Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович (книги без сокращений .TXT) 📗
– Вы ранены?
– В ногу, как видишь. Быстро перевяжи, – раненый оказался старшим лейтенантом.
– Здесь рядом госпиталь.
– Госпиталь – потом, когда уничтожим десант. Вон, видишь, пока выбивали парашютистов из этой усадьбы, пришлось потерять немало своих. Немцев где-нибудь поблизости видела?
– На соседней улице, теперь они где-то неподалеку.
– Ничего, мы с тобой вооружены. Доставай нож, нужно разрезать штанину.
– Нет у меня ножа. Не успели выдать. Даже не знаю, положен ли он санитарке.
– Ты сколько дней в госпитале служишь, красивая?
– Всего второй день.
– Тогда ясно. – Раненый достал из-за голенища сапога кинжал с граненой рукояткой, и протянул Евдокимке. – Действуй быстро, иначе кровью истеку.
Девушка неумело вспорола галифе, неловко обработала рану и принялась перевязывать. Рана оказалась неглубокой, пуля навылет прошла мягкие ткани чуть выше колена.
Стрельба в районе вокзала то затихала, то вспыхивала с новой силой. Через парк уже проходили красноармейцы, прочесывавшие окрестности госпиталя.
– Что тут у вас? – озлобленно прорычал какой-то сержант, на минутку приостановившись рядом с санитаркой.
– Не видите, что ли? – в том же тоне ответила Евдокимка. – Раненого командира перевязываю.
– Раненые – это потом; санитары и похоронщики пойдут вслед за нами, – обронил сержант и поспешил к бойцам, осматривавшим соседний дом.
– Только после боя обязательно обратитесь в госпиталь или в медсанбат, – посоветовала Евдокимка, помогая старшему лейтенанту подняться. – Операция не понадобится, но рана основательно загрязнена.
– Оказывается, в медицине ты кое-что смыслишь, – проговорил офицер, осматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. – Вон, в сторонке, жилой дом, – указал он на крышу, выглядывавшую из-за высокой ограды.
– Не советовала бы заходить в него. Хозяйкой там – вредная и грязная старуха Фонюргина, которую, по-уличному, «Фу-Нюркой» кличут; злая и богомольная. Лучше отведу вас…
– Да не собираюсь я жениться на вашей, как ее там, Фу-Нюрке! Вон, бойцы только что проверили ее жилище. Помоги дойти до него, мне бы с часик отлежаться, а там…
С хозяйкой дома Евдокимка была знакома плохо. Нелюдимая, всегда неопрятная с виду, Фонюргина появилась в городке года два назад, чтобы присмотреть за больной родственницей. От нее она и унаследовала этот небольшой, неухоженный, как и сама хозяйка, домик. В городке ее считали полоумной сектанткой. По слухам, такие же сектанты помогали ей одеждой и едой.
Вот и сейчас она встретила незваных гостей, стоя лицом к иконе в углу комнаты, и, кажется, даже не оглянулась.
– Наверное, вы немного знаете меня: Евдокия Гайдук. Моя мать работала директором школы здесь неподалеку.
– Не знаю такой, – угрюмо ответила Фонюргина. – Ни тебя, ни матери. Чего тебе?
– Раненого командира нужно на несколько часов приютить, пусть отлежится. Фашистов уже отогнали, так что бояться нечего.
– В соседнюю комнату его, там лежанка, – сухим и жестким, почти мужским, голосом ответила старуха, усердно крестясь при этом. – Что фашисты, что коммунисты, все – отродье сатаны.
Когда, усадив раненого на лежанку в маленькой комнатушке, санитарка уходила, старший лейтенант придержал ее за руку и вручил свой кинжал, о котором она уже забыла.
– Это тебе на память от старшего лейтенанта Волкова. У пленного немецкого офицера отнял. Кстати, на конце рукояти – родовой герб его бывшего хозяина, барона фон Штубера.
– Даже так, барона?
– Не забудь – фон Штубера. Возможно, когда-нибудь этот кинжал спасет тебе жизнь, красноармеец Евдокия Гайдук.
– У нас, в полевом госпитале, мы называем друг друга «госпитальерами».
– Чудное наименование. Вы хотя бы знаете, что «госпитальерами» называли себя рыцари-крестоносцы, основавшие в Иерусалиме свой первый в мире рыцарский орден?
Как только санитарка ушла, Фонюргина появилась в проеме двери, освещенном утренним солнцем и, ни слова не произнося, сурово уставилась на привалившегося к стене офицера.
– Честь имею представиться: оберштурмфюрер СС…
– Вы уже представились, барон фон Штубер, – процедила старуха, переходя на немецкий. – Во время обмена любезностями с этой юной коммунистической стервой.
– В таком случае приведите себя в порядок, баронесса фон Юрген, – слегка улыбнувшись, окинул оберштурмфюрер фигуру старухи иронично-презрительным взглядом. – Спектакль с переодеванием окончен.
– Он будет окончен, когда германские войска войдут в город, – вскинула подбородок баронесса. – А пока этого не произошло, поскольку десант ваш разбит, а основные силы вермахта топчутся у западных окраин, – моя внешность служит лучшей защитой. Могу напомнить вам, оберштурмфюрер, что в перечне конспиративных приемов этот называется «щитом брезгливости».
– По-моему, на сей раз вы со своим «щитом брезгливости», баронесса, явно переусердствовали.
45
Когда Евдокимка добралась наконец до своего полевого госпиталя, на территории его уже выстраивались две походные колонны: одна – из машин, другая – из крытых санитарных повозок. Та и другая оказались довольно большими, несмотря на то, что почти всех тяжелораненых отправили в тыл накануне, а многие легкораненые либо вернулись в строй сами, либо вчера вечером были подсажены на транспорт тыловых подразделений дивизии, отходивший «в общем направлении на Запорожье».
– Где тебя носит, Гайдук? – тут же окликнула ее Корнева, помогавшая санитарам поднимать по трапу в кузов только что поступившего больного. – Быстро в машину, горе ты мое! – подтолкнула она Евдокимку.
– Отставить! – в ту же минуту прозвучал грозный окрик начальника госпиталя. – Ты почему опоздала, Гайдук? Тебе когда было приказано явиться? В моем госпитале еще только дезертиров не хватало!
– Это кто дезертир?! Это я, что ли, – дезертир?! – изумилась Степная Воительница. – Да я двух немцев-десантников уничтожила! Они на рассвете сюда, к госпиталю рвались!
Зотенко закрыл глаза и, молитвенно запрокинув голову, отчаянно повертел ею.
– Ты, Корнева, слышала чушь этой фантазерки? Кстати, твоя выучка.
– Я действительно убила их! – еще яростнее возмутилась Евдокимка. – Из этого вот карабина. У меня даже трофеи есть.
На сей раз доводы Евдокимки прозвучали настолько убедительно, что эскулап-капитан, хоть и вяло, но все же удивился:
– Что, в самом деле с диверсантами воевала?!
– Да ни с кем я не воевала, – с детской непосредственностью возразила Евдокимка, словно в учительской перед завучем оправдывалась. – Они первыми стрелять начали.
– Ну, если первыми, – под общий смех, признал ее правоту капитан, – тогда, конечно. И даже трофеи имеются?
– Это же наша Степная Воительница, эта может, – тут же пришла ей на выручку Корнева. – Сами видели, как она стреляет. Снайпер – и все тут. Да если бы она…
– Отставить бузу! – прервал Зотенко. – Не от тебя доклада требуют.
– А после этого, – обиженно продолжила свой рассказ Евдокимка, – еще и перевязала раненного в ногу старшего лейтенанта. Волков – его фамилия, нетрудно проверить. Я его в дом к старухе Фонюргиной пристроила. Он и сейчас там, пойдите, убедитесь. Кстати, вот, – вынула она из-за голенища небольшой кинжал с резной рукоятью. – Он подарил, из благодарности. Трофейный, у пленного немецкого офицера отобрал, у какого-то барона.
Эскулап-капитан и Корнева переглянулись.
– Ладно, «баронесса», некогда с тобой возиться, – проговорил начальник госпиталя. – Коль уж ты у нас такой лихой стрелок, садись вон в тот грузовик с бельем и прочим имуществом. Поступаешь в распоряжение сестры-хозяйки Игнатьевны. Кроме всего прочего – и в роли охранника. Если учесть, что боеспособной охраны у нас почти не осталось…
– Мы троих бойцов ночью потеряли, когда сюда группа немцев прорвалась, – объяснила Корнева.
– Уложу каждого, кто попытается… – уже на ходу заверила эскулап-капитана Степная Воительница.
