И девять ждут тебя карет - Стюарт Мэри (книга бесплатный формат .txt) 📗

Я не поняла тогда, что, если бы мне хоть что-нибудь угрожало, Рауль сказал бы отцу правду, что он поцеловал меня помимо моей воли. Поскольку Рауль большую часть года проводил не в Вальми, можно было не опасаться новых инцидентов такого рода и меня бы оставили.

Помню только, что когда я бережно вешала пальто в красивый стенной шкаф, то была в отчаянии от мысли, что больше никогда не увижу ненавистных Вальми.

Из губы больше не сочилась кровь. Я тщательно напудрилась, накрасилась и причесалась. Потом я медленно вышла из своей гостиной, направляясь в комнату Филиппа.

Я открыла дверь детской. Свет горел, но в комнате никого не было. Огонь в камине догорел, и все казалось каким-то заброшенным. Балконная дверь была открыта, портьеры колыхал ветер. На ковре перед камином лежала открытая книга, и ее листы шевелились от движения воздуха.

Я с удивлением посмотрела на часы. Филипп уже давно должен был вернуться из салона мадам. Элоиза де Вальми, наверное, находится у себя и одевается к ужину. «Ну что же, это не мое дело, — подумала я. — К чему мне допытываться, для чего мадам задержала его. К ужину он обязательно явится».

Я наклонилась, чтобы подложить полено в камин, и вдруг услышала слабый звук. Он пронесся, словно отдаленный шепот, по комнате, где царила тишина, и был не громче тиканья маленьких часов, стоявших на камине, или шороха догорающих поленьев в очаге.

Очень тихий шепот, но от него у меня пробежали мурашки по коже, ощущавшей холодное дыхание ветра за открытой дверью. Слабый вздох, но я с ужасом услышала в нем слово «мадемуазель...».

Одним прыжком я пересекла комнату, выбежала на темный балкон и осмотрелась. Справа и слева окна были закрыты и не светились. Из открытой двери вырывался клин яркого света, и моя тень казалась огромной и уродливой: она как бы выбежала передо мной и легла на узкие перила.

— Филипп?

Концы балкона были невидимы они тонули в глубокой тени. Я вышла из полосы света и побежала по балкону, мимо ряда окон. Пол был скользким от дождя.

— Филипп? Филипп?

Из самого темного угла балкона мне ответил слабый шепот. Я наклонилась, потом встала на колени на мокрый пол. Филипп лежал, скрючившись в комок, у самой балюстрады.

Вернее, там, где раньше была балюстрада. Теперь на этом месте зияла дыра. Вместо балюстрады на краю балкона лежала деревянная лестница, найденная мной в чулане, которую я положила сегодня утром туда, где перила шатались. За этой хрупкой преградой не было ничего, кроме темного провала, а внизу, на расстоянии тридцати футов, дорожка и ряд ужасающе острых прутьев ограды...

Я обхватила мальчика руками, хриплым дрожащим голосом спросила:

— Филипп? Что случилось? Ты ведь не упал? О господи, ты не упал... Мой маленький Филипп, ты не ушибся?

Холодные ручонки поднялись и уцепились за меня.

— Мадемуазель...

Я взяла его на руки и прижалась лицом к его мокрой щеке.

— У тебя все в порядке, Филипп? Ты не ушибся?

Он покачал головой.

— Точно? Правда не ушибся?

Кивок.

Я поднялась с колен, держа мальчика на руках. Я и сама не очень-то тяжелая, но он был легким как перышко, хрупким, как птичьи косточки. Я отнесла Филиппа в его комнату и села в кресло у камина, крепко прижав мальчика к себе. Он обхватил меня за шею и буквально прилип ко мне. Не помню, что я говорила, просто сжимала его и болтала всякую чепуху, глядя на круглую черноволосую голову, прижатую к моей груди.

Постепенно он разжал руки и перестал дрожать. Но когда я попыталась наклониться, чтобы подложить дров в камин, он снова уцепился за меня.

— Все хорошо, — быстро сказала я, — просто хочу развести огонь пожарче. Тебе надо согреться.

Он немного отпустил меня, так что я смогла наклониться и бросить несколько небольших поленьев в затухающий камин и перемешать дрова. Маленькие язычки пламени стали лизать сучья, и огонь вновь разгорелся. Потом я снова выпрямилась. Я была уверена, что для Филиппа сейчас важнее успокоиться, чем лечь в кровать и выпить горячее какао, чтобы согреться, — все это потом. Я мягко спросила:

— Это из-за машины, Филипп?

Снова легкий кивок.

— Я ведь предупредила тебя, что перила расшатаны и просила не бегать по балкону, правда?

Он сказал тоненьким, совсем детским голоском:

— Я услышал сигнал и подумал... Папа всегда... когда подъезжал... Чтобы я знал, что он уже близко...

Я закусила губы. Меня передернуло. Конечно, сигнал... Я вспомнила громкий победный звук сигнала там, на дороге. Перед машиной никто не перебегал. Это был лишь внезапный порыв того же чувства, которое побудило его поцеловать меня... а Филипп из-за сигнала бросился бежать в темноту в слепой и упрямой надежде и едва не упал с головокружительной высоты вместе с расшатанной каменной балюстрадой.

Я сказала больше себе, чем ему:

— Я не имела понятия о том, что перила настолько разрушены. Они только немного шатались. Я думала, что они еще долго продержатся. Слава богу, что я положила поперек них лестницу. Почему это пришло мне в голову?.. Слава богу, что я это сделала. — Внезапно меня поразила неприятная мысль. — Филипп, а где была Берта? Я думала, она с тобой.

— За ней пришел Бернар. Она что-то забыла сделать.

— Понятно, — задумчиво сказала я, продолжая держать его на коленях. — Послушай, Филипп, мы с тобой разожгли хороший огонь. Не хочешь отогреть свои замерзшие лапки?

На этот раз он без возражений отпустил меня, соскользнул на ковер у моих ног, послушно протянув руки к весело пылающему огню. Я взъерошила ему волосы:

— И волосы тоже мокрые. Как можно выбегать на балкон в такую дождливую ночь? Ах ты, упрямый осленок!

Мальчик сказал все еще напряженным и резким голосом:

— Я ударился о перила, и вдруг их не стало. Они упали и стукнулись о камни внизу. Я на что-то наткнулся. Было темно, я ничего не видел — и упал. Я ничего не видел.

— Ты наткнулся на деревянную лестницу, Филипп, и поэтому никак не мог свалиться вниз, понимаешь? Там не было дыры. Было темно, и ты не мог увидеть эту лестницу, но она очень крепкая. Тебе не угрожала никакая опасность.

— Это было ужасно. Я очень испугался.

— Неудивительно. Я бы тоже испугалась до смерти. Ты очень хорошо сделал, что не двигался.

— Я боялся, но знал, что вы придете. — Маленькое бледное личико повернулось ко мне. — Поэтому я ждал.

У меня сдавило сердце.

— Вот я и пришла, — нарочито легкомысленным тоном сказала я. — Как хорошо, что я села в машину твоего кузена Рауля и не стала ждать автобуса. — Я встала и склонилась над мальчиком, подсунув обе руки ему под мышки. — Ну а сейчас пойдем снимем с тебя все это. Поднимайся! — Я подняла его на ноги. — Господи, детка, ты, наверное, лежал в луже! Как насчет горячей ванны, ужина в постели и жаркого огня в твоей спальне, чтобы было еще уютнее?

— А вы придете ко мне?

— Да.

— Поужинаете в моей комнате?

— Я посижу на кровати у тебя в ногах, — пообещала я.

Черные глаза блеснули.

— И будем играть в фишки?

— Ого! — сказала я. — Ты уже начинаешь сколачивать на этом капитал, правда? И к тому же делаешь слишком большие успехи в игре. Хорошо, если обещаешь, что не разобьешь меня в пух и прах. Я повернула его и легонько подтолкнула к двери. — А теперь иди и переоденься, пока я буду наполнять ванну.

Он послушно вышел. Я позвонила Берте и отправилась наливать ванну. Глядя, как пар покрывает капельками тумана плитки на стенах ванной, я мрачно думала о том, что мне снова придется встретиться сегодня с Леоном де Вальми.

Из-за шума воды я вначале не расслышала стука в дверь, отделяющую ванную от моей гостиной.

— Войдите, — сказала я, думая, что это Берта.

Я обернулась и с удивлением увидела мадам де Вальми. Она никогда не приходила сюда в этот час, и, когда я посмотрела на ее лицо, у меня упало сердце. Вот оно! А у меня даже не было времени подумать, что я им скажу.

Я немного подкрутила краны, чтобы вода шла не так сильно, и выпрямилась, встречая опасность лицом к лицу.