Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии - Никифорова Лариса Викторовна (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Екатерина II действительно рукодельничала. В письме к госпоже Бельке, описывая свое обычное времяпрепровождение, она сообщает: «после обеда шью» [512] . Вольтер в одном из посланий к Екатерине благодарил за подарок – «обтаченную вашими прекрасными и августейшими руками коробочку», «произведение ваших собственных рук». Комплимент строился на сопоставлении способности побеждать в войнах, посрамлять врагов и … рукодельничать (touche) [513] .
Удивляет не то, что Екатерина умела шить, вышивать, вязать. Заслуживает внимания, что она это подчеркивала – переписка императрицы была занятием публичным, любое слово в письме предназначалось не только одному адресату, но вообще читателю, современникам и потомкам. Следовательно, образ августейшей рукодельницы должен был соответствовать неким мифо-поэтическим законам жизненного текста, законам исторического «автопортрета», который Екатерина сознательно и активно создавала.
Первое, с чего хотелось бы начать, с образа женщины за рукоделием, каким он был для широкого читателя и зрителя того времени. В искусстве Нового времени мы без труда обнаружим рукодельниц – вышивальщиц, кружевниц, прях. Они смотрят на нас с жанровых картин малых голландцев, с полотнен Мурильо и Веласкеса. На портретах кисти И.П. Аргунова (на обычном для парадного портрета фоне колонны и драпировки) дама вяжет на спицах [514] . Вяжут, вышивают и плетут кружева девушки, дамы, старухи с полотен В. Тропинина. Жизненная убедительность жанровых сцен, как и художественная фиксация реального умения рукодельничать – это только верхний «слой» содержания таких произведений, за ним присутствует метафорический смысл. Но живописные полотна молчат. Понять их можно, обратившись к помощи литературы, а через нее – к единому для всех Искусств тематическому полю, к тому, что А.В. Михайлов называл «фондом значимых мифов» [515] , из которого черпали сюжеты своих произведений в равной степени и художники, и литераторы. Для современников сюжетное единство живописи и литературы разумелось само собой, не случайно вплоть до середины XIX века звучали советы художникам обращаться за помощью в «изобретении» к поэтам и риторам, и этим советам активно следовали. Избрав тему, разрабатывали ее по-разному: погружали в античность (Веласкес «Пряхи») или осовременивали (Метсю «Кружевница», Вермер «Кружевница»), рассказывали торжественно (И. Аргунов «Портрет Шереметевой») или просто (Мурильо «Старуха с прялкой»; В.А. Тропинин «Пряха»). И все эти способы разработки темы были подчинены высокой цели «влагать в народ желанные … похвальные чувствования» (А. Иванов) [516] . Какова же она, эта единая тема, известная во множестве вариаций?
Без сомнения, образ женщина за рукоделием существует «от века». Ткут и прядут многие героини мифов и фольклорных сказок: Афина, Пенелопа, Ариадна, Василиса Премудрая и Марья-искусница, баба-яга и кикимора. Прядет Дева Мария. Прядение нити это вечная метафора устроения жизни, упорядочения, домостроительства. И потому рукодельницы держат в своих руках не только пряжу, но и нити человеческих судеб, разделяя занятие мойр и парок: «Парка жизнь мою скончает // Мирно здесь и увенчает. // День последний допрядет» (М. Ломоносов) [517] .
Среди литературных персонажей Нового времени особенно славились своим рукодельем феи, героини литературных сказок. В образе феи умение рукодельничать и направлять судьбу подопечного оказались соединены напрямую. Сказочные короли и королевы приглашали фей в крестные, и те помогали трудолюбивым и усердным, наказывали ленивых и праздных. Порой именно с помощью рукоделия феи осуществляли свою волшебную педагогику, воспитывая царственных отпрысков. Так феи из сказки Мари Катрин д’Онуа «Лесная лань» подарили новорожденной принцессе пеленки тончайшего полотна, «вытканного в часы досуга», на которых иголкой и веретеном была представлена вся история мира. На вышитых простынях и одеялах они изобразили тысячи разных игр, в которые играют дети. Они же украсили дворец, построенный специально для принцессы, множеством ковров, на которых вытканы разные истории, «чтобы принцесса могла без труда изучить различные события жизни героев и других людей» [518] . Право вмешательства в человеческую судьбу и способность творить чудеса были даровано феям, если можно так выразиться, по праву иглы и веретена. Да и сам волшебная палочка сказочной феи – не что иное как веретено. А еще сказочные феи умели строить великолепные дворцы и замки, они могли выстроить дворец и украсить его произведениями своих рук: «не то что Апеллеса и Фидия, но самих фей – покровительниц этих великих художников» [519] .
В литературных произведениях можно найти рукодельниц попроще, тех, кто устраивали судьбы без волшебства, одной только иглой. Это многочисленные героини нравоучительных историй и притч на страницах журналов «Пчела», «Трудолюбивый муравей», «Праздное время в пользу употребленное». Муж в поле за плугом и жена дома с рукоделием – так выглядит патриархальная семья, олицетворение простоты и чистоты нравов [520] . На страницах отечественной публицистики последней трети XVIII века мы встретим немало историй, в которых действуют сестры или подруги. Одна из них, Лизетта, Филиса, Аминта, «своею иголкою спомоществует умеренному содержанию» [521] дома и являет образец кроткой, рачительной и умелой хозяйки. Ее удел – счастье и покой. Другая или другие предаются развлечениям, наряжаются, ссорятся, тратят деньги в погоне за модой и остаются ни с чем. Они, что характерно, иглу в руках не держат [522] , а если держат, то ничего путного из этого не выходит. В этом же ключе выдержан эпизод из «Записок» Г.Р. Державина, посвященный встрече с его будущей невестой. Она молчалива и трудолюбива, во время визита будущего жениха занята рукоделием – вяжет чулок. А рядом – праздные сестры болтают, много и громко хохочут [523] . Похожая история рассказана в «Детской философии» А.Т. Болотова [524] .
Нравоучительные рассказы, в которых противопоставлены рассудительные и безрассудные женщины, восходят к библейским притчам о девах разумных и неразумных, о женах мудрых и глупых. Устроение дома напрямую связано с прядением нити, ткачеством – с рукоделием. Мудрая жена «добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками. … Протягивает она руки свои к прялке и персты ее берутся за веретено…Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья ее одета в двойные одежды… виссон и пурпур – одежды ее… Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она в будущее» (Притчи, 30).
Если рядом с кружевницами и вышивальщицами с живописных полотен поставить многочисленные «Веселые общества», «Игры в тик-трак» и т. д., добродетельные и мудрые женщины обретут своих антагонистов, а живописный нравоучительный текст – законченность и полноту. В эрмитажной «Кружевнице» Я. Моленара рядом с девушкой, склонившейся над рукоделием, изображены игроки в карты: правдоподобие бытовой сцены лишь подчеркивает прямолинейное столкновение усердия и пустых забав. На картине И. Ауденрогге «Ткач» за ткачом у станка и его супругой, занятой домашними хлопотами, подсматривает в окно мальчик: праздное любопытство введено в сюжет как фон для «работы в поте лица» [525] .
Похожим образом, путем противопоставления, решается детская тема в искусстве XVII–XVIII веков. Дети, точнее детские забавы, детские игры служили аллегорией изменчивости, непостояннства, слепой стихии, фортуны. Кстати, «детскими играми» средневековые алхимики называли процесс трансформации материи, имевший непредсказуемый характер. Дети щедры на пустые похвалы, им наскучивает то, что мгновенье назад радовало [526] . Играя с камушками или надувая мыльный пузырь, они «величаются приобретением вещей ничего не стоящих, но не видят ничего того, что не знать почитают просвещенные за стыд» [527] . Как дети бросают камни в лягушек, так и «люди обижают других без всякой своей пользы» [528] . Дети, надувающие мыльный пузырь, играющие с камушками, строящие карточный домик на полотнах от Брейгеля до Шардена иллюстрируют и вполне определенные человеческие «качества» – непостоянство, ветреность, слепоту разума и суетность человеческой жизни в целом. Того же свойства вечное младенчество Купидона: «в младенце мало рассудка, но и в любовниках не видишь большой премудрости…» [529] .
