Там за облаками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
- Для чего она тебя подбивала?
- Сам знаешь. Чтобы ты приревновал, и мы помирились.
- Мы не из-за этого помирились. Из-за косынки, которую я тебе подарил.
- Нет, из-за цветов, которые ты втихомолку от ребят сунул мне за дверью.
- Я думал, мы из-за них тогда поссорились.
- Ну, да. Сначала помирились, а потом снова поссорились. Из-за чего мы с тобой только не ссорились.
- Из-за всего ссорились. Помнишь того урода-десантника, который на тебя в парке Горького засмотрелся? Ты ведь ему глазки строила, сознавайся. Сейчас такой мелочью кажется.
Они помолчали, окончательно расставаясь с общим прошлым, ибо у них не могло быть общего будущего.
- Надо идти. А то, смотрю, одна электричка прошла. Они теперь нечасто у вас на НАТИ останавливаются, - Славка вернулся к себе нынешнему. Некоторая вальяжность, номенклатурные нотки в голосе. - Если что, брат тебе сообщит. Я звонить не буду, не могу, извини.
- Спасибо, Слав.
Вот за это её неуместное "спасибо", за благодарность не равного, нижестоящего человека он и вызверился. Наговорил напоследок разных гадостей. Вскочив в вагон и пользуясь открытыми дверьми, ослепительно улыбнувшись, прямо с площадки сказал ей самую последнюю, самую ранящую гадость:
- Всё-таки, я бы никогда не женился на тебе. На таких, как ты не женятся. Таких только в любовницы берут.
Она успела ответить, прежде чем двери вагона с шипением сомкнулись. Неторопливо показала ему аккуратную фигу.
Долго стояла на платформе, глядя вслед электричке, навсегда увозящей от неё Славку. И плакала, плакала девчонкой пятнадцатилетней, нет, ошибочка, пятилетней. За что? Зачем он её обидел на прощание? Плакала всю дорогу до дома. За что? Так и не поняла никогда. Зато с тех пор появилось у неё в душе и начало медленно расти чувство вины перед Славкой. И тоже - непонятно, в чём?
* * *
Дорога складывалась удачно. Быстро подошёл автобус средней степени набитости. Утренняя людская лавина в метро уже схлынула, в вагоне нашлось свободное место. Маша поторопилась занять его. Вот они, зрелые годы. Двадцать минут постоять - уже тяжело, надо непременно присесть. Успокаивало лишь соображение, что в юности они зачастую принципиально не торопились к освободившемуся месту, демонстрируя себе и миру выносливость, хорошие манеры. Нынешняя молодёжь одну остановку "на ногах" одолевала с трудом, расталкивая всех, вне зависимости от возраста и состояния, топая по ногам, как по грядкам, ломилась поскорее сесть, пристроить тяжёлые зады. Что ни говори, здесь не только воспитание причиной. Хилая пошла молодёжь, болезненная, одышливая. То ли дело раньше. Застариковали у Маши мысли, застариковали. Того и гляди, как её покойный дед, начнёт бурчать, мол, сахар был слаще и трава зеленее, и мокрее вода. Да ведь хорошенечко если разобраться, то сахар тогда из другого сырья готовили, по другим технологиям, траву дожди поливали без примеси кислот и прочей гадости. А вода... И вода вкус имела, не чрезмерно хлорированная, не дезинфицированная в усмерть, живая. И главное же, конечно, молодость. В молодости на многие трудности внимания не обращаешь.
Трудности... Сколько их было! Не перечесть. Одни девяностые годы чего стоили. И всё же она крепилась. Больше никогда не просила у Славки помощи. Не того сорта трудности одолевали, чтобы к Закревскому обращаться. Достаточно было сознания, мол, в крайнем случае... И как же спокойно жилось, зная: где-то есть человек, сильный, с огромными возможностями, готовый прийти на помощь по первому зову. Теперь его нет, этого человека. Нет того, кто понимал с полувзгляда, умел читать мысли, устраивать лучшие праздники для души, для кого она была слабой, нежной, необыкновенной и просто Маней. В голове не умещалось. Не верилось в его смерть. Странно, ехать на кладбище искать могилу Славки и не верить в его смерть.
Накануне приезжала Марго. Узнала от мамы о случившемся. Маша купила в ближайшей церковной лавке кагор, в магазине прихватила нарезок. Они с сестрой окопались на кухне, и весь вечер поминали Славку.
Арго, против обыкновения, особых чувств не выражала. Словно не она все последние годы подбивала Машу разыскать Славку, найти его новый адрес, телефон или вдвоём заявиться по месту работы, предварительно записавшись на приём. Маша тогда отбрыкивалась. Кто он и кто мы? Взлетев в поднебесную высь властных структур, не мог человек не измениться. Без наличия семи пядей во лбу понятно, должен измениться, причём в худшую сторону. Для Марго встреча с Закревским - приключение, недолгое возвращение к отроческой легкомысленной влюблённости, быстро закончившейся. Славкина смерть отменила безответственную экскурсию в прошлое. Марго поминала его, как чужого, без особой теплоты, без искренней грусти. Маша огорчилась. Лучше бы с Татьяной Славку помянуть. Она, по крайней мере, хоть сколько-то любила его. Однако попытки найти Ярошевич оставались тщетными.
- Что ты всё любовь, любовь? - равнодушно цедила Марго. - Ты сама от любви отказалась. Я хорошо помню.
- А он меня любил? - напрямик спросила её Маша. Замерла, напряжённо ожидая ответа, сейчас, через много лет, когда отсеивается шелуха, наносное, поверхностное и некоторые вещи воспринимаются точнее и правильней. - Скажи, он меня любил?
- Ну... э-э-э... - замялась Марго. - Он был тобой... увлечён... несколько лет.
Очень неопределённое высказывание. Сделанное тогда, когда уже позволительно всё назвать своими именами. Не любил, увлекался? За полгода до тихих поминок Марго говорила иначе. Однажды прискакала возбуждённая, слегка подшофе, потребовала посидеть с ней и выпить за компанию. Напилась в лоскуты. Пела давно забытые всеми песни, читала стихи, вспомнила вдруг Славку и орала на весь дом:
- Он тебя любил. Он тебя так любил, а ты...
- Тише, тише, - останавливала её Маша, не желая, чтобы Маргошины вопли слышали муж и сын, сидевшие каждый в своей комнате за компьютерами.
- Почему ты не хочешь его видеть? - голосила Марго. Обе тогда не знали, что Славки уже нет на свете.
- Тише, - кривилась Маша. Почему, почему? По кочану. У неё давно другая жизнь, где Славке нет достойного места. Как не нашлось достойного места для неё в его жизни. Зачем перетряхивать минувшее? Хорошо, муж и сын относились к Марго сдержано, дипломатично скрывая неприязнь. Могут внимания не обратить, не придать значения пьяной выходке.
Полгода назад Марго считала, что Славка любил Машу. Теперь мнение переменила. На трезвую голову видится иначе? Со стороны, да трезвому, оно, конечно, видней. Особенно, если плезира врать не имеется. И выходит, Маша много лет обманывала себя, принимала иллюзию за реальность, тешилась миражом.
Одолев пересадку, она оказалась в вагоне нового поезда, - никогда в таком не ездила, - отвлеклась ненадолго от горьких размышлений. Разглядывала дизайн, электронное табло с "бегущей строкой". Незаметно вернулась к своим баранам. Не любил, увлекался. Вера в его чувство поддерживала Машу много лет. Здорово знать, что для дорогого тебе человека ты величина безусловная. Не смотря на годы, на обстоятельства. Её твёрдое знание рухнуло в один миг. Обман, иллюзия. Но ведь в последнюю встречу он просил: "Маня, помни, всё помни". Она всё и помнила, никогда не забывала. Ей всегда твердили про обман, доказывали несостоятельность происходившего между ней и Славкой. Что, если Славка и сам обманывался? Не пытался же он с ней потом увидеться. Восемнадцать лет спокойно прожил, делая стремительную и блестящую карьеру, меняя женщин, доказывая что-то себе и знакомым. Она следила за ним по статьям в газетах, по телевизионным репортажам, по информации в Интернете. А он? А он, между прочим, мог иногда приезжать ночью, стоять под её окнами, и никто никогда не пронюхал бы о его тайных ночных вылазках. Мог, поскольку раньше иногда стоял. Но неизвестно, делал ли потом. Она уж точно никогда не узнает. Остаётся думать, что правы те, кто сомневался в его любви. Забыл, существовал в другом измерении, где слабость оборачивается крахом. Слабые места в душе и сердце искореняются безжалостно.
