Хромой странник - Рымжанов Тимур (полная версия книги TXT) 📗
Наравне с тем, что я заботился о Матфее, я не забывал и про свою мастерскую. Две угольные ямы, как прорвы, требовали в день огромного количества древесины, все новых и новых партий дров. Древесный уголь горел как порох, его требовалось очень много. Я даже стал использовать один пустующий дом для того чтобы складывать туда произведенное топливо. Метод приготовления крицы известным мне способом оказался крайне неэффективным. Возможно, я что-то делал не так, ошибся в руде, неправильно выбрал режим или место, но на всякий случай в целях экономии времени и сил решил провести довольно смелый эксперимент. Я надумал воспользоваться японской технологией обработки болотного песка для производства железа. Для этого требовалось построить специальную печь татару с подземной воздушной камерой и дутьем от больших мехов. Вот тут-то и пригодились камни, что я набрал на берегу реки. Для постройки фундамента печи они были просто необходимы. Процесс плавки железа в такой печи чем-то напоминает доменный. Не обращая внимания на японские стандарты, я резонно решил, что можно немного масштабировать это занятие, и все сделал в два раза меньше. Для доставки руды пришлось изготовить тачку на одном колесе, на которой я в день перевозил килограммов по пятьсот, а то и тонну болотной грязи. Когда набралось достаточно для начала эксперимента, сам разжег нижний слой угля и засыпал первую часть уже довольно хорошо просушенного песка, чтобы набрался шлак, и не позволял драгоценному топливу ссыпаться вниз. Матфея я поставил качать меха. Специально для него сделал устройство, позволяющее работать только ногами, с минимальным напряжением верхней части тела. Ровно сутки с половиной я скармливал ненасытной печи около пяти тонн песка и половину приготовленного угля. Ужасно боялся, что прогорит днище и вся моя работа пойдет насмарку, но несколько проверок убедили в том, что нижняя камера осталась все еще пустой. Получаемая таким способом сталь называлась тамахагани. Проще говоря, та же самая крица, только гораздо большего объема, и не такая пористая, поэтому после выплавки ее чуть ли не сразу можно было пускать в производство. Вся проблема заключалась в том, что весь стальной слиток получался разносортный. Это случалось потому, что поддув в некоторых местах был сильнее, а где-то воздух, обогащенный кислородом, поступал в очень малом количестве. Недельная работа могла оказаться полной неудачей, пустой тратой времени. Мои руки изнывали от мозолей, которые я набил, готовя дрова для этой прожорливой технологии. Было бы обидно после стольких стараний получить полную печь шлака. К счастью, все прошло удачно. Мои усилия были щедро вознаграждены тем, что, когда печь и шлак остыли, я извлек из топки примерно триста килограммов добротного, плотного железа. Под конец мне уже было трудно качать меха, и потому слиток получился без пены и сам вобрал очень много свободного углерода от древесного топлива. Шлака было тоже очень много, но все же не так, как в кричной яме. Тем более что из кричной ямы получали в лучшем случае не больше десяти килограммов, и это при условии, что руда или песок были хорошие, богатые. А здесь три сотни килограммов, и если прикинуть все расходы топлива, времени и усилий, то японская технология оказывалась даже дешевле и выгодней. Если так пойдет дальше, – а я уже точно не откажусь от подобной технологии, – то в далеком будущем археологи сломают себе голову по поводу того, откуда в России в средние века взялась японская технология. Вот будет задачка для почесывания ученых реп! Ничего, я им еще не такие номера отколю! Разумеется, моя забава требовала огромного количества топлива, поэтому приходилось сильно разряжать лес. Берег реки я вычистил основательно, так что теперь, если кто и будет проплывать мимо, непременно либо учует гарь из курной ямы, либо услышит звон мастерской.
Теперь, когда железа я мог получить достаточно, и в мастерской все было налажено, я начинал каждое утро с того, что брал в руки боевой меч, последний из тех, что выковал, и по часу упражнялся, восстанавливая прежнюю форму. Еще не представилась возможность проверить оружие в бою. Но отлично выполненный полуторный эсток с легкостью перерубал молодую березу сантиметров восьми в диаметре. Первый клинок я на таких экспериментах основательно загубил, второй сделал с поправкой на все недочеты и огрехи. Одно дело ковать оружие для игрищ ребятам-ролевикам из отменной легированной стали, точно зная и марку, и режимы закалки, другое – делать из бог весть как полученного железа нормальное боевое оружие.
После выздоровления Матфея я сам отвел его в деревню и отдал в руки отца. Почти все сельчане вывалили на улицу встречать нас, как только заметили бредущими из леса. С той поры крестьяне больше не сторонились моей мастерской и при случае всегда заходили выказать уважение и приносили что-нибудь на обмен или просто в подарок. Старики в деревне решили, что нужно поступать по совести и не предлагать мне за добрую косу полмешка овса или пшеницы, тем более что моя работа порой очень выгодно отличалась от творений местных мастеров. Слух о Железенке, где поселился Аред, который якобы своим присутствием очистил проклятое место, катился по деревням и хуторам. Люди шли кто с серебром, кто с товаром на обмен, кто просто собственными глазами поглядеть и убедиться в правдоподобности слухов. Такой расклад событий меня полностью устраивал.
То дитя цивилизации, изнеженный городской парень, разбалованный мамкиной заботой да сытой жизнью, во мне больше не проявлялся. Он еще не умер, не исчез навсегда, но перестал донимать вечным недовольством, скулежом, ленью. Я научился вставать с рассветом, максимально эффективно использовал световой день. Сделал для себя довольно жесткое расписание и всячески старался следовать ему. От того, насколько много я успею за лето, всецело зависело мое благополучие зимой. Коль скоро я не могу вернуться назад, то придется жить здесь. Не выживать, не существовать в ожидании чуда, а именно жить, так как делал бы это в своем веке.
Утром сбор трав, выкапыванье корней, обход территории, если удастся, то и охота на мелкую дичь, после обеда – мастерская. Если готова настойка, то заправляю самогонный аппарат, от первой модели которого практически ничего не осталось. Внося серьезные изменения в конструкцию, я отлил довольно длинную медную трубку, медный жбан склепал из листов и установил на отдельной печи прямо в мастерской, чтобы не бегать по всему хутору. Мастерская менялась, дополнялась новым оборудованием, хитроумными приспособлениями, с каждым днем все больше напоминая лабораторию алхимика, а не деревенскую кузню. У меня уже было достаточно средств и производственных мощностей, если можно так выразиться, чтобы вовсе не заботиться о подсобном хозяйстве. С одной стороны это было серьезное упущение, моя уязвимая точка, но с другой стороны это позволяло больше времени тратить на другие дела. Жизнь, как в старом анекдоте, понемногу налаживалась.
Однажды утром в конце апреля я обнаружил на пороге мастерской трех незнакомцев. В мастерской я просидел всю ночь, устал, немного угорел и собирался было отправиться спать, как тут эти трое. По всему видно, пришли давно, но не беспокоили, ждали, пока сам появлюсь и замечу гостей. Давно пора было завести собаку на тот случай, чтобы гости не становились сюрпризом. У городьбы, заламывая шапки, стояли два дюжих молодца с меня ростом, здоровенные и похожие как две капли воды. На вид туповатые и очень добродушные. Возраст определить было трудно, но, на мой взгляд, не больше двадцати. Рядом с близнецами стоял дед, сморщенный, древний, с колкими мышиными глазами и крючковатым носом.
Увидев меня, дед только толкнул одного из близнецов в бок, тот в свою очередь пихнул брата, и все трое низко поклонились.
– Доброго тебе дня, Аред, от Лады-берегини тебе благословление шлем. Мы к тебе с прошением от Гусиного озера третий день пешие идем. Ульян мое имя, Фадея зольника сын.
– С чем пожаловали? – спросил я, глядя на визитеров устало и угрюмо.
– Вот, родичи мои внучатые, Наум да Мартын, отдаются тебе во служение. Мы на роду совет держали и решили, благословили отроков. Будут тебе по дому помощники, в ремесле подсобники. Мы и приданое за ними собрали. Добрых топоров, быка, овса да семь гривен серебра. Народ сказывает, что ты, Аред-батюшка, только слово скажешь, так даже медведь под жалейку пляшет, а уж с этими бесенятами совладаешь.
