Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни (полная версия книги txt, fb2) 📗
— А чай у вас есть? — решилась спросить Сара, хотя и полагала, что это весьма маловероятно. — И даже если есть, — шепнула она Молли, когда чай все же пообещали принести, — его наверняка пить невозможно!
Мадам Жюльетта подала чай. Он оказался примерно таким, как Сара и опасалась, но они все-таки сумели влить в себя по чашечке, чтобы не обижать хозяйку. Зато в придачу она принесла еще и графин с вином.
— Вы наверняка устали от работы в госпитале, — сказала она. — Освежитесь.
Чтобы доставить ей удовольствие, они выпили по глотку из стаканов, которые она для них наполнила, и оказалось, что вино довольно приятное, хоть и не похоже ни на одно из тех, какие Саре случалось пить раньше. Молли же никогда не пробовала вина, так что для нее это было и вовсе в новинку. Боясь, как бы не ударило в голову, она лишь чуть-чуть пригубила из стакана, но когда привыкла к вкусу, то обнаружила, что оно ей даже нравится.
В хорошую погоду они гуляли вдоль реки, протекавшей через деревню, и по заливным лугам, на которых еще паслись кое-где коровы, а гибкие ивы клонились к самому берегу. Девушки подолгу сидели на осеннем солнышке, радуясь, что их не окружают стены палат, а в воздухе не висит запах дезинфекции, и смотрели, как плавно течет мимо бурая вода. Иногда приносили с собой свои gateaux и устраивали пикник. Однажды они набрели на старый каменный сарай, и когда стало понемногу холодать, а земля сделалась твердой и холодной, они забирались в этот сарай и грызли там свое печенье среди тюков сена. Наконец наступил ноябрь, гулять подолгу стало слишком холодно, и после короткой прогулки по берегу они обычно возвращались в уютную духоту кафе — за овсяным печеньем с медом.
Ни одна из девушек не считала нужным упоминать об этих визитах в разговорах с сестрами. Они позволяли монахиням оставаться в убеждении, что прогуливаются просто для моциона — странная причуда этих les Anglais[8], — и, поскольку они совсем не хотели, чтобы им запретили покидать монастырь, оставалось только надеяться, что ни одно словцо об их пристрастии к заведению мадам Жюльетты не просочится в монастырь из деревни. Особенно это было важно для Молли: атмосфера в монастыре казалась ей почти удушающей. За работой задумываться было некогда, но стоило ей выйти из палаты в трапезную или в свою комнату, как она чувствовала, что стены давят на нее. Хотелось выбежать за дверь и набрать жадными глотками полные легкие свежего воздуха, чтобы не задохнуться.
Сара изредка ходила на мессу в монастырскую церковь. Знакомые слова службы успокаивали ее после тяжелой работы и столкновений с суровой правдой жизни. Мягкий золотистый свет и аромат благовоний смиряли гнев, вызванный такими громадными и бессмысленными человеческими потерями, и отчаяние от собственной неспособности что-то с этим поделать.
А вот Молли, вопреки осторожным предположениям сестры Мари-Поль, что она, возможно, тоже захочет ходить на службы, упорно отказывалась посещать церковь. Она просто читала молитву перед сном у постели, как привыкла. Так было, пока она не начала беседовать с Робертом Кингстоном. Это был англиканский священник, назначенный в лагерь для выздоравливающих, который почти каждый день приходил в монастырский госпиталь навещать раненых. Этот жизнерадостный молодой человек посвящал пациентам госпиталя много времени и всеми силами старался поднять им настроение: он был твердо убежден, что обретенная сила духа поможет им восстановить и физическое здоровье.
Подход у него был весьма практический. Он шутил с ранеными, помогал им писать письма, приносил сигареты, бумагу и шоколад, которые ему регулярно присылали родные из Англии. Иногда он молился вместе с ними, иногда сидел и молча слушал, как они говорят о своих семьях, о доме, и, увы, часто ему приходилось сидеть у постели, когда кто-то из них уходил от смертных мук в вечный покой. Он же сопровождал усопших на все разрастающееся кладбище за лагерем, где их хоронили под новыми белыми деревянными крестами рядом с уже лежащими там товарищами.
Монахини держались с ним отстраненно-вежливо, в особенности сестра Мари-Поль: религиозное рвение недавней послушницы не позволяло ей даже мысленно ставить его на один уровень с отцом Гастоном, посещавшим раненых французов. Но они видели, что многим умирающим он приносит утешение, и принимали его хоть и настороженно, но сравнительно приветливо.
Молли всегда радовалась его появлению и вскоре, поборов первоначальную застенчивость, привыкла весело болтать с ним всякий раз, когда он заходил в ее палату. Однажды он упомянул о церкви, которую устроил в лагере, — это была простая палатка, каждое воскресенье превращавшаяся в маленький храм. Священник предложил Молли прийти в лагерь как-нибудь в воскресенье и посетить службу.
— Они бывают каждое воскресенье утром и вечером, — сказал он. — Будем рады, если вы сможете прийти и присоединиться к нам.
Молли заколебалась.
— Я должна спросить у матери-настоятельницы, — сказала она. — Не знаю, позволит ли она мне ходить туда одной.
— Что ж, спросите, — сказал падре, — а если возникнут какие-то препоны, я сам поговорю с ней. Не вижу причин, отчего бы ей возражать. Вы же не в деревню пойдете в одиночку, вам нужно будет всего лишь пройти через садовые ворота в лагерь. Если понадобится, я найду кого-нибудь для сопровождения.
Тогда, набравшись храбрости, Молли обратилась к матери-настоятельнице. К ее удивлению, та охотно дала свое разрешение. Она видела, какое гнетущее чувство вызывает у Молли духовная сторона жизни в монастыре, и, в отличие от сестры Мари-Поль, не настаивала на том, чтобы она участвовала в ней вместе со всеми.
— Можете ходить, когда вы не нужны в палате, — сказала она. — Будет лучше, если вы станете ходить туда по вечерам — тогда сможете поработать утром, когда сестры захотят пойти на мессу. Так всем будет лучше, hein?[9] Отец Роберт ведь найдет кого-нибудь, чтобы проводить вас от ворот?
С этих пор каждый воскресный вечер, если позволяла работа, Молли выскальзывала за ворота монастырского сада, в лагерь. Она заранее предупреждала падре, когда придет, и ее всякий раз ждал кто-то из солдат, чтобы проводить через лагерь к импровизированной церкви. Встречали ее там радушно, и, хотя временами она оказывалась единственной женщиной среди прихожан, она никогда не чувствовала ни неловкости, ни смущения в этой мужской компании. Все были ей искренне рады, и вскоре она уже знала многих по именам — не только тех, кого видела в госпитале, но и приходивших из других мест. Это был еще один повод вырваться из стен монастыря, и Молли с нетерпением ждала воскресных вечеров.
Письма грянули как гром среди ясного неба. Сара аккуратно писала отцу каждую неделю, как и обещала, и время от времени получала ответы, написанные его неразборчивым почерком. По большей части они состояли из кратких новостей о доме и знакомых, но сэр Джордж был не силен в эпистолярном жанре, так что чаще всего письма были краткими и деловыми. А это письмо оказалось неожиданно грозным: читая его, Сара почти физически ощущала силу отцовского гнева, и даже почерк, всегда торопливый и небрежный, в этот раз был еще хуже, чем когда-либо: рука отца не могла угнаться за его яростью.
Дорогая Сара,
что, черт возьми, ты себе позволяешь? Зачем ты уговорила эту глупую девчонку Молли ехать с тобой во Францию без разрешения отца? Как ты могла так поступить? На днях я встретил его в городе, и он сказал, что она должна немедленно оставить работу у нас и вернуться домой, на ферму. Он хочет, чтобы она устроилась на военный завод в Белмуте. Он сказал, что велел ей попросить расчет несколько недель назад, и с тех пор от нее ни слуху ни духу — когда же она вернется домой? Он понятия не имел, что она уехала во Францию, и уж конечно не давал ей своего разрешения. Как ты понимаешь, он в страшном гневе, и я тоже. Как ты могла допустить такое? Как тебе пришло в голову увезти с собой эту девушку без ведома и согласия родителей? Они не могли понять, отчего она не появляется дома, и теперь безумно взволнованы. Ее отец даже что-то бормотал о похищении, хотя это, конечно, чепуха. Я поставлен в крайне неловкое положение и полагаю, что Молли должна вернуться домой незамедлительно. Она несовершеннолетняя и, хотя работает у нас, все еще находится под законной опекой своего отца.
