Ставка больше, чем смерть. Металл Армагеддона - Голодный Александр Владимирович (читать полную версию книги TXT) 📗

Глубокий вздох:

– Саша, надо пригласить Сергея Дмитриевича. Пусть он тебя осмотрит.

– Хорошо.

Прибывший ученый разрушил нашу тихую идиллию и с привычным безразмерным энтузиазмом приступил к делу. Отдаю должное – в вопросах медицины он разбирается на высшем уровне. Изучив под цифровой приставкой-микроскопом анализы крови, быстро проведя химическое исследование, ловко и бережно поставил капельницу. Узнав, что сок вполне беспроблемно усвоился, удовлетворенно кивнул и намешал кисло-сладкий состав «для стимуляции деятельности желудочно-кишечного тракта».

И все это с корректным, уважительным отношением. В итоге успокоившаяся Лариса отправилась в душ, а Сергей Дмитриевич за ноутбуком приступил к составлению рецептур лекарств.

Кстати:

– Сергей Дмитриевич, я искренне признателен вам за заботу, но меня терзает вопрос: почему нарушены карантинные мероприятия?

– А кто вам сказал, что они нарушены, Александр Владимирович? Мы сейчас находимся в том самом отсеке третьей степени защиты, где и планировалось, просто… э-э-э, не в стандартном помещении, а в специальном медицинском боксе. Что касается моего присутствия и непосредственно Ларисы Сергеевны, то мы вполне опытные и дипломированные специалисты в области медицины, даже профессора и доктора наук. Ваши товарищи пребывают буквально за стенами, без скидок. И находиться все вместе мы здесь будем те самые трое суток.

– Спасибо, Сергей Дмитриевич.

Помолчав, добавляю:

– Ценю вашу смелость. Спасибо.

Он реально смутился:

– Перестаньте, Александр Владимирович. По итогам вашей операции было уже вполне понятно, что никаких… э-э-э… осложнений не предвидится. А оставлять вас в критическом состоянии, можно сказать, на грани… В общем, я поступил так, как обязан был поступить. Лариса Сергеевна тоже.

– Я вам благодарен, Сергей Дмитриевич. Кстати, мне очень понравилась ваша идея использовать Ларису Сергеевну в качестве реанимационного комплекса. Нетривиально, отдаю должное. Хотя и напоминает об отдельных экспериментах, проводившихся в Третьем Рейхе. Имею в виду тематику спасения замерзающих пилотов люфтваффе.

С радостным оживлением:

– Вам тоже пришла в голову эта ассоциация? Да, как видите, даже в таких совершенно сумасшедших теориях иногда присутствует здравое зерно.

Оглянувшись на дверь, ученый продолжил заговорщицким тоном:

– Только, полагаю, Ларисе Сергеевне об этом знать не обязательно.

Утвердительно на миг прикрываю глаза:

– Однозначно.

Улыбнувшись, он, щелкая мышью, просматривает результаты:

– Так, вполне неплохо… Даже замечательно. Как вы смотрите на предмет покушать? Чувства отторжения, тошноты нет?

Анализирую ощущения:

– Нет. Даже совсем не против. Чего-нибудь легонького, свежего.

Детским фруктовым пюре кормила меня уже Лариса. Сергей Дмитриевич, пребывая в научном озарении, азартно работал на клавиатуре, затем убыл для получения и сборки нового комплекта медицинской аппаратуры и буквально только что приготовленных по его указаниям препаратов.

Ага, значит, беспроводная связь тут есть. Кстати, я же читал в отчетах…

– Лара, а мы можем поговорить с Ахметом и Кемалем?

– Конечно. Даже можно устроить телеконференцию – у них установлены терминалы.

Вспоминаю о своем внешнем виде. Наверняка далекое от оптимистичного зрелище.

– Нет, это рановато. Не хочу парней расстраивать. Можно просто поговорить?

– Да, Саша, сейчас.

Отходит к ноуту, несколько раз щелкает мышкой, кивает мне. Связь установилась – палату наполняет голос Кемаля. Он что-то напевает себе под нос. Кстати, отличные микрофоны в помещениях. Улавливаю мелодию. Очень знакомая походная военная песня:

– Мы прошли, прошли с тобой полсвета…

Подхватываю:

– Если надо – повторим.

Возникшая на доли секунды пауза взрывается радостным:

– Искандер!

– Брат!

– Очнулся?!

– Как здоровье?!

Улыбаясь, отвечаю:

– Нормально, парни. Поспал, поел… короче, наслаждаюсь бездельем. Как вы? Наверное, уже по третьему разу отчеты пишете?

– Не угадал. Только первый. Как раз сейчас рожаем. До этого только рассказывали.

– Я уж думал – язык отвалится. Даже приснилось, что продолжаю показания давать. И почему-то в тридцатые годы, следователю в форме НКВД.

Усмехаюсь:

– Кошмары с демонами? Если что, обращайся: могу вылечить.

Дружный веселый смех, ответ Кемаля:

– Да, ты можешь, не сомневаюсь.

Ахмет подхватывает:

– Насмотрелись.

– Особенно в этот раз хирургия удалась. С мечом вместо скальпеля.

– Вот, у меня, кстати, вопрос на листе – сколько мы уничтожили потусторонних сущностей? Ты не помнишь?

Отвечаю:

– Пиши честно: немерено.

Снова звучит смех. Парни, наверное, скучали неимоверно. Да и за меня переживали.

Мы еще поболтали минут десять, потом Лариса, заметив, что начинаю похрипывать, строго вмешалась и остановила беседу. Получив напоследок дружные указания выздоравливать и «жрать побольше», приступил к исполнению обязанностей лежачего больного. Правда, не очень надолго.

Спохватившийся организм решил пойти на поправку с той же скоростью, с которой усыхал в подземелье Брюса. Пить хотелось каждые полчаса, витаминизированные натуральные соки, похоже, только разжигали жажду. Детское питание и кисломолочные продукты усваивались на лету.

Сергей Дмитриевич не уставал поражаться каждому новому анализу крови, как, впрочем, и Лариса. Итогом стал консилиум, когда они вместе вышли в коридор, оставив меня с литровой бутылью вкуснейшего кефира.

Услышать их разговор оказалось не просто, а совсем просто – особые способности открывались сами по себе. Это было так же легко и привычно, как дышать или ходить.

– Вне сомнений, Лариса Сергеевна, шестая фаза.

– Вы уверены, что он поправится?

– И очень быстро. Вы же сами видели результаты анализов.

– Сергей Дмитриевич, к сожалению, они очень далеки от тех, которые положено считать нормальными. Для людей.

– Не переживайте так. Сейчас будет период регрессии, собственно, он уже начался.

– Всего лишь месяц…

– Не обязательно. В том случае это был, кстати, самый минимальный срок. А наш подопечный, у меня создалось такое впечатление, не привязан к срокам вообще.

– Этого я и боюсь. Скорость его изменений…

Ученый перебивает:

– Простите, коллега, не соглашусь. Несомненно, в области паранормального и сверхъестественного Альфа вырос очень быстро. Даже с учетом нашей стимуляции, десять дней… да, своеобразный рекорд. Но вы упускаете из виду определяющую деталь – он не перестал быть человеком в психологическом, нравственном плане. А в приведенном вами примере человеческая составляющая полностью исчезла уже на четвертой фазе.

С надеждой:

– Вы думаете, это скажется?

– Я в этом уверен, Лариса Сергеевна.

Зашуршали распечатки.

– Кстати, взгляните, как ваше ночное… э-э-э… присутствие буквально вернуло Александра Владимировича к жизни. И только благодаря вам он еще здесь, а не ушел в седьмую фазу.

– А если у него просто не хватило энергии?

– Нет. Я могу детально доказать, что уход Альф не привязан к состоянию тел, в которых они пребывали. Это исключительно прерогатива изменившегося сознания.

Отхлебнув кефира, перестаю слушать беседу. Нельзя сказать, что полученная информация потрясла – аналогичные выводы давно зрели где-то в подсознании. Если быть точнее, то отправным звеном рассуждений стал жемчужный портал там, в безвременье. Сейчас я снова подошел к нему. И снова не стремлюсь сделать последний шаг, хотя… Оценив состояние своей… паранормальной составляющей, понимаю – этот шаг могу сделать в любую секунду.

А вот хочу ли этого?

Логика подсказывает – момент, когда изменившееся сознание «перерастет» физические возможности тела, неизбежен. Кстати, происшедшее в подземелье Брюса катастрофическое истощение тому наглядное подтверждение.

Вспоминая и анализируя, понимаю: от тела отделялась не часть сознания, а я истинный, исходный, если угодно – изначальный, но лишенный эмоций, чувств, настроения, всего того, что делает жизнь жизнью, а человека – человеком. Понятно, почему генерал-полковник окружил меня только близкими и вызывающими симпатию людьми – он всерьез опасался, что лишившийся человечности, возвысившийся над добром и злом пришелец пройдет косой смерти по научному центру. Пройдет, убивая и лишая разума, преследуя свои, далекие от мира живых цели. И я знаю, почему. Для Альфы смерти нет вообще как понятия, он не видит разницы между реинкарнациями, не ценит то, что люди называют жизнью.