Родная душа: Рассказы о собаках - Абрамов Петр (серия книг .txt) 📗
— Совсем собачку замучил, — попрекали меня доброжелатели, которые в таких случаях всегда как из воздуха материализуются. — Вон он у тебя аж сгорбился, нормально идти не может, уже надорвался, наверное!
Я сначала им объяснял, что не осанка такая из-за тяжёлой работы, а, наоборот, упражнения служат для её исправления… потом стал думать, как решить эту проблему. И придумал. Успела наступить зима, и я начал надевать Ханычу на передние лапы полиэтиленовые пакеты. Зачем? А чтобы лапы скользили. Тогда ему ничего другого не оставалось, кроме как всё больше пускать в ход задние. И это подействовало… А может, у него и без моих ухищрений начали как следует восстанавливаться пострадавшие нервные соединения? Наверняка сказать невозможно, я просто делал всё, что, на мой взгляд, было способно хоть как-то помочь. Некоторые мышцы у него так и остались атрофированными, зато другие их скомпенсировали, да как! По-видимому, в подобных случаях организм входит в особый режим, с лихвой возмещая всё отнятое болезнью. Это называется гипервосстановлением. Любители спорта ещё не забыли «чёрную газель» Вилму Рудольф, олимпийскую чемпионку по бегу, которая в детстве не могла ходить из-за паралича ног. Вот и мой Ханыч в итоге не только сравнялся по физическим данным с нормальными представителями своей породы, но и стал превосходить очень многих. Ростом он на несколько сантиметров зашкаливал за верхний предел, положенный ротвейлерам по стандарту, и к тому же обладал исключительно мощным костяком. Объём груди, например, у него был более метра. Добавьте огромную мышечную массу, наработанную нашими тренировками… Однажды, когда он стал уже совсем взрослым, матёрым кобелём, я поставил его на весы в аэропорту «Пулково». Получилось больше девяноста килограммов… Это при том, что жир на нём совершенно не держался — так уж работал после болезни его повреждённый антибиотиками кишечник.
И вот тогда-то, когда он вернулся практически с того света не благодаря усилиям врачей, а вопреки их приговору, — на нашем пути и начали запоздало попадаться ветеринарные светила. Вплоть до профессора из Ветакадемии, который натурально выкручивал мне руки, допытываясь подробностей применявшейся к Ханычу «терапии». «Где ж вы все раньше-то были…» — думал я и… добросовестно рассказывал, что и как делалось. И, между прочим, не зря. Опыт, приобретённый тогда, впоследствии помог сохранить ещё не одну собачью жизнь.
На всякий случай я посетил с Ханычем и ту самую первую ветеринарку, где ему поставили диагноз.
— Чепуха, — сказали мне. — Это другая собака. Тот кобель не мог выжить… Идите отсюда и не мешайте людям работать!
СПАСЕНИЕ НА ВОДАХ
В ту же зиму Ханыч спас мне жизнь.
Нет, ему не пришлось защищать меня от бандита, реальные схватки с преступниками были у него пока впереди. Он вытащил меня из полыньи. Самое смешное, что произошло это не где-нибудь на далёком ладожском льду, а непосредственно в черте города, между улицами Десантников и Тамбасова, где в неглубоком овраге протекает речка Ивановка. В ней-то я и собрался вполне реально погибнуть.
На другом берегу размещалась собачья площадка, там я занимался с Ханычем послушанием. После урока мы отправились на прогулку, и я даже не очень заметил, как оказался на льду, — стоял морозный февраль, всё занесло снегом, поди разбери, который сугроб на твёрдой земле, а который уже нет. Ну а лёд, как часто бывает на городских речках, оказался непрочным. Всё произошло очень быстро. Ханыч, которому должен был скоро исполниться год, тогда ещё не набрал полного веса, и там, где он спокойно пробежал, — я провалился.
Не знаю, какая в том месте была глубина, во всяком случае дна ногами я не достал, повис на локтях. А потом и под локтями лёд треснул.
Температура стояла сугубо минусовая, я был одет очень тепло: в авиационные ватные штаны, подбитые ещё и овчиной. В воде все достоинства тёплых штанов мигом превратились в недостатки. Поди в таких побарахтайся. К тому же ноги от лютого холода сразу свело, да так, что я пошевелить ими не мог. Тут надо сказать, что всё на том же Северном Флоте мне разок пришлось лететь в полярную воду, причём с порядочной высоты, — может, сработала физиологическая память организма? Или мои плоховато работавшие ноги обострённо отреагировали на холод?… Так или иначе, положение складывалось весьма незавидное. Уже сгущались ранние зимние сумерки, мела позёмка, и — нигде ни души. В нескольких сотнях метров стояли дома, там светились окна квартир, но из моего оврага до них было дальше, чем до Марса.
На военной службе я повидал кое-какого лиха, и на поверхности океана, и в его глубине. И вот, после стольких плаваний, тонул в убогой питерской речушке, внутри городского квартала, где вырос, чуть ли не прямо у себя во дворе.
Чем не насмешка судьбы?
Я не помню, звал я Ханыча на помощь или не звал. Помню только, как он остановился и оглянулся. Пошёл в мою сторону. Потом побежал…
И, подбежав, сгрёб меня всей пастью за локоть. Ну нет бы хоть чуть выше! Вцепился прямо в сустав.
Я не склонен вдаваться в эмоции по поводу верного пса, бросившегося на выручку хозяину. Возможно, он сообразил, что со мной случилась беда, и действительно пытался помочь. Но не исключено, что Ханыч просто играл: в его понимании я куда-то прятался, а он меня оттуда извлекал. В собачий ум ведь не заглянешь…
Как бы то ни было, сгрёб он меня очень даже конкретно. Так, что искры из глаз посыпались уже не от холода, а от боли, по вискам потёк пот, я сразу забыл про свои сведённые ноги и понял, что теперь утону уже точно. Я заорал и завертелся в полынье, пытаясь отбиться от Ханыча свободной рукой… И тут почувствовал, что могучий ротвейлер понемногу выволакивает меня из полыньи.
С той же лёгкостью, с какой его мамка когда-то сдёргивала меня с дивана…
К тому времени, когда с помощью Ханыча я выполз из воды, судорога в ногах успела бесследно рассосаться. Я и не заметил, когда это произошло. Может, клин клином вышибло — помогла зверская боль в локте? Как знать. Вот я сумел закинуть одно колено на лёд, Ханыч проволок меня ещё метра полтора, разжал наконец зубы, я поднялся…
И тут мой спаситель попятился прочь, расплываясь в идиотской заискивающей улыбке, после чего… напустил лужу. Он принял мои вопли и неестественное поведение на свой счёт и решил, что чем-то проштрафился.
Мне некогда было обнимать Ханыча и благодарить за геройский поступок. Я сразу побежал домой. Именно побежал, а не пошёл, потому что дул по-февральски стылый, режущий ветер. Он шуршал снежной крупой и быстро уносил остатки тепла. Бежать было недалеко, но и то, пока я добрался до парадного, мокрая одежда на мне успела заледенеть.
При входе в дом Ханыч за всё хорошее чуть не получил ещё и пинка. Я открыл железную дверь и привычно скомандовал ему:
— Заходи!
Но он, сбитый с толку и отчасти напуганный (где это видано, чтобы я бегом бегал с площадки домой?), стоял, поджимая обрубок хвоста, и не решался войти. Отчего хозяин так тяжело дышит, может, сейчас пришибёт провинившегося щенка?… Еле я загнал его в подъезд, за ту самую дверь, которую он в своей обычной наглости порывался открывать головой.
Благодаря пробежке и тому, что Ханыч очень быстро вытащил меня из воды, приключение обошлось без последствий. Только левый локоть, расплющенный его челюстями, посинел и опух. На нём и сегодня можно отыскать шрамы. Что ж, у меня оставалась вторая рука, чтобы весь остаток вечера гладить его морду, лежавшую у меня на коленях.
— Спасибо, родная душа. Если бы не ты…
По-моему, Ханыч был счастлив. Оказывается, хозяин на него совсем не сердился…
