Палата на солнечной стороне. Новые байки добрых психиатров - Малявин Максим Иванович (серия книг txt) 📗
На втором собрании дошло до сокровенного: участники группы стали щедро делиться симптомами. Всей их гаммой – от макабрически-депрессивных до лучезарно-маниакальных. И тут, на самом пике всеобщего сопереживания, выступила очередная участница. И доверительно сообщила, что во время обострений ощущает себя дочерью Сатаны.
Пока аудитория взяла паузу, чтобы понять, как же отреагировать, Лелика и Болика прорвало: ну родная же тема!
– Девушка, а давайте мы, как обострение начнется, вас на собрание знакомых сатанистов отведем! Фужер… простите, фурор будет обеспечен!
И с таким чувством стали расписывать, как там все увлекательно происходит, что приглашенную аж затрясло:
– Нет! Нет! Прекратите немедленно! Я чувствую, что вы меня сейчас схватите и потащите в ад! Чувствую! А-а-а-а, уберите прочь свои грязные тентакли! – И, картинно воздев руки, упала (впрочем, тоже не без изящества и стараясь ничего себе не повредить и не попортить платья) на пол и забилась в конвульсиях.
– Нет ли среди присутствующих участкового экзорциста? – не растерялся Лелик. – Требуется экстренный обрыв родственных связей!
– Мы могли бы сами, но практики маловато, да и кружок тот давно уже прикрыли, – развел руками, обращаясь к аудитории, Болик.
Но группа лишь растерянно поглядывала друг на друга да на содрогающуюся в припадке дочь Сатаны.
– И кто пустил эту истеричку в приличный клуб? – проворчали откуда-то сзади.
Неприметная дама средних лет, продолжая ворчать, извлекла из сумочки бутылочку «Святого источника», набрала полный рот… и устроила припадочной холодный душ, хорошенько оросив той лицо. Припадок тут же закончился, сменившись поисками зеркальца и косметички.
– Реально святая водичка-то! – восхитился Лелик.
– Питьевая, – пожала плечами экзорцистка, делая глоток и пряча бутылочку обратно в сумку, – зато навык работы санитаркой в отделении неврозов, как выясняется, никуда не делся. Да вы не шарахайтесь, – толкнула она Болика в плечо, – я не на работе. Вот уже лет семь как биполярка за меня всерьез взялась.
– Не знаю, как тебе, – признался Лелик Болику, когда группа разошлась до следующей встречи, – а мне тут нравится все больше и больше.
Не так страшны лимоны, как одуванчики
Помнится, еще в школе, касаясь темы условных рефлексов, учительница приводила пример, как поедание лимонов на первом ряду во время выступления духового оркестра может сорвать это мероприятие: поди-ка поиграй, когда полон рот рефлекторно выделившейся слюны.
Теоретически теми же лимонами можно было бы смутить и певца. Но дамы, которые пришли однажды к нам на медкомиссию, были той еще закалки. Матерые работницы культуры с мертвой хваткой массовика-затейника: хоть лимоны авоськами перед ними жуй, хоть водку стаканами пей, хоть семечки грызи, но если начальство сказало, что мероприятие должно быть проведено, – оно будет проведено, и только прямое попадание метеорита можно условно считать форс-мажором.
Нет, уверили они. Лимоны – они для трубачей страшны. Они люди утонченные, к тому же подкошенные легочной профпатологией, – их лимоном можно подбить. И то не всяких. Тех, что на похоронах играют, уже ничем не проймешь. А нас, мол, и подавно. Хотя…
– Был же случай, Зинка, – хлопнула себя ладонью по лбу жгучая брюнетка с восточными чертами лица. – Помнишь, в той дырище, куда нас засунули после… неважно, в общем, в наказание, я так понимаю?
– Как же, как же, – охотно отозвалась огненно-рыжая подруга с формами, достойными рубенсовского вдохновения и завистливых взглядов любого знающего толк в жизни индуса. – Эх, времечко было! Правда, Зуля? Молодость, сил вагон и маленькая тележка, весь мир, можно сказать, между ног…
– У ног, дурында!
Из их рассказа на два голоса я понял, что уголок, где их певческий талант подвергся серьезному испытанию, был не то чтобы забыт богом: просто он ему старался лишний раз о себе не напоминать. Мол, знаем мы такое пристальное внимание.
Ну дыра или нет, а клуб там был. И даже подготовился к встрече работников культуры. То есть всё подмели-помыли, занавески красного бархата то ли постирали, то ли от пыли отряхнули, баню заранее протопили и даже поросенка по такому случаю зарезали.
И вот концерт начался. Как водится, с народных песен. Да, тех самых, о которых еще сэр Терри Пратчетт писал в своем ведьминском цикле. Мол, есть у них такое пронзительное вступление, которое сразу предупреждает случайного слушателя о том, что тут вскоре произойдет и что еще есть время убраться подальше.
Ну местные-то жители никуда убираться не спешили – событие же. Поэтому, напротив, за первые места была даже некоторая потасовка с элементами компаративной фаллометрии и натурных испытаний буферно-таранных характеристик бюстов (размер ниже четвертого даже не рассматривался ни всерьез, ни в упор). Но ближе всех к сцене в итоге оказалась одна бабулька – классический, эталонный, можно сказать, божий одуванчик. Села на табуреточку, разгладила складки на платье, поправила шаль… нет, обошлось без кулька семечек, но легче от этого певицам не стало, и вот почему.
Начинать веселье выпало Зинаиде, и она, вдохнув честным пятым размером, затянула было «Валенки, валенки»… но тут Одуванчик, победно воздев указующий перст, бойко завопила скороговоркой: «Ой да не подшиты, стареньки!» И так на протяжении всей песни: Зина с чувством пытается выводить строчку, Одуванчик скороговоркой добивает вторую. То же самое вышло и с «Рябиной», а потом и с «Ой, мороз-мороз». Что любопытно, зал Зинаиде явно сочувствовал, но одергивать Одуванчика даже не пытался.
– Давай что-нибудь из эстрадного, – шепнула Зульфия, видя, как Зина медленно багровеет.
Однако Одуванчик знала и Пугачеву, и Ротару, и даже «Сябров». Настала пора Зульфие спасать положение. Хитро прищурившись, она затянула что-то татарское народное, но Одуванчик тут же подхватила, все той же скороговоркой: «Умырзая чыга, умырзая калка, умырзая суза сабагын».
Посовещавшись, Зина с Зулей (дело чести же!) напрягли память, потом напрягли сопровождавший (и тоже постоянно сбивающийся из-за Одуванчика с ритма) музыкальный коллектив – и выдали на-гора «Бессаме мучо».
На первых словах песни зал замер в ожидании… и тут Одуванчик выдала свою фирменную скороговорку: «Bésame-bésame-mucho-que-tengo-miedo-tenerte-y-perderte-después!»
– Вы не сердитесь на нашу Сашу, – извинялся вечером за столом председатель. – Ну вот такая она у нас. С детства на голову… ну вон как Любка на передок (кивок в сторону яркой девахи, разодетой в нечто во всех смыслах фильдеперсовое), но песни знает все. Вот просто все. Целыми днями слушает и запоминает. Ну и старается всем показать, что знает. И как ее было на концерт не пустить? Она же мне клуб по кирпичику разнесет!
В общем, убедительно сказали мне Зина с Зулей, лимоны – это для настоящего певца ртом просто ни о чем. Вот Одуванчик – это реально страшно.
Вежливые все, блин, стали!
Расхожее мнение, что в наш век (нужное определение века вставить самостоятельно) резко выросло количество нервных срывов и депрессий, не декларируют, пожалуй, лишь имбецилы, немые и маниакальные. И у каждого наготове собственный набор как фактического, так и доказательного материала. В целом схожего с таковым у других, с расхождением ну разве что в незначительных деталях.
И лишь Сергей Петрович точно знает, почему так происходит. Потому что наблюдает процесс, так сказать, изнутри. Ибо гордый диагноз эксплозивного психопата – это вам не просто так, его надо еще заслужить. Чем Сергей Петрович и занимался с юных лет, как правило курсируя по уже отработанному маршруту. То есть из тогда еще милицейского обезьянника, где встречали по одежке… вернее, по фингалам, а провожали по уму – то есть уже в компании спецбригады – в ставший практически родным дурдом.
