Воспитан рыцарем - О'Санчес (Александр Чесноков) (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

— Ох, и славное утро народилось! Такое ощущение, что нет и никогда не было на белом свете облаков и грозы! — Зиэль наклонился, потряс бородой, и словно бы маленький дождик из черной тучи просыпался на утрамбованную землю внутреннего двора.

Вчерашняя буря, подобно пьяному трактирному постояльцу, отбушевала на размер души, но сполна расплатилась с окрестностями за свое буйное веселье — безоблачным утром, свежестью, радостным щебетаньем птиц, запахами цветов и земли.

— Иногда я жалею, что не поэт.

— Так займись, кто мешает? — Снег проснулся раньше гостей, он с самого раннего утра похаживает по дворику, приводит в порядок растрепанное ливнем и ветром хозяйство. Зиэль и Лин умываются тут же, с помощью воды из рукомойника, а Гвоздик наводит чистоту языком и когтистыми задними лапками.

— Может, и займусь, когда-нибудь, когда бродячая жизнь надоест. Сидеть себе под цветущим розовым кустом, у тихого пруда, бренчать себе на гуслях или арфе, приманивать молодух на волнующие звуки бархатного голоса и серебряных струн… Что может быть слаще и беззаботнее? А вот сортир — точно себе заведу, твоему подобный, который там, в пещере. И еще лучше сделаю. Чтобы обязательно с видами, без этой знаешь ли… сугубо бытовой сортирно-чуланной скуки… Кашкой покормишь на дорогу? У тебя есть молоко?

— Молоко у меня — было, что называется, до вчерашнего вечера. Но — скисло, так что придется тебе обойтись вчерашней похлебкой. Зато и настоялась она за ночь, истинный вкус набрала. Сейчас подогрею.

Зиэль стоял, расставив ноги, посреди дворика, крутил поочередно руками и шеей, улыбался и негромко урчал, только не разобрать — поет он или просто разговаривает сам с собой. Был он в одних портках, босиком, без шапки, по пояс голый, и Лин в очередной раз поразился волосатости его тела. Не волосы, но почти что шерсть обильно покрывала его руки, спину, живот… А на груди заросли вылезли настолько буйные, что казалось — даже борода вот-вот провалится в них и потеряется навсегда… Зато голова его налысо обрита — Зиэль сам скоблит ее через два дня на третий странным складным ножом…

— Не робей, Лин! Твой черед жизнь на долгосрочной основе устраивать, опять же — учиться, пока молод… А мне пора в дорогу… Авось, и встретимся когда-нибудь, посидим за чарочкой… Ах, ты же у нас противник вина! Впрочем, сейчас противник, но вырастешь…

— А ты вернешься? Мало ли что… На обратном пути, в эти края?..

— Может быть, еще не задумывался. Хочу навестить варварский юг, посмотреть иные, отличные от имперских, обычаи… Я их видел и жил по ним, да не худо бы освежить все в памяти… И вообще… Проверить обоснованность кое-каких легенд… За тридевять вод сплавать…

— Насчет Морева?

— Ух ты! Э, Снег, ты слышал? — вышедший из дверей Снег выставил к солнцу улыбку в седой бороде и с хрустом потянулся, очень даже молодецки.

— Ничего не слышал, похлебку грел.

— Парнишка, оказывается, тщательно впитывал все наши с тобою разговоры и теперь интересуется концом света!

— Все мы им интересуемся. Пойдемте в дом. Раньше попрощаемся — раньше день откроется — для всех из нас и для дел, которые предстоит совершить каждому из нас.

— Говоря проще — выпроваживает непрошеного и незваного гостя. Ну-ну.

— Я не выпроваживаю, а вношу ясность, у тебя дела — и у нас дела. Кстати, в мошне можешь не копаться, денег я не возьму.

— А я и не… Но насчет парнишки я все-таки хотел…

— И его счет в твоих деньгах не нуждается. Не сердись, Зиэль, однако и не вноси лишней смуты в сию обитель, где только один закон — мои представления о сущем.

— Слышал бы тебя Император и его прево… Впрочем, как скажешь… — Зиэль притопнул одним сапогом, другим, заправил в них штанины, натянул свою черную рубаху… — Ты же знаешь — я человек покладистый.

— Трижды соврать в одной-единственной фразе! Аж завидки берут, я так не умею. Пойдемте, остынет.

— Вот ты книжник, Снег, ученый из ученых, мудрец из мудрецов, объясни мне загадку, которая столько трудных и горестных лет подряд не дает мне покоя…

— Ну?

— Зверский аппетит — он укорачивает трапезу или удлиняет ее? Вельми голодный человек ест — дольше или быстрее? А может быть — то выходит на то, и без разницы получается в итоге? А?

— Пустая болтовня ее удлиняет, это точно. И укорачивает жизнь. Но если тебе угодно знать мое…

— Угодно. Более того, мы можем взять противоположные точки зрения и защищать в споре каждый свою. А потом меняемся ими, позициями, и опять…

— Это твое любимое развлечение, как же, помню. Но так — долго будет, до вечера не управиться. Отложим. Однако, ты чуть-чуть меня не вовлек в пустопорожнее… Добавляй, может, хлеба другого? Еще мозговую?

— Хватит. Огромная тебе благодарность, дружище Снежище! За приют, за мальчишку, за славное общение. Авось — увидимся. Да, молодежь?

Лин молча кивнул, боясь выдать себя дрожащим голосом и вообще разреветься. Кивнул и Снег:

— Не исключаю.

— Вон как Сивка запыхтел, заскрипел, аж отсюда слышно. Почуял, бездельник, что овсяному счастью конец, и пора под седло, к скудным придорожным пастбищам… Пойдем, проводите нас до кустов хотя бы…

Лин протянул руку, чтобы погладить Сивку, а тот внезапно ухватил своими огромными теплыми губами его ладонь и бережно подержал так несколько мгновений…

— Видишь как — признал наконец за своего… Выдал себя. Ох, и хитрый у меня Сивка, лишний раз не проявит — кто по нраву ему, кто нет, о чем думает… — Зиэль вздохнул глубоко, а за ним и Сивка. — Пора.

Зиэль за руку попрощался со Снегом, с Лином, осторожно ткнул здоровенным, как дубинка, пальцем в Гвоздика, а тот немедленно оскалился в ответ, сидя у Лина на руках, грозно запищал, думая, что рычит…

И свершилось. Кустарник сомкнулся с тихим шелестом, и от Зиэля остался только удаляющийся голос, поющий песню про море и моряков, такую Лин ни разу от него не слышал… Впрочем и голос вскоре без следа растворился в утреннем шелесте трав и деревьев, в журчании невидимого ручья, в криках так же невидимых зверей и птиц…

— Сегодня пойдем в деревню, за хлебом, ибо его я выпекать хотя и умею, но очень уж не люблю, пусто и хлопотно женское сие занятие. Иногда у меня Мотона тесто творит, но ее не будет в ближайшие дня три, прихворнула… Мотона — это моя приходящая помощница, порою гостит у меня день да другой… Что молчишь?