
– Ба, ты хотела поговорить?
– Дай водички, сынок, – просит Рудольфовна и небрежным взмахом руки указывает на тумбу, на которой пристроен стакан. Ба готовилась, значит, будет непростой разговор.
Протягиваю чашку. Бабушка берет трясущимися руками и делает небольшой глоток.
Жду.
Откашлявшись, бабуля прикрывает глаза.
– Илюша, мне осталось немного, – ну начинается… для этого она меня позвала? Я бы мог провести этот вечер в плену молодого стройного тела, а не в компании постаревшего. – Ну ты и сам видишь, – ну да! И слышу, как носилась по квартире и подпевала старому кассетнику.
Но я молчу и жду продолжения. Разубеждать ба в том, что она переживет еще и меня, я не собираюсь, потому что она и так это знает.
– Поэтому я хочу, чтобы ты исполнил последнюю волю умирающей, – бьет меня прикладом по темечку. Что исполнил? Волю умирающей? Я надеюсь, она не попросит меня похоронить её рядом со Смоктуновским?
– Снять деньги со сберкнижки? – еле сдерживаюсь я. Ба с каждой выплаты пенсии откладывает по-старинке на черный день.
Но Аглая Рудольфовна бросает на меня укоризненный взгляд, и я закрываю рот на засов.
– Ты знаешь, как я тебя люблю, сынок, – киваю. С этим не поспоришь. – Но мое сердце не будет спокойно, когда я буду там, – показывает вытянутым указательным пальцем вверх, – и буду знать, что оставила тебя одного.
